Маленькая принцесса - Фрэнсис Бернетт

Тут мисс Амелия зарыдала, ломая пухлые ручки.

— Сестра! — взывала она. — Сестрица! Что же такое случилось?

Мисс Минчин не тратила лишних слов.

— Этот Кру умер, — сказала она. — Не оставив ни гроша. А капризная, балованная девчонка — у меня на руках.

Мисс Амелия плюхнулась на ближнее кресло. Сестра ее продолжала:

— Сотни фунтов я потратила на сущий вздор! Ни единого пенни не вернешь. Прекрати сейчас же этот дурацкий пир! Пусть немедленно переоденется.

— Почему же я? — едва проговорила Амелия. — Вот сейчас пойти и сказать?

— Именно! — прикрикнула мисс Минчин. — Что ты вытаращилась как гусыня? Иди и скажи.

Бедная мисс Амелия привыкла к обидным прозвищам. Она знала, что глупа, а именно дурочкам положено делать неприятные вещи. Да, неприятно — но ведь приказано… спрашивать сейчас не время.

Она терла глаза носовым платком, пока они совсем не покраснели; потом молча вышла из классной — когда старшая сестра смотрела и говорила так, оставалось повиноваться. Мисс Минчин ходила из угла в угол, разговаривая сама с собой, но этого не замечала. За последний год она связывала много надежд с алмазными приисками. Начальницы школ тоже могут разбогатеть, если им подсобят владельцы копей. И вот, ей осталось считать не доходы, а потери.

— Да уж, принцесса! — говорила она. — Ее баловали как королеву!

В это время она сердито проходила мимо стола и из-под длинной скатерти услышала странный жалобный звук.

— Это еще что? — воскликнула она. Звук раздался снова. Она остановилась и подняла скатерть.

— Как ты посмела? — заорала она. — Нет, как посмела? Сейчас же вылезай!

Бекки вылезла, в чепце набекрень, с красными от слез глазами.

— П-п-простите, мэм, — залепетала она. — Я знаю, что нельзя… Я смотрела на куколку… А вы пришли, я перепугалась… и залезла под стол…

— Ты все время сидела там и слушала? — спросила мисс Минчин.

— Нет, мэм, — непрестанно приседая, заверила Бекки. — Я не слушала… я хотела вылезти… но вы бы увидели… А слушать — не слушала, что вы! Я слышала.

И вдруг, словно утратив страх, она разрыдалась.

— Хорошо, мэм, — говорила она. — Выгоняйте меня, мэм… Мне так жалко мисс Сару… так жалко…

— Убирайся! — крикнула мисс Минчин.

Бекки присела еще раз, обливаясь слезами.

— Да, мэм, уберусь, мэм… Только вы послушайте… Мисс Сара была такая богатая… все ей служили… обували-одевали… что ж она будет делать без горничной? Пожалуйста, разрешите, я за ней буду ухаживать после работы!.. Я все мигом переделаю, только бы ей помочь, когда она стала бедная… Ой, как мне жалко, мэм, как мне жалко принцессу!

Ей удалось еще больше рассердить мисс Минчин. Нет, это уж слишком! Какая-то судомойка жалеет эту мерзкую девчонку! И она топнула ногой.

— Ни в коем случае, — сказала она. — Пусть ухаживает за собой, да и за другими. Убирайся немедленно, а то уволю.

Бекки закрыла лицо фартуком и выбежала из комнаты, а внизу среди кастрюль и горшков, выплакалась вволю.

— Прямо, как в этих ее историях, — рыдала она. — Принцессу выгнали, некому ей помочь.

Мисс Минчин никогда не была такой сухой и жестокой, как через несколько часов, когда Саре велели зайти к ней.

Саре уже казалось, что праздник ей приснился или был когда-то давно, у кого-то другого.

Все убрали, гирлянд больше не было, парты расставили по местам. Гостиная мисс Минчин стала такой как всегда, и хозяйка ее переоделась в свое обычное платье. Велела переодеться и девочкам, а после этого они вернулись в класс, чтобы все обсудить друг с другом.

— Скажи Саре, — велела сестре мисс Минчин, — чтобы зашла ко мне. И объясни получше, что я не допущу никаких истерик и сцен.

— Сестрица, — сказала мисс Амелия, — она очень странная. Она не плачет. Помнишь, она не плакала, когда капитан уехал в Индию. Когда я рассказывала ей, она стояла молча и слушала, только все бледнела, да глаза становились больше и больше. Потом она посмотрела на меня, у нее задрожал подбородок, и она убежала наверх. Многие девочки плакали; но она их как будто не слушала, она ничего не слышала, одну меня. Так странно, когда тебе не отвечают. Ведь если ты говоришь что-нибудь особенное, ты думаешь, хоть что-то скажут…

Никто кроме Сары не знал, что было в ее комнате, когда она закрыла дверь. Она и сама запомнила только, что ходила от стены к стене, повторяя каким-то чужим голосом:

— Папа умер! Папа умер!

Как-то она остановилась перед Эмили и отчаянно закричала:

— Эмили! Ты слышишь? Папа умер! В Индии, так далеко…

Когда она вошла к мисс Минчин, лицо у нее было белое, круги под глазами — черные. Она ничуть не походила на розовую бабочку, летавшую от сокровища к сокровищу в разукрашенной зале. Перед начальницей стояло жалкое, почти смешное созданье.

Сама, без Мариэттиной помощи, надела она черное платье. Оно было ей коротко и узко, ноги казались слишком длинными. Черной ленты не нашлось, и короткие густые волосы падали вдоль щек, подчеркивая бледность лица. Одной рукой она прижимала к себе Эмили, завернутую в какую-то белую тряпку.

— Положи куклу, — сказала мисс Минчин. — Зачем ты ее принесла?

— Нет, — ответила Сара. — Не положу. Кроме нее, у меня никого нет. Ее подарил папа.

Мисс Минчин всегда становилось при ней не по себе, стало и сейчас. Девчонка говорила не грубо, а твердо и холодно, и отвечать ей было нелегко — быть может, потому, что директриса знала, как бессердечно она поступает.

— Теперь у тебя не будет времени на кукол, — сказала она. — Придется работать, приносить пользу.

Сара молча смотрела на нее большими странными глазами.

— Все теперь иначе, — продолжала мисс Минчин. — По-видимому, мисс Амелия объяснила…

— Да, — сказала Сара. — Папа умер. Он не оставил денег. У меня ничего нет.

— Ты нищая, — сказала мисс Минчин, снова вскипая. — Насколько мне известно, у тебя нет ни дома, ни родных. Ты никому не нужна.

Худенькое личико дернулось, но Сара ничего не сказала.

— Что ты так смотришь? — резко спросила мисс Минчин. — Неужели ты настолько глупа, что ничего не понимаешь? Сказано, ты на свете одна, и никто тебе не поможет, разве что мы, из милости.

— Я понимаю, — тихо ответила Сара и словно проглотила что-то. — Я понимаю.

— За эту куклу, — и мисс Минчин указала на главный подарок, — за эту идиотскую куклу и ее нелепые вещи заплатила я!

Сара посмотрела на кресло.

— Последняя Кукла, — сказала она странным голосом. — Последняя Кукла.

— Вот именно, последняя! — сказала мисс Минчин. — И, заметь, моя. Теперь у тебя нет ничего.

— Возьмите ее, — сказала Сара. — Зачем она мне?

Кричи она, плачь, пугайся, мисс Минчин было бы легче. Она любила властвовать, ощущая свою силу, а тут, глядя на бледное личико и слыша гордый, тоненький голос, она, в сущности, чувствовала, что с ней не считаются.

— Не важничай, — сказала она. — Теперь это не годится. Ты уже не принцесса. Экипаж и пони я продам, горничную рассчитаю. Носить ты будешь самые старые и простые платья, другие — не про тебя. Как Бекки, ты должна зарабатывать себе на жизнь.

К ее удивлению, серьезное личико просветлело.

— Я могу работать? — спросила Сара. — Тогда все не так страшно. А что я буду делать?

— То, что прикажут, — отвечала начальница. — Ты неглупа, быстро все схватываешь. Будешь приносить пользу, оставлю тебя здесь. Ты хорошо говоришь по-французски, можешь заниматься с младшими.

— Правда? — воскликнула Сара. — О, пожалуйста! Я и правда могу. Я люблю их, и они меня любят.

— Не болтай глупостей, — сказала мисс Минчин. — Кто тебя любит? Ну, хорошо, а еще ты будешь делать покупки, помогать кухарке. Не угодишь мне — уйдешь. Запомни это! А теперь — иди.

Сара ушла не сразу — она постояла, посмотрела, думая о странных вещах. Потом повернулась к двери.

— Стой! — крикнула мисс Минчин. — Ты не собираешься поблагодарить?

Сара помолчала, и странные мысли снова явились к ней.

— За что? — спросила она.

— За мою доброту, — объяснила мисс Минчин. — За то, что у тебя есть дом.

Сара шагнула к ней, тяжело дыша, и сказала с недетской силой:

— Вы не добры, а это — не дом.

И выбежала из комнаты, прежде чем мисс Минчин успела ответить или сделать хоть что-нибудь, кроме того, чтобы окаменеть от гнева.

Наверх она шла, тяжело дыша и прижимая к себе Эмили.

«Ах, если бы она умела говорить!» — думала она. — «Если бы умела… если бы умела…»

Она собиралась пойти к себе, лечь на шкуру, прижавшись к большой кошачьей голове, и, глядя в огонь, думать, думать, думать… Но у дверей стояла мисс Амелия, растерянно глядя на нее. Ей было стыдно, что она послушалась сестрина приказа.

— Ты… Ты туда не иди, — проговорила она.

— Не идти? — удивилась Сара, отступая назад.