Меня зовут Виктор Крид. - Михаил Француз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дело в том, что тут проявилось еще одно отличие Марвел от моего прежнего мира. Вампиры.
И почему-то эта пакость была на стороне гитлеровцев. А большинство их вообще сидело в СС. Не на рядовых должностях, понятное дело, на офицерских. Впрочем, во Франции, там, где я прибился к сопротивлению, дело обстояло примерно также.
Возможно в Гестапо их сидело не меньше, но я был на фронте, а не в тылу. Поэтому эсэсовцев видел, гестаповцев нет. И тех, кого видел, уничтожал.
Не сказал бы, что вампир - легкий противник. Некий абстрактный вампир. В теории, за свою очень долгую жизнь, он может научиться виртуозно владеть телом и/или оружием. Потолка в развитии-то в этом направлении у них нет. Но это в теории.
На практике, девяносто девять и девять десятых процента встреченных мной вампиров стопорились на неком минимальном уровне. Им вполне хватало тех преимуществ, что дает сама их природа над обычными людьми. Но не надо мной. Мой физический потенциал, только за счет способностей тела, уже сам по себе выше, чем у вампира того же возраста. А уж годы убитые на овладение навыками БИ...
В результате, пока встретил только одного кровососа, который смог оказать какое-то сопротивление перед своей смертью. Остальные же реальную силу заменяли самомнением, самоуверенностью и презрением к окружающим. Такие умирали, даже не успев понять, что же именно их убило.
Встречались у врага и действительно сильные бойцы. Такие, что косили обычных солдат, словно траву.
Я даже узнал четырех участников "Битвы". Видимо, долгожитель в Марвел не я один. Хотя, маги - что с них взять?
Каждый из этих четверых в свое время легко выносил меня с арены. Непринужденно и даже весело. И это одна из причин, почему я не люблю магов с их гонором, позерством, пафосом и, если уж быть честным, невъебенной силой.
Но здесь не арена, здесь война. А на войне нет правил. Как и на охоте. Одного из этих "высших существ" я подкараулил в туалете. Часов двенадцать я провисел под потолком деревянного уличного "клозета". Человек тридцать успело подо мной за это время "сделать свои дела". Но я дождался.
Человеку со спущенными штанами, в процессе дефекации трудно оказать какое-либо сопротивление, будь он хоть трижды маг. Так что свернул гаду шею, потом отрезал голову совсем, сунул безголовый труп в очко, а на голую задницу уложил отрезанную голову. Думаю, те, кто нашел тело, поняли мое послание правильно.
Один маг в тот же день с фронта уехал. Двое других ходить везде стали только вместе. Даже у сортира один караулил другого. Особенно у сортира.
Первый из них умер на женщине. Второй во сне, сразу после первого. А что вы хотели? Война. И они враги. А врагов уничтожают, любыми силами и средствами. В любом месте, в любое время.
* * *
глава 11
Я сидел на колоде, привалившись спиной к дереву. Сидел в советской солдатской форме и овчиной бекеше нараспашку. У того же дерева под рукой стоял прислоненный MG-34 с семидесяти пяти патронным барабанным магазином. На поясе висела кобура с вальтером и ножны с кинжалом СС. Рядом на скамейке лежал вещмешок, тоже советского образца (не так давно отбил один из военных складов, оставленных при стремительном отступлении, как отбил... скорее, набрел. Устроил диверсию, передавил пару десятков фрицев, набрал барахла, что приглянулось, да сжег что осталось к дзену).
Сидел и задумчиво курил трофейную папиросу. Так-то я такой дурацкой привычки, как курение, не имею, но вот именно сейчас захотелось. Действительно - процесс успокаивающий. Последствия для организма ужасны (не для моего), но процесс чем-то сродни медитации. Подозреваю, что изначально, у индейцев, он в качестве таковой и использовался, как одна из составляющих. Но к нынешнему моменту остался лишь в качестве дурной привычки.
Но мне было все равно. Такое количество смертей, что я видел и, более того, устроил, даже на такую странноватую психику, как моя, действует угнетающе.
Словно больному бешенством волку, хотелось в тепло, к людям. К людскому доброму теплу. Глупо, наверное. Да я и сам понимаю, что глупо, но...
Весна приходит. Снег начинает таять. Дымок папиросы медленно вьется в воздухе. Выпущенная изо рта струйка уходит в небо...
Да уж, ветеран войны за Американскую независимость. Расклеился. Хотя, и не удивительно: та войнушка двести лет назад - возня грязных злых детей на заднем дворе бабушкиного дома по сравнению с этим. Там было-то тысяч пятьдесят-шестьдесят воюющих за всю войну с каждой стороны. Да и то не уверен. Здесь же...
В мою сторону через лес приближались люди. Табак забивает чутье, тупит обоняние, но годы практики БИ развивают не только умение убивать.
Я чувствовал их так, словно стоял рядом с каждым из них за левым плечом.
Маскхалаты, пистолеты-пулеметы, ножи, пара винтовок, отсутствие разговоров, мягкая поступь, организованность... Развед-диверсионная группа.
Я нынче сижу в немецком тылу. Немецкой развед группе тут делать нечего. Стало быть наши.
Хотя, будь то даже и немцы, папироса была слишком сладка, чтобы я отвлекся. Что они в конце-то концов могут мне сделать? Разве что испортить удовольствие от папиросы и этого теплого света солнца.
Меня заметили. Скрытно окружили. Сигарета кончилась. Я достал вторую, поджег трофейной зажигалкой и снова выпустил дым в небо.
Командир группы принял, наконец, решение, подал жестом команду, и скрытное окружение стало явным. Бойцы покинули укрытия и вышли, держа на мушке, не перекрывая друг другу линий выстрела.
- Ты кто такой и что тут делаешь? - задал вопрос командир группы, невысокий подвижный мужчина возрастом, судя по моим ощущениям, около тридцати. Может немного младше.
- Виктор Крид меня зовут, - выпустив еще одну струйку дыма и проследив, как она тает, растворяясь в воздухе, ответил я на первую половину вопроса.
- Что ты здесь делаешь? - нахмурившись, повторил вопрос он.
- Курю, - ответил я очевидное. - На солнце греюсь.
- Не придуривайся. Ты понял о чем я.
- Партизаню немножко, - пожал я плечами. Собственно не соврал. Примерно так мои действия и можно квалифицировать.
- Партизанишь? - насторожился он. - А где отряд?
- Нет отряда. Один я, - ответил и вздохнул. Невольно вспомнились бойцы сопротивления, те, что навечно остались во Франции.
- И много ты один навоюешь?
