Хлеб и воля - Пётр Кропоткин

Объявивши это и распубликовавши свои слова, богач стал спокойно разгуливать по улицам Франкфурта. Раза три или четыре к нему подходили люди и просили вернуть им их пятифранковики, что он и делал с дьявольски насмешливой улыбкой. Фокус, таким образом, удался, и потомство миллионера продолжает до сих пор владеть своими миллионами.

Почти так же рассуждают и те буржуазные мудрецы, которые говорят нам: «А, экспроприация! Понимаю. Это значит, взять у каждого пальто, сложить их все в кучу, а затем пусть каждый берёт себе пальто из кучи и дерётся за самое лучшее со всеми остальными!» Но в действительности, эта болтовня — не более, как глупая шутка. Мы вовсе не хотим складывать в кучу все пальто, чтобы потом распределять их (хотя даже и при такой системе те, которые дрожат теперь от холода без одежды, — всё-таки остались бы в выигрыше). Точно также мы вовсе не хотим и делить деньги Ротшильда. Мы хотим устроить так, чтобы каждому родящемуся на свет человеческому существу было обеспечено, во-первых, то, что оно выучится какому-нибудь производительному труду и приобретёт в нём навык, а во-вторых, то, что оно сможет заниматься этим трудом, не спрашивая на то разрешения у какого-нибудь собственника или хозяина, и не отдавая львиной доли всего труда людям, захватившим в свои руки землю и машины.

Что же касается до различных богатств, находящихся во владении Ротшильдов или Вандербильтов, то они только помогут нам лучше организовать наше производство сообща.

Когда крестьянин сможет пахать землю, не отдавая царю и помещику половину жатвы; когда все машины, нужные для того, чтобы вспахать и удобрить землю будут в изобилии, в распоряжении самого пахаря; когда фабричный рабочий будет производить для общества, а не для тех, кто пользуется его бедностью, — тогда рабочие перестанут ходить впроголодь, в лохмотьях; и ни Ротшильдов, ни других эксплуататоров больше не будет. Раз никто не будет вынужден продавать свою рабочую силу за такую плату, которая представляет лишь часть того, что он выработал, — тогда и Ротшильдам неоткуда взяться.

— Ну, хорошо, — скажут нам. «Но, ведь, к вам могут явиться Ротшильды извне. Можете ли вы помешать человеку нажить миллионы где-нибудь в Китае, а затем приехать и поселиться у вас? Можете ли вы помешать ему окружить себя наёмными слугами и рабочими, эксплуатировать их и обогащаться на их счёт?»

«Не можете же вы произвести революцию на всём земном шаре в одно время. Что же тогда? Уж не станете ли вы устраивать пограничные таможни и обыскивать приезжающих, чтоб конфисковать ввозимые ими деньги? Жандармы-анархисты, стреляющие по путешественникам вот будет любопытное зрелище!»

В основе всех этих рассуждений лежит одна крупная ошибка: люди не задаются вопросам о том, откуда происходит состояние богачей? А между тем, стоит только немного подумать, чтобы увидать, что богатство одних зависит исключительно от бедности других. Там, где не будет бедных, не будет и эксплуатирующих их богачей. Только из нищеты народа и создаются богатства.

Возьмите, в самом деле, средние века, в ту пору, когда начали зарождаться крупные состояния. Какой-нибудь феодальный барон (а в России — боярин или князь) захватывал тогда целую плодородную, незаселённую область. Но пока эта земля не была заселена, он совсем не был богат; земля ничего ему не приносила и имела для него не больше цены, чем какие-нибудь поместья на луне. — Что же делал наш барон, чтоб обогатиться? — Он искал крестьян, бедноту.

Но если бы у каждого крестьянина был клочок земли, не обложенный никакими податями, если бы у него были, кроме того, нужные орудия и скот, то кто же пошёл бы работать на земли барона? Каждый несомненно остался бы работать у себя, и барон оставался бы ни причём. Но в действительности, барон находил целые селения бедняков разорённых войнами, засухами, чумой, падежами, не имевших ни лошади, ни плуга (железо в средние века было дорого, дороги были и рабочие лошади).

Везде были такие бедняки, искавшие возможности устроиться где-нибудь получше и бродившие ради этого по дорогам. И вот они видели где-нибудь на перекрёстке, на границе владений нашего барона, столб, на котором обозначено было различными крестами и другими понятными для них знаками, что крестьянин, который поселится на этой земле, получит, кроме земли, соху, лес для избы, лошадь и семена, никому ничего не платя столько-то лет. Число этих годов, скажем девять лет — и бывало отмечено на столбе девятью крестами и крестьянин хорошо понимал, что значат эти кресты.

И вот беднота шла селиться на землях барона. Они прокладывали дороги, осушали болота, строили деревни, обзаводились скотом и сперва никаких податей не платили. Затем, через девять лет, барон заставлял их заключить с ним арендный договор, а ещё через пять — заставлял платить себе оброк потяжеле, а там опять увеличивал его, покуда у крестьян хватало сил платить; и крестьянин соглашался на новые условия, потому что лучших он не мог найти нигде. И вот мало-помалу, особенно при содействии законов, которые писались баронами, нищета крестьянина становилась источником обогащения помещика, и не одного только помещика, а ещё и целого роя ростовщиков, которые набрасывались на деревню и всё более плодились по мере того, как крестьянину становилось тяжелее платить. А там, глядишь, крестьянин становился и крепостным барона, и уже никуда не смел уйти с земли.

Так было в средние века. Но не происходит ли то же самое и теперь? Если бы были свободны земли, которые крестьянин мог бы свободно обрабатывать, разве он стал бы платить барону по сто рублей за десятину в вечность? Разве он стал бы платить непосильную арендную плату, отнимающую у него треть, а не то и больше всей его жатвы? Разве он согласился бы сделаться половником, т.-е. отдавать собственнику половину своего урожая?

Но у него ничего нет, — а потому он и соглашается на всё, лишь бы ему позволили кормиться с земли, и своим по́том и кровью он обогащает помещика. Из мужичьей бедности — из нищеты — растут княжеские, графские и купеческие капиталы, в нашем двадцатом веке, точно так же, как и в средние века.

Помещик богатеет от мужичьей бедности; и точно так же от чужой бедности богатеет хозяин фабрики и завода. Вот, например, буржуй, который тем или иным путём оказался обладателем суммы в двести тысяч рублей. Он может, конечно, проживать их по двадцати тысяч в год, что́ при нынешней безумной роскоши, в сущности не особенно много. Но тогда, через десять лет у него ничего не останется. Потому, в качестве человека «практического», он предпочитает сохранить свой капитал в целости и, кроме того, создать себе порядочный ежегодный доходец.

Добиться этого, в нашем теперешнем обществе — очень просто, именно потому, что города и деревни кишат рабочим людом, которому не на что прожить даже одного месяца, даже и недели. И вот наш буржуа находит подходящего инженера и строит завод. Банкиры охотно дают ему взаймы ещё двести тысяч рублей — особенно если он пользуется репутацией продувного человека, — и с помощью этого капитала он уже получает возможность заставить работать на себя, ну, хоть, четыреста рабочих.

Но если бы кругом его, в каждом городе и деревне люди имели обеспеченное существование, — кто же пошёл бы работать к нашему буржуа? Никто не согласился бы работать на него за рубль в день, когда всякий знает, что если продать товар, сработанный в один день, за него можно получить три или даже пять рублей. К несчастью, как нам всем хорошо известно, бедные кварталы городов и соседние деревни полны голодающих семей, и не успеет завод отстроиться, как рабочие уже сбегаются со всех сторон. «Прими нас, батюшка, Христа ради; уж мы рады на тебя стараться, а нам лишь бы подати заплатить да ребятишек прокормить». Их было нужно, может быть, триста, а явилась целая тысяча. И, как только завод начнёт работать, хозяин — если он только не совершенный дурак — будет получать с каждого работающего у него рабочего около двух или трёх сот рублей ежегодно. У него составится, таким образом, порядочный доходец, и если он выбрал выгодную отрасль производства, и обладает при этом некоторою ловкостью, то он будет расширять понемногу свой завод, удвоит число обираемых им рабочих и ещё увеличит свой доход.

Тогда он станет почтенным лицом в городе и сможет принимать у себя других таких же почтенных чиновников, а не то и губернатора; потом он постарается соединить своё состояние с другим большим состоянием, обвенчавшись с богатою невестою, выхлопочет выгодные местишки для своих детей, и, наконец, получит какой-нибудь заказ от государства: ну, хоть, поставку гнилых сапог для войска или гнилой муки для местной тюрьмы. Тут он уже совсем округлит свой капитал, а если на его счастье случится война, или пройдёт просто слух о войне, он уже не упустит случая: либо окажется подрядчиком, либо совершит какое-нибудь крупное биржевое мошенничество, и станет тузом.