Вернадский - Лев Гумилевский

Оставление при университете для подготовки к профессорскому званию сопровождалось обычно командировкой за границу для усовершенствования в избранной специальности. Но Вернадский предпочел остаться при университете в должности хранителя минералогического кабинета.

За год до этого Ивана Васильевича постиг третий удар, и он умер. Смерть избавила его от мучительного существования, а дом — от несносного запаха лекарств, от вечной тишины в комнатах, от приглушенных коврами шагов и робких движений за обеденным столом.

Анна Петровна просила сына остаться с нею на время, и он остался.

Однако через два года ему пришлось согласиться на командировку. И, как это ни странно, поводом к тому послужило знаменитое «Дело 1 марта».

Глава VI

БРАТСТВО

Первое место в моей жизни занимало и занимает научное искание, научная работа, свободная научная мысль и творческое искание правды личностью.

Еще до окончания университета Владимир Иванович по приглашению Дмитрия Ивановича Шаховского вошел в один из петербургских народнических кружков. Целью кружка ставилось изучение народной литературы и «литературы для народа» в прошлом и настоящем, составление общих и рекомендательных каталогов, издание книг для народа. В кружок входили разные люди, главным же образом — кончающие или окончившие университет молодые люди.

Вернадский встретил там все тех же товарищей Шаховского, с которыми сам сдружился после общестуденческой сходки: болезненно застенчивого Федора Федоровича Ольденбурга, его сутуловатого от худобы и высокого роста брата Сергея Федоровича, специализировавшегося по индийскому языку и литературе, молодого историка Ивана Михайловича Гревса, историка общественной мысли Александра Александровича Корнилова.

Вместе с Вернадским вошел в кружок и Андрей Николаевич Краснов. Все это были люди, ставшие впоследствии крупными учеными и общественными деятелями.

Однажды, когда Шаховской делал разбор книги X. Д. Алчевской «Что читать народу», на собрание явился аристократического вида военный, лет тридцати, для мужчины излишне красивый, но вежливый и скромный. Его сопровождал другой офицер в морской форме.

Вернадского поразили темные, глубокие и необычайно грустные глаза первого гостя. Он нетерпеливо отозвал Шаховского в соседнюю комнату и спросил:

— Кто это?

— Чертков, — ответил тот. — А с ним Бирюков, биограф Толстого, издатель книжек «Посредника».

Владимир Григорьевич Чертков, гвардейский офицер, по собственному его признанию, еще недавно «без удержу предававшийся картам, вину и женщинам», а теперь преданнейший ученик и друг Толстого, заинтересовал Вернадского и потом остался его «старым знакомым» на всю жизнь.

В тот же вечер Вернадский познакомился с сотрудницей Алчевской — Александрой Михайловной Калмыковой. Она только что переехала из Харькова в Петербург в связи с назначением ее мужа сенатором и теперь окончательно разорвала все с обществом мужа и вошла в сотрудничество с «Посредником». Позднее она открыла склад народной литературы, который был местом для собраний и явок группы «Освобождение труда».

Женщина, преисполненная энергии и демократизма, она всем говорила «ты», быстро оценила каждого из кружковцев и за Вернадским оставила прозвище:

— Упрямый украинец, себе на уме!

С каждым новым собранием кружок все более и более оживлялся. В члены кружка вступили жена Гревса — Мария Сергеевна Зарудная с сестрою и их двоюродная сестра — Наталья Егоровна Старицкая.

Наталья Егоровна — в те годы просто Наташа — принадлежала к типу женщин, литературным олицетворением которых была Вера Павловна из романа Чернышевского «Что делать?», а живым могла бы быть Мария Николаевна Вернадская, чей прелестный портрет работы Горбунова всю свою жизнь видел Владимир Иванович в кабинете отца.

Между Наташей и первой женою отца, или, во всяком случае, ее портретом, Владимир Иванович находил тонкое сходство в красоте и духовности, просвечивающей во всех чертах лица. Он стал провожать Наталью Егоровну, жившую на Литейном, сначала потому, что сам жил на Надеждинской, а затем потому, что у обоих оказались одни и те же любимые писатели и литературные герои.

Первый же вечер в присутствии Натальи Егоровны в кружке много говорили о появившемся в мартовской книжке «Русской мысли» за 1885 год рассказе Короленко «Сон Макара». Провожая Наташу домой, Владимир Иванович рассказывал ей об авторе и о впечатлении, которое на него произвел рассказ его троюродного брата.

На лето пришлось расстаться с кружком. Вернадский провел его в Финляндии, потом жил у сестры в Новомосковском уезде. Осенью его ввели во владение Вернадовкой, где по наследству от отца ему досталось пятьсот десятин земли.

Вскоре в кружке произошло событие, связавшее членов его на всю жизнь. Шаховской предложил превратить простое дружеское общество в строгое братство. Об этом предложении Вернадский писал в своем дневнике: «Идея братства Шаховского мне близка и дорога».

Братство, обязывавшее помогать друг другу в бережении свободной человеческой личности, как величайшей человеческой ценности, никак не оформлялось на словах, тем более на бумаге. Программа же заключалась в самом слове братство; оно выражало в те годы конечный идеал демократизма, справедливости и любви к людям.

Материально братство осуществлялось совместным летним отдыхом. Впервые такое лето проводилось в Приютине Тверской губернии, и самое братство стало называться Приютинским.

В течение многих лет затем братство устраивалось на лето то в Приютине, то в усадьбе Шаховского в Ярославской губернии, то на даче Склифосовского в Яковцах, под Полтавой, то в Вернадовке, то в сообща снимаемой где-нибудь на лето даче.

Однако не в этих летних коммунах заключалось значение братства, имевшего огромное влияние на все стороны жизни друзей. Оно влияло нравственной поддержкой, нередко и нравственным осуждением или по крайней мере боязнью его.

Никто не ставил вопроса об аристократических замашках хозяина дачи в Яковцах, как будто никто не замечал глупой роскоши в саду, но пребывание у Склифосовского быстро сократилось. И Гревсу, и Ольденбургам, и Вернадскому понадобилось вдруг в Петербург.

Один из друзей по братству, Л. А. Обольянинов, отдал в Московский воспитательный дом свою только что родившуюся незаконную дочь. Когда об этом узнало братство, негодование его вылилось в такое резкое и нравственно убедительно осуждение, что молодой отец пошел на разрыв со своей семьей и взял ребенка обратно.