Перевёртыш - Ирина Андронати
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Теперь я понимаю, — тихо сказала она, — почему это запрещено. Это слишком хорошо, чтобы принадлежать человеку.
— Эндрю, ты идиот, — беззлобно ответила вторая. — Как бы иначе мы узнали, что это такое?
— Мы и так знали.
— Ерунда. Я и представить такого не мог. И ты тоже, не ври.
— Марти, ты как ребенок. Теперь нам придется пройти через Воскресение живыми. И оставаясь в сознании. Мы оба знаем, что никто еще не проходил через это дважды. Как ты думаешь, на практике и в теории это отличается примерно так же, как то... что мы только что испытали?
В дверь постучали. Вторая девушка оскалилась. Стук повторился. Она натянула брюки и побрела открывать. Штанины, ставшие слишком длинными, путались в ногах и мешали идти. Первая, Эндрю, перетекла на колени и так и застыла, низко опустив голову.
Община «родственников»
Третий день
Поздний вечер
Молдер тяжело вздохнул, но делать было нечего: с того места, где он прятался, почти ничего не было видно. Уже в следующее мгновение — чтобы не слишком долго думать о возможных последствиях — Фокс метнулся на противоположную сторону коридора и нырнул в складку стены. Странная белая поверхность бугрилась сложными наростами, выпячивалась неровными пластами и впадинами. Кое-где были заметны застывшие следы пальцев.
Теперь Молдер отчетливо видел, как под унылое мерное бубнение: «Ушед из этого мира да пребудь в мире, брат Аарон... И всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек; Я есмь Воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет... И в третий день восстал...» — один из «родственников» зачерпнул глиняной чашей какую-то жидкость и поднес к телу. Остальные тотчас окружили труп. Один за другим они зачерпывали белую взвесь полными пригоршнями и щедро обмывали, растирали распростертое обнаженное тело.
«Бальзамируют они его, что ли?» — недоуменно подумал Молдер.
Полужидкая глина ложилась на кожу тонким, почти прозрачным слоем, блестящим в пурпурном свете. Перепачканные глиной руки мерно скользили по трупу, такие же скользкие, блестящие, а бубнение не прекращалось:
«...сподобившиеся достигнуть того века и Воскресения из мертвых ни женятся, ни замуж не выходят, и умереть уже не могут, ибо они равны Ангелам и суть сыны Божий...»
Община «родственников»
Три года назад
В следующий раз они встретились только через четыре дня, на кухне. Уже одетые в грубые черные платья, но еще не привыкшие ходить в юбке. «Марти!» — беззвучно шевельнулись губы.
— Сестра Мартина. Сестра Энни. Печь. Котлы. Полы. Не разговаривать. Потом доложить.
Хлопнула дверь. Они остались наедине. «Марти!» — слово было лишь чуть громче дыхания. На большее не хватило духу. Слишком жива была память о Воскресении. Эндрю до сих пор не мог согреться, до сих пор не мог отделаться от липкого привкуса белой глины, неумолимо просачивавшейся в уголки рта.
Мартин дернул головой, согнулся и принялся выгребать золу.
Община «родственников»
Третий день
Поздний вечер
Скалли присела на подоконник. Где-то на грани сознания вертелась назойливая мысль, что парень все время держится у двери и, чтобы выбраться отсюда, неизбежно надо пройти мимо него. Но почему-то существенным это соображение не казалось.
— Марти был не таким, как мы, — если мальчишка и силился что-то объяснить, пока у него мало что получалось.
— Что вы хотите этим сказать?
— Как он убивает?
— Мы точно не можем сказать. Все его жертвы умерли от инфаркта миокарда.
— Он ведь их отравляет, правда?
— Откуда вы это знаете?
На языке Дэйны вертелся вопрос: «Как тебя зовут? Случайно не Марта, нет?»
Мальчишка затравленно отвернулся. Лицо его исказилось. Он то ли боялся расплакаться, то ли набирался решимости...
Внезапно он рывком подтянул к себе стул и подпер дверь. Скалли вздохнула, не отрывая от парня глаз, и сдвинула руку поближе к карману, где лежал пистолет.
Возможно, парень понял, что означает этот жест. Во всяком случае, он глухо проговорил:
— Мне надо кое-что показать вам. Нечто связанное с Марти.
Ровных поверхностей в зале практически не было. Многочисленные складки и сложные образования на стенах и на полу в сочетании с проходом-кишкой делали зал похожим на многокамерный желудок, над сводом которого было что-то вроде костяного полога и горел яркий фонарь. Чересчур яркий, керосиновые лампы так не горят.
Фантастический обряд продолжался. Тело, покрытое слоем полупрозрачной глины, осторожно водрузили на носилки, и черная процессия потянулась куда-то в глубину подземного зала. Затем черные фигуры, уже освобожденные от печального груза, двинулись к отверстию, зиявшему на противоположной стороне желудка.
Молдер приподнялся, глядя им вслед. Последний фонарь мелькнул перед зевом прохода и исчез. Фокс выпрямился во весь рост. Он был один. Он даже мог передвигаться без страха, поскольку любое движение в этой чертовой кишке было различимо издалека, если не принимать величайших мер предосторожности.
И только теперь, крутясь на месте и с трудом веря своим глазам, он смог оценить гигантские размеры этого чудовищного архитектурного бреда. Чтобы выстроить, вылепить — или что там они делали — подобную конструкцию, требовалось много лет каторжного труда. Не выросло же все это само! Или выросло? Как сталактиты? С высоты молдеровского роста многие белые нагромождения напоминали теперь заснеженный обледеневший кустарник. Впрочем, был такой гигантский кит, на котором вырос целый лес. Почему бы не быть животному, которое лес заглотнуло?
Поминутно озираясь, Молдер вышел на середину зала. Из большого отверстия в центре потолка лился свет, совершенно не похожий на убогие местные керосинки, но разглядеть его источник никак не получалось. Фокс снова крутнулся и коснулся рукой стола — или алтаря, — на котором обмывали — или обмазывали — мертвое тело.
Община «родственников»
Год назад
Шли дни. Перестали болеть мышцы, не знавшие до того тяжелой работы. Походка сделалась женственной. Стали привычными женские имена и женские лица друг друга. Притупился стыд. Понемногу ослаб надзор, им позволяли все больше времени посвящать истинной цели — но забываться не позволяли. Эндрю принимал это как должное.
Но не Мартин! Самым страшным наказанием для него оказался запрет на возвращение облика. Эндрю отчасти понимал брата, он и сам никак не мог примириться с тем, что стал одной из сестер, а не братьев общины, и должен оставаться сестрой неизвестно сколько. «На то будет воля Всевышнего», — отвечали на все вопросы, если вообще отвечали, а не придумывали новое дурацкое задание. О себе он по-прежнему думал как об Эндрю. И уж точно никакие изменения тела не могли изменить Мартина. Именно тогда Марти стал просто бредить внешним миром, не слушая увещеваний и предупреждений. Он начал читать все подряд, несколько раз он даже разговаривал с чужаками. Эндрю прикрывал проступки брата как мог, с ужасом думая, что вот-вот случится непоправимое. Когда оно все же случилось, Эндрю не удивился. И не обрадовался, когда сестра Абигайль впервые спросила его совета как Познающего — и последовала этому совету. Не дрогнув, сопровождал старших братьев в Стивстон — они сами доставили в город тело несчастного, умершего в лесу от разрыва сердца. И так же, не дрогнув, отстоял с чашей в руках церемонию погребения сестры Мартины, глядя, как заживо вмуровывают в белую глину брата, вернувшего себе прежний облик ценой жизни чужака. Пустой и никчемной, но жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
