Учитель вранья - Марк Харитонов

– Скуке Зелёной.

– Да, особенно ей. Встречаться будем только тайком, так надо. А если вы случайно увидите меня на улице, делайте вид, будто видите меня в первый раз. Понятно?

– Понятно! – сказали Тим с Таськой.

– Тогда скорее домой. Эта ваша… забываю, как зовут… небось уже по всему посёлку вас ищет. А мне пока нужно кое-что записать.

Дети ушли. Учитель Вранья взял тетрадь в клетку, открыл на чистой странице и написал сверху заголовок:

История вторая. По ступенькам

Обломанный гребень

Скуку Зелёную… то есть по-настоящему тётю Лену, Тим с Таськой встретили по дороге. А можно сказать, что это она их встретила. Так будет, пожалуй, вернее. Потому что она часа два искала их по всему посёлку и уже собиралась бежать в милицию – заявить о пропавших детях.

– Где вы были? – спросила она голосом, явно предвещавшим слёзы.

Тим и Таська ждали, что их будут ругать, но от этого беспомощного жалобного голоса так растерялись, что вдруг позабыли уже приготовленное замечательное враньё. Да оно и не понадобилось – тётя Лена не стала дожидаться ответа.

Ей слишком много надо было высказать самой:

– Ведь предупреждала же, ведь просила не оставлять вас на меня. Говорила же, что не умею. И даже не объяснили, даже не сказали: может, вам так разрешается – пропадать чуть ли не до вечера.

Тиму и Таське прямо стало её жалко. Мама и папа просто наказали бы их за такое гулянье. А тётя Лена, оказывается, не знала, можно ли их наказывать и как. Она боялась сделать что-то неправильно…

– И вообще, мне надо к экзаменам готовиться, – добавила она уже другим голосом, скорее сердитым, чем жалобным. – А не ходить вас разыскивать. Вот провалюсь из-за вас…

Тут Таське стало интересно.

– Как это провалишься? – спросила она.

– Как обычно проваливаются. На экзамене, – ответила тётя Лена и посмотрела на Таську взглядом, который, очевидно, говорил: девочке, которая так провинилась, лучше бы помалкивать и не задавать лишних вопросов. Да ещё таких глупых.

Но Таська этого не поняла.

– А что такое экзамен? – спросила она.

Тётя Лена вздохнула. В этом вздохе было возмущение, потому что она собиралась продолжить совсем другой, воспитательный разговор. И в то же время она уже на тяжком опыте поняла, что от этой девочки так просто теперь не отделаешься. Поэтому она терпеливо ответила:

– Экзамен – это когда тебе задают вопросы, а ты должна правильно ответить.

– А кто задаёт? Учитель?

– Вроде учителя. Но в институте он называется по-другому.

– Профессор, – вставил Тим.

– Почему профессор? Нет… А может, и профессор, – неуверенно сказала тётя Лена.

Про институт она сама, видно, не очень точно знала.

– С бородой? – обрадовалась Таська.

– Почему обязательно с бородой? – не поняла тётя Лена.

Но Таська этого объяснять не стала.

– Профессор, с бородой, и больше всех знает, – уверенно сказала она. – Ещё бы не больше! Ему на этом экзамене каждый что-нибудь расскажет. Надо только запоминать.

Тётя Лена посмотрела на неё и ничего в ответ не сказала.

Они молча шли к дому. Был тёплый вечер. Пахло цветущей сиренью, и небо с одного краю было сиреневого цвета, а с другого ещё немного освещено. Зажглись фонари на столбах, в конусах жёлтого света под ними светилась и плясала, как снежинки, мошкара.

Вечерние мотыльки кружились и вокруг лампы на веранде, где тётя Лена усадила их ужинать. Сама она есть не стала.

– Ничего, – сказала, – не хочу. И есть не хочу. И в институт поступать не хочу, – добавила она вдруг.

Дети посмотрели на неё с интересом и принялись за еду. На ужин была рыба, которую они вообще-то не любили из-за множества мелких косточек. Но от голода или от задумчивости Таська расправилась с ней быстро, почти незаметно. И даже ни разу не подавилась.

Тим был тоже задумчив – он перебирал приключения прошедшего дня. Но от задумчивости, наоборот, забывал есть, хотя был голоден не меньше Таськи. Только едва-едва ковырял вилкой рыбий хвост.

– Почему ты не ешь? – заметила тётя Лена, и голос её опять звучал не сердито, а жалобно и огорчённо. – Я что, невкусно сготовила? Ешь, пожалуйста. Рыба очень полезна. Для мозга. В ней, говорят, много фосфора.

– Фосфора? – заинтересовался Тим. – Это который светится в темноте?

Откуда он про это знал? У них были такие ёлочные игрушки со светящимся в темноте узором, и папа однажды объяснил ему, что это светится фосфор, такое химическое вещество, подмешанное в краску. Странно было лишь, кто и зачем решил подмешивать фосфор в рыбу. Впрочем, бывают и рыбы светящиеся…

Тим попробовал кусочек, пожевал, выясняя вкус. Рыба слегка горчила – наверно, от этого самого фосфора. Он покосился на Таську – она на их разговор не обратила внимания. Да если и обратила, наверняка не поняла… И вдруг Тим принялся за еду, точно ему в голову пришла какая-то мысль. Он не только съел всю порцию, но ещё попросил добавки.

Тётя Лена обрадовалась, как будто ей сделали приятное. И Тим опять ощутил к ней что-то вроде сочувствия.

Вечер был тихий-тихий. Только время от времени подавала голос какая-то грустная вечерняя птица – должно быть, укладывала спать своих детей. Да издалека, от станции, изредка доносился шум электрички. Они пили чай с конфетами, но тётя Лена даже от конфет отказалась.

– Ты не любишь сладкого? – удивилась Таська.

– В том-то и дело, что слишком люблю, – непонятно ответила та.

Она положила перед собой на свободный край стола учебники и, глядя в них немного боком, стала распускать косы. Таська опять залюбовалась этим золотым водопадом…

И вдруг…

Она локтем толкнула Тима, чтобы он тоже посмотрел. Но Тим не понял, куда смотреть. А тётя Лена спросила:

– Что вы на меня так глядите?

– Гребешок… сломанный, – только и смогла выговорить Таська.

И тут Тим тоже увидел в руке тёти Лены гребешок. Это был тот самый гребешок, того же самого цвета, что и обломок, который показывал им Антон Петрович. Вернее, это была вторая, бо́льшая половина того самого гребня: из желтоватой кости, может быть, даже слоновой, с красивым резным узором.

– А… – не совсем правильно поняла тётя Лена их удивление. – Да, он у меня давно сломался, но мне жалко выбрасывать. Это старинный гребень, подарок бабушки, я с ним ещё в детстве играла.

– А тот отломанный кусок?

– Потерялся, наверно. А что?

– Ничего, – сказала Таська. – Тётя Лена, а ты была когда-нибудь маленькой девочкой?

– Конечно, была. Что за странный вопрос?

– Ты точно помнишь?

– Что значит помнишь? Я это знаю. Все взрослые были когда-то детьми.

Таська переглянулась с Тимом. И Тим приложил палец к губам, чтобы она не спрашивала дальше. Но сделал это незаметно, как будто стряхивал с губ крошки.

В голове у него слегка шумело – от усталости или просто от событий сегодняшнего дня. Он опять испытывал то же самое чувство, какое бывает в новогоднее утро, когда, просыпаясь, находишь возле своей кровати подарки от Деда Мороза: и знаешь, что Дед Мороз бывает только в сказках, но подарки-то вот, настоящие.

В темноте

– Видел? – шёпотом спросила Таська, когда они с Тимом оказались одни в своей комнате.

– Видел, – так же шёпотом ответил Тим.

– Это она, – сказала Таська. И вдруг вспомнила: – Она ведь сама сказала, что приехала из этой… из Аристани.

– Из Астрахани, – поправил Тим.

Таська пожала плечами. Она не видела тут особой разницы.

– Завтра скажем Антону Петровичу, правда?

– Конечно, – сказал Тим. – Только надо, чтоб она не догадалась.

– Да. А то убежит куда-нибудь. Или уедет.

Вот ведь: ещё сегодня утром оба были вовсе не прочь, чтобы Скука Зелёная уехала. А сейчас нет. Сейчас они всё понимали. Получалось, что она вовсе не виновата. Наверно, она и сегодня, когда встретила, хотела их наказать, а вместо этого сама чуть не расплакалась. Может, она даже хотела бы, чтоб они играли возле погреба, – но именно поэтому запрещает. И так у неё во всём. Очень любит сладости – и поэтому их не ест. Вот даже в институт не хочет поступать, а зачем-то поступает, мучит себя. Ужасно, ужасно!

Таська ведь по себе прекрасно знала, как это бывает. Хочешь сделать что-то очень-очень правильное, очень-очень хорошее. А делаешь наоборот, совсем неправильное и не очень хорошее. Хочешь, например, сказать Тиму: поиграй со мной. А вместо этого высунешь зачем-то язык. Хочешь не драться, а руки начинают сами. Хочешь говорить правду, а враньё лезет откуда-то само, без спросу. Ты даже не виновата. И это ещё без всякого колдовства, без всяких чёрных перьев. Можно себе представить, насколько всё сильней с колдовством… А может, и со мной колдовство, подумала вдруг она, только непонятное и незаметное? Как тогда от него избавиться?