Цикл произведений Родина - Раян Фарукшин

- Ух ты! - я подпрыгнул от удовольствия. - Трындец там кому-то!

Схватив второй, последний выстрел, я спешно повторил процедуру, ранее проделанную офицером. Толком не прицеливаясь, я встал на колено и выстрелил. "Вшу-у-уй!" - оставляя едва заметную белесую полосу, заряд устремился к заданной цели. Попал примерно туда же, что и первый, но взрыв получился более колоритным и смотрибельным, чем предыдущий. Рвануло как в кино - с высоким столбом пламени, пожирающим все живое и не живое.

- Получите, уроды, подарок от сына татарского народа! - чувство гордости за проделанную работу переполняло меня.

- Зашибись рвануло! В боеприпасы что-ли попал? - офицер закурил и, понюхав сигаретного дыма, спросил:

- Ты из Татарии вроде родом?

- Да! - я отбросил ненужный тубус. - А чего?

- Зря ты радуешься.

- Чему зря радуюсь?

- Скажу тебе по секрету, как боевой офицер младшему товарищу, что есть новый приказ. Секретный.

- И что там? - забеспокоился я.

- Через две недели, когда раскутачим всю Чечню, поворачиваем танки и идем прямым ходом на Татарию. Восстанавливать конституционный порядок.

В голове закружились страшные картины возможного будущего. Я представил, как танки обстреливают мою деревню и, круша на своем пути хозяйственные постройки, ровняют с землей мой дом. Я представил, как ненасытный огонь пожирает наши золотистые ржаные поля и взрывает нефтяные вышки. Я представил перепуганных, бегущих в неизвестность людей. Представил отца, стоящего на дороге с охотничьим ружьем в руках, и еле сдержал слезы. Настроение испортилось безвозвратно. Неужели это возможно? Впервые, как-то подсознательно, я пожалел чеченцев: "Народ, в принципе, и не виноват. Из-за придурка Дудаева страдает вся Республика. За что? Блин, а вдруг я только что убил не боевиков, а мирных жителей, не успевших покинуть свои квартиры? Что за дурдом! Неужели и у нас так будет? О, Аллах, помоги мне, грешному!"

Офицер, посмотрев в мое окаменевшее лицо, спешно попрощался:

- Не унывай, татарин! Если ваш президент отдаст нефть добровольно, может войны и не будет. России - нефть, Татарии - свобода! Давай, счастливо оставаться.

Выкинув окурок, он трусцой побежал к месту боя. Я затравленно смотрел ему в след. Что делать?

- Не грузись! Воевать надо! - вмешался в мои мысли Сосед. - Отойди!

- Он же сказал, не стрелять, - я загораживал Соседу видимость.

- А я говорю - отойди!

Отодвинув меня от ствола пулемета, Сосед дал длинную очередь по верхним этажам окончательно задолбленной девятиэтажки. Следов попадания мы не видели, далековато.

- Мощная штука, не слабее твоей "Мухи"! Постреляешь?

- Не...

- Да не грузись ты, не нужна нам твоя Татария!

- Что значит "нам"?

Сосед не ответил, а улыбнулся и продолжил обстрел здания:

- Ну, как вам там, а? Жарко, суки?! Получите и распишитесь!

Сосед расстрелял две коробки патронов и радостно всматривался в стены по-прежнему атакуемого нашими солдатами дома. Я сидел рядом и думал о перспективах военной кампании России против родного Татарстана. Волновался, сердце билось громче разрывов авиабомб, в висках стучало, я начал задыхаться. Мне перестало казаться, что такое невозможно. После Чечни возможно все!

Вдруг, откуда не возьмись, появился Виноград. Посмотрел на нас и тоже решил принять участие в уничтожении противника. Взял РПК и с рук, как в американском кино, стал вторить Соседу, отправляя в девятиэтажку тучи пуль 5,45.

И так - минут двадцать.

- Етит вашу мать! - обогнув забор, навстречу нам бежал боец. - Кто стрелял? Кто стрелял, козлы?

Остановившись, он долго не мог успокоить дыхание и, тяжело выдыхая, вытирал пот со лба. Мы молчали.

- Майор ***! Мои штурмуют здание! А отсюда лупанули из пулемета! - он снял бушлат и бросил его на бетон. - Какого, спрашивается, хрена? Кто стрелял и по какой надобности? Вы стреляли?

- Я стрелял, - тихо признался Виноград.

- У меня, бля, сегодня итак, пятьдесят человек полегло! И ты тут, козел безрогий! - отчаявшись, майор махнул рукой, присел и закурил. - Скажи, боец, какого хрена ты отсюда стрелял? Насмотрелся фильмов и решил поиграть? Рэмбо хренов! Может, наградить тебя?

- За что, товарищ майор?

- Скоро сам увидишь! Салага, бля, долбанутый! Даже бить тебя, и то желания нет! Козел! - майор встал и, окатив нас пренебрежительным взглядом, пошел по направлению к временному штабу самарских. - Поиграть решили, вояки хреновы. Что же вы в атаку под пули не идете? Из-за спины бьете. Эх, понабрали детей...

Через минуты три мы увидели двух бойцов, бежавших с раненым на руках. Парень обмяк и обвис на своих товарищах. Рана была тяжелой - из пробитого горла фонтанчиком била кровь. Раненый дрожал неестественной дрожью и несколько раз резко дернулся, похоже, отходя в мир иной.

- Что с ним? - Сосед, посмотрев на раненого, покраснел и вспотел.

- Мы на втором этаже на лестнице с двумя духами бились. Он стоял напротив окна. Пуля попала в горло... сзади... рикошетом...

- А духов че, грохнули?

- Когда его ранило, мы уже срубили духов...

Бойцы ушли, оставив нас наедине с нашими мыслями. Мы молчали. Не слышали и не видели ничего. Просто сидели и молчали.

- Это я его... задел... я... - Виноград пнул ящик из-под патронов и посмотрел на пулемет. - Это я его... убил...

Гороховый суп.

Утро. Семь часов. Просыпаюсь. Спал хорошо, не жалуюсь. Но глаза открывать не хочется, хочется спать до бесконечности, до конца войны, чтобы открыл глаза и раз - ты уже дома. Но и спать страшно, придется встать и вылезти наружу. Открываю глаза - возвращаюсь к реальности, которую и не покидал. "Вжик, вжик, вжик, вжик, вжик..." - тот же свист пуль, что и вчера, и позавчера, и, кажется, всю жизнь, целую вечность одно и то же - "вжик, вжик, вжик, вжик, вжик...". Спал-то всего ничего - четыре часа, а бок ноет, будто на голом льду лежал неделю. Тут почки застудить - за делать нефиг, быстро, как в аду поджариться. Чувствую, еще пару дней такого скрюченного недосыпания внутри бэхи, и все - или от простуды загнусь, или с ума сойду.

Сосед тоже проснулся: дергается, ворчит чего-то недовольно, постанывает, поскуливает. Я трясу его за плечо:

Сосед! Мыться пошли!

Пошел ты! Никуда я отсюда не пойду, мне и здесь хорошо. Домой хочу!

Сосед!

- О-о-о! Иду, иду, - Сосед, сморщившись от неприятных предвкушений, поднимает свои опухшие веки. - Иду, будь ты неладен.

Отбрасываю спальник, открываю люк, выбираюсь наружу. Сосед лезет следом:

Ну, че? Кончилась война?

Свист пуль ему в ответ.

Сам знаю, что нет. И спросить уже нельзя! - он взял какие-то замасленные рваные тряпки. - Усман! Мыться пошли!

Идти мыться - это значит подбежать к забору, под которым лежит тонкий слой черного как смоль снега, согнуться в три погибели, чтоб ненароком не задело осколками или еще чем, соскоблить с земли снег и тщательно размазать его по лицу и шее. Когда под тройным слоем липкой слизи уже не видно лица, полученный концентрат следует смыть водой из фляжки. Благо, хоть вода пока есть, ее из Сунжи бидонами натаскали наши новые друзья, а мы позаимствовали этой мутной речной жидкости у них.