Зимняя луна (Ад в наследство) - Дин Кунц

Он был, конечно же, один.

Тони и солнечный свет.

Уханье совы. Тихий и одинокий звук. Как всегда.

Проклиная себя, он направился снова к лугу. Достиг его. Деревья остались позади. Он был в безопасности.

Затем, о Боже правый, снова страх, гораздо худший, чем был раньше, страх абсолютной уверенности, что это пришло, - что? - точно вторглось в него, что Он тянет его книзу и собирается совершить с ним нечто, определенно более жуткое, чем убийство, что оно имеет нечеловеческие цели и неизвестные планы в отношении него, настолько странные, что он не способен их постичь, они просто вне его понимания. На этот раз он был захвачен ужасом настолько черным и глубоким, настолько безрассудным, что уже не смог найти в себе мужества обернуться и встретить пустой день позади, - если на самом деле он теперь окажется пустым. Он помчался к дому, который казался гораздо дальше, чем в сотне ярдов, недостижимой целью. Зарываясь ногами в снег, разбрасывая его во все стороны, старик спотыкался о твердую наледь, бежал и шатался, и бил по кочкам, вверх по холму, издавая бессловесные звуки слепой паники: "Ууууааа!" Весь интеллект был подавлен инстинктом, пока он не оказался на ступеньках крыльца, по которым бешено вскарабкался, и уже наверху, наконец, обернулся и крикнул: - Нет! - ясному, бодрому, голубому монтанскому дню.

Чистое покрывало снега на поле было тронуто только его собственными следами, одинокими, от самого леса.

Он вошел в дом.

Запер дверь.

В большой кухне долго стоял перед кирпичным камином, одетый все еще для выхода, наслаждаясь теплом, которое лилось из камина, - и все никак не мог согреться.

Он старик. Семьдесят. Старик, который живет один слишком долго и мучительно скучает по своей жене. Если старость заползла в него, кто вокруг это заметит? Старый, одинокий человек, в бреду вообразивший всякую жуть.

- Дерьмо, - сказал он через некоторое время.

Одинок, все правильно, но - не старик.

Содрав с себя шапку, куртку, перчатки и ботинки, он начал извлекать из стенного шкафа в кабинете ружья и винтовки. И зарядил их все.

5

Мэ Хонг, которая жила через улицу, зашла присмотреть за Тоби. Ее муж тоже был полицейским, хотя и не в том же участке, что Джек. Хонги сами не имели детей, и поэтому Мэ была совершенно свободна и могла оставаться с Тоби так долго, сколько понадобится в том случае, если Хитер пробудет в больнице допоздна.

Пока Луи Сильвермен и Мэ оставались на кухне, Хитер приглушила звук телевизора и рассказала Тоби, что произошло. Она сидела на скамеечке, а он, отбросив одеяла, устроился на краешке кресла. Мать стиснула его маленькие руки в своих. Хитер не делилась с ним самыми мрачными деталями, частью потому, что и сама не знала их все, но также и потому, что считала: восьмилетка не справится со столь многим. С другой стороны, не могла умолчать обо всем произошедшем, так как они были семьей полицейского и жили с подавленным ожиданием какого-то несчастья, которое обрушилось этим утром. Даже ребенку было нужно, и он имел право, знать правду, когда его отца серьезно ранили.

- Я могу поехать с тобой в больницу? - спросил Тоби, сжимая ее руку несколько сильнее, чем он, возможно, собирался.

- Тебе лучше остаться дома, солнышко.

- Я больше не болен.

- Нет, болен.

- Я чувствую себя хорошо!

- Ты же не хочешь заразить своими микробами папу?

- С ним все будет хорошо, мам?

Она могла ему дать только один ответ, даже если и не была уверена, что он подтвердится потом:

- Да, малыш, с ним все будет хорошо.

Его взгляд был прямым: сын хотел правды. Именно теперь он казался гораздо старше восьми лет. Может быть, дети полицейских растут быстрее прочих, быстрее, чем нужно.

- Ты уверена? - сказал он.

- Да, я уверена.

- К-куда он ранен?

- В ногу.

Не солгала. Это было одно из мест, куда попали пули. Одна в ногу и два попадания в корпус. Так сказал Кроуфорд. Боже! Что это значит? Прошли в легкие? В живот? В сердце? По крайней мере, его не ранили в голову. Томми Фернандес был поражен в голову, никаких шансов выжить.

Она почувствовала, как мучительный спазм рыдания поднимается в ней, и постаралась загнать его обратно, не осмеливаясь предоставить ему голос перед Тоби.

- Это не так плохо, в ногу, - Тоби говорил спокойно, но его нижняя губа дрожала. - Что с преступником?

- Он мертв.

- Папа прикончил его?

- Да, он его прикончил.

- Хорошо, - сказал Тоби.

- Папа сделал все так, как было нужно, и теперь мы тоже должны сделать, как нужно, мы должны быть сильными. Хорошо?

- Да.

Он был столь мал. Это нечестно, взваливать такой груз на маленького мальчика.

- Папе нужно знать, что мы в порядке, что мы сильные, тогда ему не надо будет беспокоиться за нас, и он сможет сосредоточиться на своем выздоровлении.

- Конечно.

- Какой ты у меня замечательный мальчик. - Она взяла его за руку. - Я и вправду горжусь тобой, ты знаешь это?

Внезапно застеснявшись, Тоби уставился в пол. - Ну... Я... Я горжусь папой.

- Ты и должен гордиться им, Тоби. Твой папа герой.

Он кивнул, но не смог ничего сказать. Лицо сморщилось, когда он попытался сдержать слезы.

- Тебе будет хорошо с Мэ.

- Да.

- Я вернусь скоро, как только смогу.

- Когда?

- Как только смогу.

Он спрыгнул с кресла к ней, так быстро и с такой силой, что почти столкнул ее с табуретки. Она крепко обняла его. Тоби дрожал, как будто от лихорадки, хотя эта стадия болезни прошла уже два дня назад. Хитер зажмурила глаза и прикусила язык почти до крови: надо быть сильной, быть сильной, даже если, черт возьми, никто никогда раньше не должен был быть таким сильным.

- Пора идти, - сказала она тихо.

Тоби отступил.

Она улыбнулась, пригладила его взъерошенные волосы.

Он устроился в кресле и снова положил ноги на скамеечку. Она обернула его одеялами, затем снова повысила звук телевизора.

Элмер Фудд пытался прикончить Багз Банни. Трахтарарах. Бум-бум, бэнг-бэнг, ду-ду-ду, тук, звяк, ууу-хаа, снова и снова по вечному кругу.

На кухне Хитер обняла Мэ Хонг и прошептала: - Не позволяй ему смотреть какой-нибудь обычный канал, где бывают выпуски новостей.

Мэ кивнула:

- Если он устанет от мультфильмов, мы с ним во что-нибудь поиграем.

- Эти ублюдки на телевидении всегда показывают насилие, повышают себе рейтинг. Я не хочу, чтобы он видел кровь своего отца на земле.

Гроза смыла все цвета дня. Небо было обуглено, как сгоревшие руины, и даже с расстояния одного квартала пальмы казались черными. Принесенный ветром дождь, серый, как железные гвозди, долбил по всей поверхности, и сточные канавы переполнились грязной водой.