Крадущийся кот - Кэрол Дуглас

— Мое шелковое платье от Ханае Мори! — возопила она так громко, как только могут вопить маленькие куколки, когда их раздражает неизвестно что.

Я был вывален на холодную, не примятую как следует часть одеяла, а она схватила мое уютное теплое гнездо и сдернула его с кровати. Она носилась с ним по комнате, держа на вытянутых руках, подбежала к выключателю и зажгла безжалостный свет, заставив мои зрачки сузиться до размеров крохотных вертикальных щелок. Пока я моргал, полуослепнув, она расправляла платье и оглашала воздух непрерывными риторическими вопросами:

— Почему нужно было обязательно улечься на него?.. Зачем было так комкать его своими лапами?!.

У мисс Темпл Барр, конечно, есть свои сильные стороны, но понимание мужских привычек явно не входит в их перечень.

Она повесила платье в шкаф и сняла свои шпильки, сразу сделавшись меньше ростом сантиметров на двенадцать. И это простое действие как будто вызвало в ней общий упадок сил и настроения.

— Я знаю, что ты не нарочно, Луи, — сказала она со вздохом. — Так же, как чертов Кроуфорд Бьюкенен не нарочно наткнулся на труп и свалился с сердечным приступом. Но все это усугубило мои неприятности.

Высказываясь таким образом, она начала раздеваться, и я, как настоящий джентльмен, отвернулся. Глядя в другую сторону, я думал о том, что шумное возвращение мисс Темпл Барр и ее вопиющий поступок, — я имею в виду лишение меня теплого насиженного места, — тоже усугубили психологическую травму, которую я пережил нынче утром.

Я вспомнил мое тайное прибытие в «Голиаф» через заднюю дверь для кухонных доставок. Проникновение внутрь — очень тонкий маневр. Мой темный силуэт хорошо различим на фоне выбеленных солнцем стен здания, так что я притаился в тени мусорного бака и пристально наблюдал за дверью. Людские ноги проходили туда и сюда, и, наконец, появилась одна пара ног, катящая перед собой бельевую тележку. Прежде, чем вы успели бы произнести «Нострадамус», я метнулся к ней, неслышно понесся рядом, и, вместе с ней оказавшись внутри, немедленно растворился в полумраке.

Мои лапы, исходившие вдоль и поперек жесткий, раскаленный солнцем бетон Стрип-стрит, не слишком привередливы и ничего не имели против прохладной поверхности дешевой виниловой плитки. Я крался по коридору, мой тонкий нюх безошибочно вел меня мимо толчеи гостиничной кухни дальше — в помещения для гостей. Здесь мои и без того неслышные шаги полностью скрадывало мягкое ковровое покрытие. Его расцветку я мог бы назвать «Возвращение вчерашнего ужина» или, например, «Детская неожиданность». К счастью, кошачий род не слишком привередлив к цветовой гамме, (если, конечно, исключить оттенки ландшафта, с которым необходимо срочно слиться), иначе я добавил бы свой собственный ужин к психоделическому узору под ногами.

Никто не заметил моего присутствия. Я продвигался вперед, мастерски скрываясь в темном местечке за сигаретным киоском, потом в тени развесистой альмы в кадке, а оттуда неслышно метнулся за ближайший угол.

Волны магнитофонной музыки и человеческих голосов безошибочно привели меня в зал для приемов, забитый стоящими как попало складными стульями и тянущимися повсюду электрическими проводами, количество которых заставило бы Индиану Джонса испытать приступ паники, как в пещере со змеями. Столпотворение длинных голых женских ног вызывало в памяти хореографические композиции из мюзиклов Басби Беркли, знаменитых в тридцатые годы. Большинство этих безволосых конечностей возвышалось на платформах такой высоты, что коллекция двенадцатисантиметровых шпилек моей куколки рядом с ними выглядела бы как плоские лондонские балетки.

Я скользил от одного стула к другому, укрываясь под сиденьями, и не забывал принюхиваться к пропитанному запахами табака и пота воздуху, пытаясь различить аромат, который я никогда не забуду: легкий аромат пудры, присущий только моей Божественной Иветте.

Высокие каблуки топтались перед моими глазами, их обладательницы приходили и уходили, болтая о перьях и тряпках. Унизительно скрючившись в густой тени под операторским треножником, (к счастью, те, кто смотрит в камеру, никогда не опускают взгляд вниз), ваш покорный слуга чуть не упал в обморок, оказавшись внезапно нос к носу с очаровательной кошачьей мордочкой, увенчанной сверкающими камешками. Один глубокий вдох — и я понял, что это подстава. Чудесное видение пахло сильно поношенными стельками. Сияющие глаза и гладкое тело, кокетливый хвост, изгибающийся, точно дымок, принадлежали глупой атласной кукле. Подобно фальшивым Бейкеру и Тейлору, моя визави была чучелом: женская туфля, сделанная в форме прелестной кошечки. Она повернулась и исчезла из поля моего зрения вместе с хозяйкой.

Я решил продолжать свой нелегкий путь по переполненному залу. К этому времени множество запахов, как приятных, так и не очень, слились для меня в один одуряющий человеческий дух. Я вернулся к проверенному способу передвижения — от стула к стулу, огибая то и дело возникающие на пути кучи телевизионного оборудования. Внезапно один из стульев, под которым я как раз укрывался, сделался центром стихийно возникшего оживления.

— Сюда, — раскатистый мужской бас прозвучал у меня над головой, и сильная рука подняла мое укрытие. Я переместился вместе с ним, держась под сиденьем, и едва не потерял заднюю ногу, когда стул был снова поставлен на пол, грозя проткнуть железной ножкой мою конечность. Я сжался в комок, все мои чувства обострены, держась наготове на случай нового неожиданного перемещения.

— Садитесь, мисс Эшли, — прогремел все тот же низкий голос.

Эшли? Это имя прозвучало райскими лютнями! Подол из пестрого шелка занавесил мое убежище, ниспадая до полу и окружив стул благословенным тентом. Пара отделанных жемчугом босоножек на платформе от Люсит утвердилась прямо перед моим носом.

— Спасибо, зая, — промурлыкало контральто. — Где моя «Маргарита»?..

— Вот, пожалуйста, — ответил женский голос, сопровождаемый быстрым шарканьем балеток по ковру.

Некоторое количество разных ног принялось танцевать вокруг, стараясь услужить той, что сидела на моем стуле — Саванне Эшли собственной персоной. Я удовлетворенно мурлыкнул.

— Э-э-э… — сказала Саванна Эшли. Воцарилась благоговейная тишина.

Потом все тот же мужской голос произнес:

— Мы проводим репетицию с операторами и осветителями, чтобы команда поближе ознакомилась с обстановкой.

Камеры наехали со всех сторон, подобно голодным дворняжкам, стремящимся к лакомой косточке. Я почувствовал, как мисс Саванна Эшли подобралась и выпрямилась, хотя ее голос оставался все таким же расслабленным.

— Репетиция — прекрасноее время для того, чтобы ощутить атмосферу шоу, — произнесла она. — Некоторые из режиссеров считают, что я лучше всего работаю именно на репетициях, — нежный смешок. Вежливые смешки окружения. Мой беззвучный хохот. — Мне повернуться? Налево, направо?.. — Ее пятки так быстро совершили круговое движение, что чуть не задели меня по носу. — Я лучше всего выгляжу в ракурсе три четверти. Я услышал приглушенное бормотание кого-то из операторов.

— Моя — что?.. Кожа?.. А, кошка! Моя дорогая Иветта. Разумеется, я всегда беру ее с собой.

Я подался вперед, весь обратившись в слух.

— Нет, она не в зале. Она еще спит. Я оставила ее переноску в гримерной. Но я могу кого-нибудь послать за ней… — Это звучало обнадеживающе, однако камеры уже отвернулись и даже отъехали в сторону. — Крысы!.. — прошипела мисс Эшли сквозь зубы, адресуясь ко всем предателям и, конкретно, ко мне — точнее, к моему исчезающему вдали хвосту, поскольку я уже мчался прочь, скользя меж голых ног и железных ножек, стремясь поскорее достичь гримерки и обнять мою спящую красавицу.

По части кулис я спец. Я завсегдатай всех гримерок в этом городе, девочки-хористки меня обожают. Никто не бывает столь сердечен, как подтанцовка, особенно к чувакам, которые появляются, когда им заблагорассудится, и ходят на четырех вместо двух.

Итак, я достиг задней лестницы прежде, чем вы успели бы сказать: «Луи, твой выход». Охранников еще не было на дежурстве: шоу начиналось в семь вечера. Поскольку все остальные топтались в зале для приемов, кулисы за сценой были темны и пусты, за исключением стоек для костюмов, выстроившихся вдоль коридора, ведущего в гримуборные. Я сунул нос в парочку гримерных и обнаружил только скопище разрозненных туфелек, валяющихся как попало, несколько стоящих в беспорядке стульев, слабое мерцание стекляшек на покинутых заколках и диадемах, да колыхание страусиных перьев, выкрашенных в цвета, которые не стал бы носить ни один уважающий себя страус.

Легкий звук привлек мое внимание к следующей гримерке. Мне послышалось шарканье ног по голому полу — ковровое покрытие отсутствовало в комнатах, где постоянно рассыпаемая и разливаемая косметика скоро покрыла бы любой ковер подобием тошнотворного узора внизу. Хотя тот, нижний, был таким изначально.