Предательство. Утраченная история жизни Иисуса Христа - Кэтлин Гир

— Ты и я, брат, постимся три дня. Мы не можем к ним присоединиться.

Заратан напрочь забыл об этом. Вздохнув, он опустился на скамью.

— Три дня, — сокрушенно прошептал он. — Я умру от голода.

Кир вновь склонился над манускриптом.

— Следи за собой, брат, — сказал он. — Это место — лучшее для раздумий и воспитания в себе терпения. Подумай о покоящихся здесь. Скорее всего, они полжизни постились в надежде хоть мельком узреть Царство Божие. Если ты поразмышляешь над этим, покойные смогут многому научить тебя.

Поверх одного из захоронений стояли два искусно выделанных дорожных мешка из газельей кожи, а на них, в свою очередь, лежали четыре книги на пергаменте в роскошных переплетах. Было такое впечатление, что кто-то совсем недавно достал их из мешков и просто забыл убрать обратно.

— На одни эти книги пошло не меньше сорока коз, — заметил Заратан. — Что говорить обо всех книгах, собранных в этой крипте.

Пергамент изготовлялся из овечьей или козьей шкуры, которую очищали от шерсти и обрабатывали известью, получая тончайшие листы кожи.

— Да, и они прекрасны, не правда ли?

Кир встал со скамьи и прошелся по крипте. Аккуратно взяв лежавшую сверху книгу, он открыл ее.

Заратан некоторое время смотрел, как он ее читает.

— Что это? — наконец спросил он.

— «Толкование пророчеств Господа» Папиаса. Они разделены на пять частей, или пять томов, все в этой книге.

Кир развернул книгу вбок, чтобы что-то прочесть.

— На полях рукописная заметка, на греческом, где говорится, что Папиас был епископом христианской общины Гиерополиса в Малой Азии и жил примерно через тридцать лет после смерти Господа нашего.[24]

Кир некоторое время перелистывал страницы книги, проглядывая их, пока не увидел что-то, явно привлекшее его внимание.

— А я и не знал… — благоговейно прошептал он.

— Не знал чего?

— Папиас пишет, что Марк помогал Петру как переводчик, герменевтес, и записывал все, что Петр рассказывал о речах Господа.

— Он имеет в виду Евангелие от Марка?

— Если верить Папиасу, он не любил письменного слова и записывал лишь живое, услышанное от людей. Он заявляет, что лично беседовал со святителем Иоанном и неким Аристионом, как и с теми, кто «лично общался со святителями». Это означает, что он получил эти сведения от апостолов через вторые или третьи руки.

Кир внимательно пригляделся.

— Правда? — пробормотал он себе под нос.

— А теперь ты что нашел?

— Ты когда-нибудь слышал имена двух разбойников, распятых по обе стороны от Господа?

— Нет, — благоговейно прошептал Заратан. — Как их звали?

— Дисмас и Гестас.[25] Но тут говорится, что они были не разбойниками, а зелотами. Хм…

Кир прищурился.

— Здесь еще одна пометка, со ссылкой на эпизод в четвертом томе.

— Давай посмотрим.

Кир улыбнулся, глянув на него, и принялся перелистывать пергаментные страницы.

— Ты уверен, что хочешь услышать это? — прошептал он. — Это безусловная ересь.

— Но ты же никому не скажешь, правда? — спросил Заратан, облизывая пересохшие губы.

— Конечно нет. Я же твой брат во Христе.

— Тогда я не боюсь. Читай.

Кир читал совсем недолго, и вдруг его глаза сузились.

— Интересно, что же это? — прошептал он.

— Что?

— Это похоже на шифр с заменой букв, с использованием арамейского, греческого и еврейского алфавитов.

— Тайная фраза? — возбужденно переспросил Заратан.

Кир продолжал читать, и его зеленые глаза засияли. Он аккуратно закрыл книгу, положил ее на место и сел на скамью.

Сердце Заратана стучало как бешеное.

— Что случилось? Что там написано? Почему ты не говоришь мне?

Кир посмотрел в дальний угол крипты.

— Ты когда-нибудь слышал историю про Иосифа Аримафейского?

— И Чашу Христову? Конечно. Там говорится, что он…

— Нет, я не про легенду о Граале. Историю о том, как Иосиф бежал из Иерусалима в ночь после того, как спрятал тело Господа нашего в гробнице у себя в саду.[26]

Выражение лица Кира приковало взгляд Заратана.

— Нет, я никогда ее не слышал, — прошептал он еще тише.

Взгляд Кира, казалось, устремился в бесконечность.

— Я не уверен, что понял выражение правильно. Большая его часть зашифрована, а значительная часть строки выцвела так, что ничего нельзя разобрать. Но…

Он посмотрел Заратану прямо в глаза.

— Папиас говорит, что слышал эту историю от внука центуриона, которого спешно отправили с заданием поймать Иосифа Аримафейского и его шайку воров.

— Воров? Что же они украли?

— Не знаю, — ответил Кир, покачав головой. — Я четко могу разобрать и перевести лишь то, что здесь говорится о Жемчужине. Потом что-то загадочное насчет «безголового демона, которому повинуются ветра», и о «сыне Пантеры».

— Безголовый демон? — переспросил Заратан.

Он принялся растирать ладони, почувствовав, что холод пронизывает его до костей. Снаружи, должно быть, стемнело, а в этой пустынной местности дневное тепло уходило быстро.

В пещере внезапно стало холодно и тревожно, будто заключенные в гробах духи начали свои ночные прогулки, водя хоровод по крипте.

Заратан вскочил.

— Пусть нам и нельзя есть, но мне хочется пить. Пошли на кухню, возьмем по чашке воды.

Кир встал. Несколько мгновений он смотрел на книгу Папиаса.

— В чем дело? — спросил юноша.

— Не знаю, я…

Кир покачал головой.

— У меня такое ощущение, что, когда мы вернемся, эта книга исчезнет отсюда.

— Мы просто сходим за чашкой воды, Кир. На это уйдет не более четверти часа.

Заратан начал подниматься по серым каменным ступеням и открыл люк. Его окатил поток воздуха, пахнущего рекой.

Кир с маленьким масляным светильником в руке поднялся в молельню вслед за ним и закрыл люк. Когда он вставил ключ в замок и повернул его, пламя в лампе внезапно зашипело и погасло.

Заратан нахмурился. Дверь из молельни в сад была распахнута настежь. Что еще более странно, в молельне никого не было. Обычно после обеда монахи приходили сюда помолиться перед вечерней службой.

— Возможно, они еще обедают, — сказал он, торопливо зашагав к кухне.

Кир крепко схватил его за плечо, останавливая.

— Подожди, брат, — прошептал он.

Обшарив взглядом молельню, он подметил все. Дверь распахнута настежь, ветер колышет покрывала на алтаре. Наклонив голову, он прислушался.

Теперь это заметил и Заратан.

Стояла мертвая тишина.

Хотя за ужином и запрещалось разговаривать, обычно все равно были какие-то звуки: дребезжание переставляемых тарелок, топот ног, стук чашек по длинным деревянным столам.

Но этим вечером не было ничего такого.

— Брат Заратан, пожалуйста, иди следом за мной. Молча. Ты понял? — громким шепотом произнес Кир.

Он сказал это таким тоном, что у Заратана пошли мурашки по коже. Он судорожно кивнул и пошел вслед за Киром. Тот тихо пересек молельню и подошел к массивной двери, ведущей на кухню.

Кир осторожно открыл дверь, так, чтобы петли не скрипели, совсем немного, на толщину руки. Потом заглянул внутрь.

Заратан принюхался. Из кухни доносились запахи свежеиспеченного хлеба и жареной козлятины, но было и что-то еще. Резкий запах мочи.

— Что… — зашептал он.

Кир мгновенно зажал ему рот ладонью с такой силой, что едва не сбил с ног. Заратан в ужасе посмотрел на своего брата-монаха.

Кир наклонился к нему, едва не нос к носу.

— Ни звука, — одними губами проговорил он.

Заратан кивнул. В его глазах стояли слезы.

Кир толкнул дверь, открывая ее шире, так, чтобы можно было пройти, и вошел. Заратан последовал за ним, держась рядом.

Если бы Кир только что не предостерег его, то увиденное заставило бы его закричать.

Монахи лежали, привалившись к обеденному столу, с кусками еды в руках, другие скорчились на полу в неестественных позах. Из-под их тел расползались лужи мочи.

Сердце Заратана бешено колотилось. Все его тело, казалось, было объято огнем. Протянув руку, он ухватился за рукав Кира. Тот, посмотрев на него, понял, что юноша хочет убежать, и покачал головой.

Кир двинулся внутрь трапезной, обходя опрокинутые скамьи и разбитые миски и чашки, осколками которых был усыпан каменный пол. Заратан шел следом на дрожащих ногах.

Во главе стола лицом вниз лежал мужчина. Он раскинул руки в стороны, будто пытаясь дотянуться до листов пергамента, лежавших у самых его пальцев.

Кир аккуратно перевернул его.

Брат Иона! Сердце Заратана сжала мучительная боль. В отчаянии он повернулся к Киру, чтобы спросить, что произошло, но холодная ярость во взгляде брата-монаха заставила его сохранить молчание, но не только она. Его горло сжалось от спазма так, что он с трудом дышал.