Тайна древлянской княгини - Елизавета Дворецкая

Он говорил, а перед глазами Предславы вставал ее собственный образ, изменяющийся на глазах. Она видела себя, одетую сиянием темной силы, себя, способную движением руки убивать и оживлять, и волны этой силы разливались из нее, будто из родника, по всему свету, подчиняя ее воле… Темное солнце, налитое грозовой синевой, стояло над ее головой, будто венец Марены. Она станет темным полуночным солнцем мира, воплощением Марены на земле… как ее мать была воплощением Огнедевы, богини Солонь.

– Нет. – Она зажмурилась и плотнее сжала в ладони солонокрес. – Мне тебя не надо. Если будет у меня сын, то от живого семени, а не от вод Забыть-реки. Незвана не передавала мне своих сил и своей службы. я ничего не взяла у нее и у тебя и ничего тебе не должна. Уходи! Сгинь!

– Пошел ты… – Уловив, что беседа окончена, Воята резко шагнул вперед и подробно объяснил, куда именно Зверю Забыть-реки волочить свой вонючий хвост и все прочее. Выросший в Ладоге, подходящих слов он знал много: словенских, варяжских и даже чудских.

Ночной гость попятился, не отрывая взора от Предславы, но она больше на него не смотрела; прямо на глазах он начал таять, истончаться… и вот уже мелькнуло перед дверью облачко тьмы, будто дыра из белого света в бездну, в никуда… мелькнуло и растаяло.

Огонь загорелся ярче – в присутствии Зверя Забыть-реки, той малой его части, что он посылал в Явь для этой беседы, даже пламя светильника и лучин горело робко, будто пригнувшись и поглядывая боязливо одним глазом. Дышать стало легче. Но Предслава закрыла лицо ладонями и уткнулась в подушку. Теперь она знала, кто и почему ходит к ней. И это было гораздо хуже, чем она могла предположить.

Воята опустил топор и оторопело помянул йотунову мать: сам не верил, что заставил отступить Ящера.

– А ты смел, парень, – подал голос Рулав. Старый варяг сидел на лавке, спустив ноги, и смотрел на молодого с новым уважением. – я многое повидал, но даже мне было не по себе… Ведь этот… это порождение Хель – то же самое, что у нас зовут Нидхёггом?

– Ну, вроде того. – Воята пожал плечами.

– Но ты совсем не испугался! Ты что – родившийся заново Сигурд Убийца Дракона?

– Нет. я первый… или почти… почти первый парень из Любошичей, кто увидел в глаза этого гада… который веками забирал наших сестер… – Воята сжал кулаки, лицо его исказилось от застарелой ненависти, полученной по наследству. – И я имею право послать его к Кощею на хрен! Сотни моих предков в Ирии радовались, глядя на меня сегодня! я сделал то, что все они хотели сделать, но не могли. А ты говоришь – не испугался! Да за такой час полжизни отдать не жалко!

Он сделал знак перепуганной Весняне, будто мошку отгонял. Челядинка немедленно выползла с лежанки и метнулась прочь, к своему обычному месту на полатях. Воята лег на ее место, прямо в одежде поверх одеяла, придвинулся к Предславе и обнял, желая дать понять, что не бросит ее одну, защитит от ходячих покойников и от всех злых духов Нижнего мира. Она ничего не сказала, но он чувствовал, что от его близости ей стало легче. Ощущая рядом живого человека, сильного мужчину и к тому же кровного родича, готового заслонить ее даже от божества Забыть-реки, Предслава почти успокоилась. Впервые за много, много дней ее отпустили тоска и отчаяние одиночества. Ее материнский род был древен, могуч и знатен: сколько вышло из него прославленных воинов, кощунников, целителей, волхвов. И Воята, другой побег того же дерева, ручеек той же реки, сделал ее сильнее даже не вдвое, а больше, словно соединил ее с неисчерпаемой мощью рода, чьи ветви широко раскинулись в Яви, а корни глубоко уходили в Навь. Огражденная этой несметной силой, она почувствовала себя в безопасности. Ведь брат сказал правду – только род имеет право отдать ее Ящеру, а в его лице род решительно отказался сделать это. Даже Зверь Забыть-реки был вынужден считаться с этим, но… едва ли он так просто отступит.

Воята прислонился лицом к повою, который она при мужчинах не снимала на ночь. Даже сквозь лен проникал запах полыни и еще каких-то душистых трав, которыми она мыла волосы. Это была его сестра, женщина его материнского рода, его крови, и он был готов сделать ради нее все на свете. Даже удивился вдруг, как жил столько лет без нее и даже о ней не думал, в то время как она, оказывается, так сильно нуждается в нем! Но теперь все будет иначе.

Проснувшись и еще не открывая глаз, Предслава сама удивилась тому чувству блаженного покоя, тепла и безопасности, которые наполняли все ее существо. Она даже не помнила, когда испытывала нечто подобное, да и было ли ей когда-либо раньше так хорошо. Все последние месяцы она жила с чувством конца, а теперь у нее вдруг появилось ощущение, будто началось что-то новое, обещая перемены к лучшему, движение вперед – словно зима перевалила за середину и впереди забрезжила если не сама весна, то хотя бы ожидание ее. Что-то такое случилось…

Рядом с ней кто-то лежал: мужчина, это она знала, даже не глядя, от близости сильного тела ее пронизывало ровное тепло. На миг подумалось, что все горькие события последних месяцев ей померещились, привиделись в страшном сне, что все по-прежнему, что Володыня жив и вернулся, и все опять будет хорошо. Но не верилось; под веками стало горячо и влажно от прихлынувших слез – нет, ничего уже не будет, как было…

Она передвинула руку и коснулась чьей-то головы на подушке рядом с собой. Волосы на ощупь были прямые, гладкие и мягкие, совершенно не такие, как у Володыни. Теперь она вспомнила. И открыла глаза.

Воята ровно и почти бесшумно дышал во сне, одной рукой обнимая ее, будто для надежности, чтобы не украли. И ведь было кому украсть! Все в избе еще спали, лучины и светильник догорели, было почти темно, но чувствовалось, что осенний рассвет уже наступает. Вглядываясь в его лицо в полутьме, Предслава думала: а ведь и правда. Вот оно, средство прогнать змея! Ей ведь предлагали… может, напрасно она тянет, не может решиться, своими руками отталкивает средство спасения?

После отъезда Свенельда деревляне были рады и благодарны княгине за то, что она осталась с ними и снова взяла дела в свои руки. Но не только она одна задумывалась о будущем этого племени. В народе пошло брожение: понимая, что скоро над ними сядет пришлый русский князь, деревляне волновались, опасаясь впасть в полную зависимость от Киева, которая до сих пор была не слишком обременительной. Пусть они и платили дань, но у них сидел свой, деревлянский князь, внук Мстислава, и он, хоть и величал киевского Ольга «названым батюшкой», все же был сам по себе. Но теперь деревлянами станет править родной сын Ольга, такой же русин – ибо ладожан, из которых происходила мать Свенельда, здесь всех считали «варягами». Понаедет с ним руси всякой, деревлянам и вовсе вздохнуть станет нельзя! Предслава, занятая своими переживаниями, этого почти не замечала, пока однажды к ней не явились волхвы и старейшины.

– Поплакала ты, княгиня, мужа с честью проводила, да и довольно, – первым заговорил Далибож, когда она пригласила их сесть на лавки в княжьей избе. – Надо думать, как дальше жить станем.

– Вашим князем будет Свенельд, Ольгов сын. Он получит право на власть в Деревляни вместе с женой, Людомилой Доброгневовной, внучкой Мстислава.

– А мы не желаем Свенельда! – выкрикнул Крепимер. Это был человек довольно буйного, горячего нрава, честолюбивый и самоуверенный. – Пусть Ольгов род в Русской земле и сидит, коли сумел утвердиться, а у нас тут не Русская земля! Здесь Деревлянь Великая – стояла она, пока о полянах и руси и не слыхал никто, и стоять будет, когда от них и памяти не останется! Мы им не челядины и не смерды! У нас свое княжение и свой род княжий, будем жить сами по себе!

Старейшины загомонили в знак поддержки – Предслава видела, что Крепимер выражает общее мнение.

– Князь Ольг помог деревлянам привести под свою руку дреговичей, – напомнила она. – Через Киев мы ведем торговлю с греческой землей. Свенельд рассказывал, что докончание князя Ольга с греческими царями наконец утверждено, теперь эта торговля станет еще более выгодной. Разрывать союз с Ольгом было бы неумно и… опасно. Дреговичи тоже захотят получить волю, а сможем ли мы укротить их без помощи Киева?

– Дреговичей мы удержим! – заверил ее Крепимер. – Была бы крепкая рука! – И он улыбнулся ей с намеком, дескать, рука такая найдется. – А Ольг на нас ратью не пойдет – ему путь по Днепру надо оборонять, от Северяни отбиваться, он сам еще с нами союза запросит, мира и дружбы, но только теперь уж безо всяких кун!

И старейшины снова зашумели при напоминании о дани, которую выплачивали Киеву уже семнадцать лет, со времен смерти Мстислава и его сыновей.

– Был у нас добрый князь, да взял его Перун – нужен князь новый, – весомо произнес Далибож. – Не послали тебе, княгиня, боги сыновей, так можешь ты нам нового князя дать, коли выберешь себе мужа.