Искатель. 2011. Выпуск № 12 - Геннадий Александровский

Мария Бронштейн, 1974 года рождения.

— Кем приходитесь семье Альтерман? — сухо спросил Беркович, отодвинув удостоверение на центр стола и достав из сумки бланк протокола.

Тон и бланк подействовали. Мария поджала губы и сказала:

— Жена друга.

— Друга Натана или?.. — уточнил Беркович, не ожидая, что его невинный вопрос вызовет неожиданную бурю.

— Черт возьми! — воскликнула женщина и опустилась на стул напротив (утром на этом стуле сидел старший инспектор). — Как вам могло прийти в голову, что мой муж мог быть другом Рины? Вы всегда так думаете о людях? О друзьях?

— Как зовут вашего мужа? — спокойно спросил Беркович, гася возможные последствия предыдущего вопроса.

— Григорий. Это имеет значение?

— Григорий, — повторил Беркович и нацарапал несколько! слов на бланке протокола, — и Мария Бронштейн.

— Фамилия мужа — Вайншток, — сухо поправила Мария.

— Давно знакомы с Альтерманами?

— Лет шесть. — Мария пришла наконец в более или менее равновесное состояние. Она больше не видела в полицейском! врага — скорее, удивительное существо, сумевшее в нелегких условиях абсорбции освоиться настолько, что стало частью государственной системы. К таким людям следовало относиться если не с уважением, которое они еще должны были заслужить, то с той обходительной вежливостью, с какой обычно «понаехавшие» относятся к местным или, как правильнее сказать, «аборигенам».

— Как вы узнали о трагедии?

— Рина позвонила.

— Во сколько? — Берковичу было важно знать, когда Рина начала обзванивать друзей и знакомых — до его прихода или после.

— Не помню. Часов в двенадцать, наверно.

Значит, после.

— Ваш муж на работе?

— Мой муж в зарубежной командировке, — с некоторой долей издевки сказала Мария.

— Вот как? Кто он по специальности?

— Физик, работает в тельавивском университете.

— Цель командировки?

«Это имеет значение?» — спросила Мария высоко поднятыми бровями. Беркович молча ждал.

— Конференция в Гамбурге.

— Когда вернется?

— Послезавтра, в пятницу, перед началом субботы.

Придется и Вайнштоку задать несколько вопросов, хотя он точно не мог иметь к смерти Натана никакого отношения. Хотя… Надо проверить — что, если Вайншток вчера, скажем, вернулся в Тель-Авив, а сегодня опять вылетел в Гамбург? Маловероятно, конечно, настоящий убийца вряд ли станет поступать так опрометчиво…

Беркович вытащил из сумки пакет с «вещдоком» и положил на стол. Он еще не сказал ни слова, а Мария резко наклонилась вперед, хотела взять пакет, но Беркович аккуратно отвел ее руки, покачал головой, и женщина принялась всматриваться в острые грани, пытаясь, видимо, разглядеть на них следы крови. Конечно, Рина рассказала подруге, чем был убит ее муж. Орудие убийства — как интересно! Но Беркович уже понял — Мария никогда прежде этого предмета не видела.

— Что это? — спросила она, разыгрывая неведение.

— Этим предметом был убит Натан. Видите острые грани?

— Кошмар какой… — Мария была искренне шокирована, Берковичу даже показалось, что она вот-вот вскочит и побежит в туалет, лицо ее сначала покраснело, а потом стало белым.

— Вам знаком этот предмет?

Мария покачала головой.

— Никогда не видела, — сказала она хрипло. — Это… какая-то пародия… дикая.

— Пародия?

— Похоже на куклу, верно? Голова, руки, ноги… уродливое все… Зачем было руки-ноги оттачивать так, будто…

Она не придумала слова для сравнения и замолчала.

— Вы с мужем часто бывали в гостях у Альтерманов? — спросил он, демонстративно отодвинув лист протокола.

— С мужем? — Мария едва заметно пожала плечами. — С мужем — нет, не часто.

— А без мужа?

«Черт возьми, — сказал ее взгляд, — вам-то какое до этого дело?»

— Вообще не приходила, — сказала Мария |так тихо, что Берковичу пришлось наклониться над столом, чтобы расслышать каждое слово. — Гриша и Натан — приятели, им было о чем говорить. А я…

Она помедлила, раздумывая, о чем стоит говорить полицейскому. Решила, что можно сказать, все равно докопается, если ему приспичит.

— Муж приходил обычно без меня.

«Когда Натана не было дома?» — мелькнула у Берковича мысль, и, похоже, Мария поняла, что следователь может из ее слов сделать неправильный вывод, потому что тут же добавила:

— У Гриши свои дела с Натаном. То есть не дела — интересы. Даже не интересы, я бы сказала — увлечения. Мужские дела, в общем. Они о науке рассуждали. Вы знаете, что дома… в Ростове, я хочу сказать… Натан работал в биотехнологической лаборатории, а здесь…

А здесь он перебивался случайными заработками, чаще всего по-черному. И что было причиной того, что «в люди» Альтерман не выбрался? Незнание языка? Неумение налаживать контакты? Отсутствие пробивных способностей? Просто невезение? Могло быть все, что угодно, и все вместе. Берковичу в свое время повезло — как немногим. Приехал он в Израиль с родителями, которым не удалось здесь проработать и дня. Отец был «там» старшим инженером на фабрике, мать — бухгалтером, и куда они могли устроиться, не зная языка, который к тому же не очень старались выучить, ссылаясь на возраст и отсутствие лингвистических способностей? Может, потому отец так быстро ушел… Беркович не любил вспоминать первые годы, когда он и сам думал, что приехали зря, все чужое, и в школе у него поначалу были проблемы, хотя язык-то как раз пошел у него легко, но не языком же единым жив человек.

— Вашему мужу все-таки удалось устроиться в университете.

Это был не вопрос, а простая констатация, но Мария возмутилась:

— Устроиться! Гриша — талантливый ученый, у него там было около ста публикаций, о чем вы говорите! А здесь он, как приехали, послал свои автобиографии во все университеты и колледжи, получил шесть приглашений на семинары, везде блестяще выступил, его Технион переманивал, но в Тель-Авиве предложили лучшие условия, сначала, правда, была стипендия от Министерства науки, а потом удалось выбить гранты.

Мария противоречила сама себе. Если Вайншток так нужен был сразу в двух вузах, зачем было добиваться стипендии? Впрочем, Беркович плохо знал университетскую систему — скорее всего, даже желая иметь у себя талантливого ученого, университет не мог оплачивать его деятельность. О борьбе ученых-репатриантов за свои права Беркович слышал, и демонстрации, которые устраивал «Союз ученых-репатриантов», видел по телевизору, удивляясь, почему среди приехавших научных работников так мало молодых — все выглядели пенсионерами.