Навои - Айбек

— Что вы собираетесь стряпать? — спросила она.

— Хотела изжарить для этого нечестивца яичницу, — ответила старуха.

— Напрасно трудитесь, бабушка, — с досадой сказала Дильдор. — Собака полает и перестанет. Нужен ли ей котел бедняка?

Старуха промолчала. Захватив под мышку вязанку хвороста, она пошла, но вдруг остановилась.

— Ты тут не вертись, дочка, — боязливо сказала она, устремив на Дильдор глубоко запавшие глаза, — Бери козу и ступай подальше с глаз, поняла?

На алых, как черешни, губах Дильдор заиграла улыбка. Она кивнула головой и, обвязав тощую шею козы веревкой, повела её за собой.

Девушка дошла до конца тихой рощицы. Дальше начиналось широкое поле золотившейся на солнце пшеницы. Привязав козу к дереву, Дильдор опустила свои стройные ноги в журчащую воду арыка и тихо сидела, наслаждаясь прохладой. Ей было скучно. На деревьях время от времени раздавалось щебетанье птиц, потом опять наступала глубокая тишина. Вдруг девушка услышала сзади шорох. Быстро подняв голову, она испуганно огляделась. За деревьями стоял Арсланкул. Глаза Дильдор загорелись радостью. Поправив на голове платок, она пригладила пальцами волосы на висках.

Арсланкул был рослый простодушный восемнадцатилетний парень. Уроженец этого кишлака, он с детства пас стада, убирал урожай землевладельцев, пахал землю. Уже три или четыре года он работал батраком на землях одного из хорасанских тарханов. Девушка и юноша любили друг друга. Старуха и отец Дильдор без малейшего колебания согласились принять юношу в качестве зятя, но, следуя пословице «с хорошим делом не опоздаешь», они пока не назначили дня свадьбы.

Арсланкул опустился на траву возле девушки, вытянул свои сильные ноги и обтер катившийся с лица пот. Обмахивая полой халата широкую обнаженную грудь, он со смехом сказал, пристально глядя на Дильдор:

— Хорошо, что вы отвели козу пастись в укромное местечко. Волк от голода становится злым.

— Бабушка встретилась вам? — спросила Дильдор, протягивая Арсланкулу букетик мелких цветов, перевязанный крепкой тоненькой травинкой.

— Я ее встретил. Но и без нее все известно, — ответил Арсланкул.

— Видали того нечестивца? Среди сборщиков налога я не встречала ни одного, в котором было бы хоть зернышко справедливости.

— На весь кишлак орет, — печально ответил кул. — Совсем взбесился!

— Что будем делать, если он потребует с нас налог? У нас денег и на свечку нет, — с тревогой сказала Дильдор.

— Он еще долго будет шататься в наших краях. Если получим отсрочку, как-нибудь вывернемся. Что нам, впервые платить, что ли?

Дильдор облегченно вздохнула. Арсланкул обрадовался, что тревога девушки рассеялась. Он пододвинулся к Дильдор поближе, погладил ее пышные волосы Дильдор, оглянувшись по сторонам, шутливо ударила юношу по руке. Арсланкул положил ее красивую головку к себе на грудь и взволнованно прижался губами к ее просящим поцелуя красным, как коралл губам…

Девушка высвободилась из объятий юноши и по правила волосы. Со смущенным видом она села подальше от любимого. Арсланкул, смеясь, пододвинулся, Дильдор проворно пересела еще дальше и звонко за смеялась. Арсланкул обещал сидеть смирно, и Дильдор снова придвинулась. Юноша заговорил о своих планах. Осенью, после сбора урожая, он получит у хозяина деньги и пойдет в Герат покупать наряды Дильдор и себе. Дильдор стала расспрашивать о Гератском базаре, и Арсланкул, который побывал в огромном городе два раза, долго рассказывал про Кашмирские шали, китайские шелка и другие товары, которыми торгуют в Герате.

Оставив козу пастись, молодые люди направились к дому. Арсланкул шел шагов на пятнадцать-двадцать впереди. Дильдор еще издали увидела Туганбека, который сидел на прежнем месте, и рядом с ним старосту. Поодаль, низко опустив голову, сидело несколько дехкан.

Чтобы не попадаться на глаза Туганбеку, девушка прошла за стеною. Арсланкул подошел к сидевшим и опустился на траву в стороне от других, у арыка.

К деревьям было привязано несколько тощих коров, телят и овец. Юноша понял, что сборщик отобрал у дехкан этих животных в уплату налога. Ярость сдавила горла Арсланкулу.

Дехкане, надеясь смягчить сборщика, принесли из дома разные яства. Туганбек, вместе со старостой углубившийся в составление списка, даже не взглянул на дастархан. Наконец, закончив считать, он отведал угощение и сейчас же поднялся. Коров и телят Туганбек передал старосте, поручив последнему собрать недоимки ко времени его возвращения ив кишлака Фарьян. Он потрепал по шее своего коня, вскочил в седло и умчался, подымая клубы пыли.

Староста, ухватавшись за края халата на груди и выкатив белки глаз, хрипло сказал?

— Молитесь, чтобы аллах свалил этого человека с коня и он сломал бы себе шею!

Люди протягивали вперед руки с крепко сжатыми кулаками и гневно говорили:

— Надо жаловаться государю, надо жаловаться!

Глава четвертая

Большая площадь перед главными воротами сада Баг-и-Заган полна воинов. Со всех сторон кучками съезжаются конные бойцы и дружинники. Брыкаются и ржут лошади, плещут знамена. Сверкают на солнце шлемы и кольчуги. Ослепительно блестят плетки беков с серебряными ручками, серебряные украшения конской сбруи, золото, бирюза и изумруды на ножнах мечей. Среди дружинников попадаются и старики с белоснежными бородами, покрывающими всю грудь, и надменные богатыри, закаленные в боях, которым страшный шум битвы кажется приятной музыкой, и неопытные, безусые юнцы.

Несмотря на торжество, город живет своей обычной, повседневной жизнью. Герат видывал немало таких дней. Только дети бегают, оживленно перекликаясь, среди брыкающихся лошадей; взрослые же, услышав, что государь выступает в поход на Ядгара Мухаммеда, говорят: «Дай ему бог счастливого пути. Страна давно жаждет покоя», — и продолжают заниматься своими делами.

Вот квадратный, надменный Ислим Барлас вешает на плечо специально для него изготовленный лук и, поднимая тучи пыли, пускается в путь во главе передового отряда.

Из ворот сада выезжает, сдерживая коня, Хусейн Байкара.

Сбpyя породистого вороного коня, нетерпеливо грызущего серебряные удила, еще более великолепна, чем одежда самого султана. Хусейн Байкара натянул поводья и гордо красуется в седле. За ним следуют беки, военачальники, члены царствующего дома, приближенные и собеседники султана. Тут же группами едут изящные юноши в бархатных шапках и суконных кафтанах, перетянутых дорогими поясами, — отпрыски знатных хорасанских семей, взятые на службу, чтобы украсить дворец и придать больше блеска и пышности царским собраниям и приемам.

Несколько есаулов носятся взад и вперед, размахивая плетками и молниеносно опуская их на спины и головы зевак. Тех, кто едет на коне или на осле, они заставляют сойти на землю, пеших оттесняют к стенам. Пышный кортеж, сверкая золотом нарядов и серебром конской упряжи, движется по улицам Герата. Торговцы и цеховые старшины, стоя у дверей своих запертых лавок, с достоинством, сложив руки на груди, приветствуют государя.

Жмутся к стенам группы людей в домотканых поношенных халатах. Это ремесленники — ткачи, красильщики, гончары, вышедшие полюбоваться великолепием царского выезда.

Возле медресе Гаухар-Шад-бегим под высоким порталом стоит толпа студентов. Они горячо спорят  о том, кто такой Ядгар-мирза, поднявший восстание в окрестностях Астрабада, какая ветвь его родословной восходит к Тимуру. Имена живых и мертвых, знаменитых и безвестных, царствовавших и нецарствовавших царевичей то и дело слетают с их уст. Султанмурад с Зейн-ад-дином весело болтают, обмениваясь шутками, вызывающими у всех взрывы смеха.

Вот мимо проскакал, яростно размахивая плетью, какой-то важный, косой на один глаз есаул. Зейн-ад-дин увидя его, кричит:

— Если бы у осла были рога, как у быка, он никого не подпустил бы к себе близко. Друзья его с минуту молчат, крепко сжав губы; когда же есаул, не поняв насмешки, удаляется, они разражаются хохотом. Султанмурад хлопает товарища по плечу и говорит:

— Если бы не ты, мы совсем разучились бы смеяться в этой унылой жизни.

Приблизился окруженный пышной свитой Хусейн Байкара, и студенты, сложив руки на груди, низко склонились перед ним. Когда они подняли головы, государь был уже далеко. Мимо ворот медресе проезжал Навои. Ответив улыбкой студентам, приветствовавшим его с искренней любовью и почтением, Навои проехал дальше.

Жизнь и движение на улицах вошли в обычную колею. Студенты скрылись в каменном лоне медресе. Султанмурад вернулся в худжру, но читать ему не хотелось. Он вспомнил, что давно хотел повидать знаменитого алхимика Абд-аль-Ахада. Быстро собравшись, он вышел из медресе и направился к Кипчакским воротам.

Султанмурад остановился возле полуразрушенного дома на окраине города, против рощицы карагачей и огромных древних чинар, где находилась могила какого-то святого. Ворота домика — когда-то образец искусной резьбы по дереву — под влиянием медленного, но безжалостного разрушителя — времени — утратили красоту и блеск. Султанмурад постучался сначала негромко. Не услышав в ответ ни звука, он начал стучать сильнее. Кто-то из прохожих с улыбкой сказал, указывая на уши: