Том 2. Пьесы 1856-1861 - Александр Островский

Стеша (стирая пыль). Да уж как ни смотри, все в порядке, все на своем месте, все подшпилено да подколоно.

Юлинька. Она у нас такой ревизор; что-нибудь отыщет.

Садятся.

Стеша (останавливается посреди комнаты). Уж и в самом деле, барышни, вам от нее житья нет вовсе. Муштрует, муштрует, как солдат на ученье. Все на вытяжке да на вытяжке, — только что ноги поднимать не заставляет. А уж надо мной-то измывается, измывается — одной только чистотой одолела. (Стирает пыль.)

Юлинька. Нравится тебе твой жених, Василий Николаич?

Полина. Ах, просто душка! А тебе твой Белогубов?

Юлинька. Нет, дрянь ужасная!

Полина. Зачем же ты маменьке не скажешь?

Юлинька. Вот еще! Сохрани Господи! Я рада-радехонька хоть за него выйти, только бы из дому-то вырваться.

Полина. Да, правда твоя! Не попадись и мне Василий Николаич, кажется, рада бы первому встречному на шею броситься: хоть бы плохенький какой, только бы из беды выручил, из дому взял. (Смеется.)

Стеша (нагибаясь под диван). Уж истинно мука мученическая. Вот уж правду, барышня, говорите.

Полина. Другие девушки плачут, Юлинька, как замуж идут: как же это с домом расстаться! Каждый уголок оплачут. А мы с тобой — хоть за тридевять земель сейчас, хоть бы какой змей-горыныч унес. (Смеется.)

Стеша. Вот, не сотри я здесь, — так будет на орехи. А кто тут увидит, кому нужно! (Стирает под зеркалом.)

Юлинька. Ты счастлива, Полина; тебе все смешно; а я так серьезно начинаю подумывать. Выйти замуж не хитро — эта наука нам известна; надобно подумать и о том, как будешь жить замужем.

Полина. А об чем тут думать? Уж верно не будет хуже, чем дома.

Юлинька. Не хуже! Этого мало. Надобно, чтоб лучше было. Уж коли выйти замуж, так чтобы быть дамой, как следует барыней.

Полина. Оно бы очень хорошо, чего лучше, да только как это сделать? Ты ведь у нас умница: научи!

Юлинька. Надобно замечать из разговора, у кого что есть, кто на что надеется. Коли теперь нет, так в виду чего не имеет ли. Уж сейчас из слов видно, кто какой человек. Твой Жадов что говорит с тобой, как вы одни остаетесь?

Полина. Ну уж, Юлинька, вот хоть сейчас голову на отсечение, ничего не понимаю, что он говорит. Сожмет руку так крепко и начнет говорить, и начнет… чему-то меня учить хочет.

Юлинька. Чему же?

Полина. Уж, право, Юлинька, не знаю. Что-то очень мудрено. Погоди, может быть, вспомню, только как бы не засмеяться, слова такие смешные! Постой, постой, вспомнила! (Передразнивая.) «Какое назначение женщины в обществе?» Про какие-то еще гражданские добродетели говорил. Я уж и не знаю, что такое. Нас ведь этому не учили?

Юлинька. Нет, не учили.

Полина. Он, должно быть, в тех книгах читал, которые нам не давали. Помнишь… в пансионе? Да мы, правда, никаких не читали.

Юлинька. Есть об чем жалеть! и без них тоска смертная! Вот бы на гулянье или в театр — другое дело.

Полина. Да, сестрица, да.

Юлинька. Ну, Полина, признаться сказать, на твоего надежды мало. Нет, мой не таков.

Полина. Какой же твой?

Юлинька. Мой Белогубов хоть и противен немного, а надежды подает большие. «Вы, говорит, полюбите меня-с. Теперь еще мне жениться не время-с, а вот как столоначальником сделают, тогда женюсь». Я у него спрашивала, что такое столоначальник. «Это, говорит, первый сорт-с». Должно быть, что-нибудь хорошее. «Я, говорит, хоть и необразованный человек, да у меня много дел с купцами-с: так я вам буду из городу шелковые и разные материи возить, и насчет провианту все будет-с». Что ж? это очень хорошо, Полина, пускай возит. Тут и думать нечего, за такого человека надо идти.

Полина. А у моего, должно быть, нет знакомых купцов, он мне об этом ничего не говорит. Ну, как он мне не станет привозить ничего?

Юлинька. Нет, должно быть, и у твоего есть. Ведь он служащий, а служащим всем дарят, кому что нужно. Кому материи разные, коли женатый; а коли холостой — сукна, трико; у кого лошади — тому овса или сена, а то так и деньгами. Прошлый раз Белогубов был в жилетке, помнишь, такая пестрая, это ему купец подарил. Он мне сам сказывал.

Полина. Все-таки надобно спросить, есть ли у Жадова знакомые купцы.

Входит Кукушкина.

Те же и Кукушкина.

Кукушкина. Как себя не похвалить! У меня чистота, меня порядок, у меня все в струне! (Садится.) А это что? (Указывает горничной под диван.)

Стеша. Да помилуйте, сил моих не хватает, всю поясницу разломило.

Кукушкина. Как ты смеешь, мерзкая, так разговаривать! Ты за то жалованье получаешь. У меня чистота, у меня порядок, у меня по ниточке ходи.

Горничная подметает и уходит.

Юлинька!

Юлинька встает.

Я с вами хочу говорить.

Юлинька. Что вам угодно, маменька?

Кукушкина. Вы знаете, сударыня, что у меня ни за мной, ни передо мной ничего нет.

Юлинька. Знаю, маменька.

Кукушкина. Пора знать, сударыня! доходов у меня нет ниоткуда, одна пенсия. Своди концы с концами, как знаешь. Я себе во всем отказываю. Поворачиваюсь, как вор на ярмарке, а я еще не старая женщина, могу партию найти. Понимаете вы это?

Юлинька. Понимаю-с.

Кукушкина. Я вам делаю модные платья и разные безделушки, а для себя перекрашиваю да перекраиваю из старого. Не думаете ли вы, что я наряжаю вас для вашего удовольствия, для франтовства? Так ошибаетесь. Все это делается для того, чтобы выдать вас замуж, с рук сбыть. По моему состоянию, я вас могла бы только в ситцевых да в затрапезных платьях водить. Если не хотите или не умеете себе найти жениха, так и будет. Я для вас обрывать да обрезывать себя понапрасну не намерена.

Полина. Мы, маменька, давно это слышали. Вы скажите, в чем дело.

Кукушкина. Ты молчи! не с тобой говорят. Тебе за глупость Бог счастье дал, так ты и молчи. Как бы не дурак этот Жадов, так бы тебе век горе мыкать, в девках сидеть за твое легкомыслие. Кто из умных-то тебя возьмет? Кому надо? Хвастаться тебе нечем, тут твоего ума ни на волос не было: уж нельзя сказать, что ты его приворожила — сам набежал, сам в петлю лезет, никто его не тянул. А Юлинька девушка умная, должна своим умом себе счастье составить. Позвольте узнать, будет от вашего Белогубова толк или нет?

Юлинька. Я, маменька, не знаю.

Кукушкина. Кто же знает? Вам известно, сударыня, что я посторонних молодых людей в дом не принимаю. Я принимаю только женихов или тех, которые могут быть женихами. У меня, коли мало-мальски похож на жениха, — милости просим, дом открыт, а как завилял хвостом, так и поворот от ворот. Нам таких не надобно. Я свою репутацию берегу, да и вашу также.

Юлинька. Что же, маменька, мне делать?

Кукушкина. Делать то, что приказано. Вы помните одно, что вам в девках оставаться нельзя. Вы должны будете в кухне жить.

Юлинька. Я, маменька, делала все, что вы приказали.

Кукушкина. Что же вы делали? Извольте говорить, я буду слушать вас.

Юлинька. Когда он пришел к нам во второй раз, помните, еще вы его насильно привели, я сделала ему глазки.

Кукушкина. Ну, а он что?

Юлинька. А он как-то странно сжимал губы, облизывался. Мне кажется, он так глуп, что ничего не понял. Нынче всякий гимназист ловчее его.

Кукушкина. Уж я там ваших наук не знаю, а вижу, что он почтителен, и есть в нем этакое какое-то приятное искательство к начальству. Значит, он пойдет далеко. Я это сразу поняла.

Юлинька. Когда он был у нас в третий раз, помните, в пятницу, я ему стихи читала любовные; он тоже, кажется, ничего не понял. А уж в четвертый раз я ему записку написала.

Кукушкина. Что же он?

Юлинька. Он пришел и говорит: «Мое сердце никогда от вас не отвращалось, а всегда было, есть и будет».

Полина хохочет.

Кукушкина (грозя ей пальцем). Что же дальше?

Юлинька. Говорит: «Как только получу место столоначальника, так буду у вашей маменьки слезно просить руки вашей».

Кукушкина. А скоро он получит?

Юлинька. Говорит, что скоро.

Кукушкина. Поди, Юлинька, поцелуй меня. (Целует ее.) Выйти замуж, мой друг, для девушки велико дело. Вы это после поймете. Я ведь мать, и мать строгая; с женихом что хочешь делай, я сквозь пальцы буду смотреть, я молчу, мой друг, молчу; а уж с посторонним, нет, шалишь, не позволю! Поди, Юлинька, сядь на свое место.