Законы Лужкова - Михаил Щербаченко

— Юрий Михайлович, побойтесь бога, это что, история любви?

— Ладно. Итак, в приданной мне группе работали шесть человек, Елена Николаевна Батурина была среди них. Поскольку прежние обязанности зампреда мне не сократили, мы начинали прием кооператоров после десяти вечера, и часто это дело затягивалось до двух-трех ночи. Работа была интересная, но на износ.

Конечно, по ходу дела я увидел потенциал сотрудников. Должен сказать, Лена выделялась. Выделялась точным знанием документов, сообразительностью, нестандартным мышлением. Но, кроме чисто служебных, никаких отношений у нас не было.

Я кооперативами перестал заниматься в середине 88-го года, когда на меня навесили еще и продовольственный комплекс. Начальству, видимо, показалось, что я слишком рьяно двигаю дело вперед. Уже была создана первая тысяча кооперативов, они набирали силу. И наверху решили передать вопрос другому зампреду исполкома, поставив ему задачу угробить движение.

У Лены с новым начальником с ходу случился конфликт. Она попробовала предложить свою идею, в ответ услышала: «Ваше дело — молчать и подчиняться». (Маленький штрих: этот человек и сейчас занимает в структуре правительства Москвы ответственный пост. — М. Щ.) Лена тут же уволилась, и наши контакты, и прежде-то не очень частые, стали вообще эпизодическими. В том же году у меня умерла жена.

А позднее, когда я уже стал исполняющим обязанности председателя исполкома, решил снова начать раскрутку кооперативного направления. Пригласил сотрудничать нескольких человек из той группы. И разумеется, Лену. Вот тогда и произошло сближение, которое закончилось нашей свадьбой.

— Предсвадебный период длился полгода, год?

— Пожалуй, полгода. Но роман нельзя назвать скоротечным, мы ведь неплохо знали друг друга.

— Сплетен вокруг ходило много?

— Наверное. Только мне на это было наплевать.

— Так-таки наплевать?

— Абсолютно.

- Насчет личной жизни вас чужое мнение не волнует?

— Нет. Я привык поступать вне зависимости от того, как на это посмотрят. И ошибки предпочитаю делать не чужие, а свои собственные. Совершая тот или иной поступок, я беру в расчет, насколько он порядочен, а не то, что скажет молва. Оценка порядочности для меня превыше всего.

Что же касается разговоров о жене, они меня совершенно не интересуют. Лена, мне кажется, ведет себя правильно, не лезет «в кадр», хотя нередко попадает под острое перо. Она не стремится получить паблисити. И тем отличается от многих жен высокопоставленных чиновников, которые, например, вдруг начинают заниматься благотворительностью. Как только повысили мужа, тут же супруга обнаруживает в себе чувство сострадания к детям или тягу к меценатству. У Лены этого нет. Хотя она уже давно финансирует детский дом. Но делает это скромно, без показухи.

— Говорят, ваш старший сын, Михаил, не принял ваш новый брак.

— Сначала да. Но он уже был абсолютно самостоятельным человеком, жил отдельно. Отношения наши, конечно, не порвались, хотя контакты стали нечастыми. В этой истории Лена вела себя сдержанно, достойно. Сейчас, по прошествии почти десяти лет, отношения у них с Михаилом ровные.

А вот младший сын, Александр, наоборот, очень подружился с Леной. Он, в отличие от старшего, жил в нашей семье, и поэтому для меня было куда важней, как они примут друг друга. Сейчас у него двое детей, моих внучат. Они часто у нас гостят, играют с нашими детьми.

— За десять лет брака отношения доходили до грани развода?

— Нет, такого не было, но напряженки, конечно, возникали. И маленькие, и не очень. Как в любой семье. Но я повторяю: у нас хорошая семья, крепкая. Несмотря на разницу в возрасте. Я ведь женился, когда соотношение наших возрастов было два к одному. Это даже не академическое соотношение. Знаешь академическое соотношение?

— Нет.

— Эх ты. Академическое соотношение, которое работает на протяжении всей жизни, таково: возраст мужчины нужно разделить на два и прибавить семь — это и будет идеальный для него возраст женщины.

— Как золотое сечение в архитектуре?

— Да, жизненное золотое сечение. Если мужчине 20 лет, то нужно разделить на два и прибавить семь — его спутница может быть семнадцатилетней. Если тебе 80, то вполне приемлемо 47. И эти соотношения очень и очень рациональны. Сейчас Лене 38, а мне 65. Когда мне будет 70, у нас будет как раз академическое соотношение.

— Экий вы прагматик.

— А то. Хотя когда речь идет о соединении сердец, все эти вычисления совершенно ни к чему.

— Юрий Михайлович, вы после смерти жены какое-то время жили один…

— Три года.

— Ваше восприятие холостячества? Подходит оно вам, не подходит? Или по обстоятельствам — можете жить и один, и в семье?

— Я больше, конечно, семейный человек. Хотя после смерти первой жены уже начал привыкать к холостяцкой жизни. Она не была такой уж одинокой — младший сын жил со мной, мама сразу же взяла на себя все заботы по хозяйству. И вроде притерпелся я к этой жизни… вдовца. Нехорошее слово.

Нет, в качестве мужа я себя чувствую значительно лучше.

— Давайте вспомним один эпизод. Лето 99-го. Незадолго до выборов Владимирское ФСБ устроило проверку фирмы, принадлежащей вашей супруге. Вы тогда чуть ли не с кулаками кинулись на защиту жены. Пресса сочла, что как муж вы достойны похвалы. А вот как публичный политик — прокололись. Не хватило выдержки. Ну, подумаешь, поинтересовалось ФСБ…

— Не просто поинтересовалось. Это было куда больше, чем интерес. И вообще, когда мы перестаем остро реагировать на несправедливость, — теряем мужское достоинство. Если бы подобные действия были предприняты в отношении любого другого человека, моя реакция была бы точно такой же. Я агрессивно реагировал, когда Святослава Федорова хотели отлучить от клиники Святослава Федорова. Я агрессивно защищал Скуратова от произвола власти…

— … А ради Кобзона, говорят, даже к Ельцину ходили.

— Дело было в 1996 году. Ельцин пригласил меня, как только объявили результаты второго тура президентских выборов. Пригласил, заметь, первым среди членов «группы поддержки». Тогда выборы президента страны и мэра Москвы проходили одновременно, но я свою избирательную кампанию не вел, а ездил по стране и агитировал за Ельцина. И вот сразу после победы он мне говорит: