Вспомни, Облако! Книга третья - Владимир Казаков

– Смахни картуз! – слабеньким голоском, но сурово приказал дед.

Как в этот миг рад был Михаил своей лысине, на которой не просматривалось рогов, а то волосья бы повыдергали, щупая их.

Пассажирам тоже приказ:

– И вы окститесь!

Те замельтешили руками – крест, крест, крест. Один даже ладанку с шеи сорвал, протягивал на ладошке.

Тогда Михаилу пришло в голову вынуть свой паспорт, в котором было полностью обозначено все его крестьянское звание, и он повел такую речь:

– Как же вы можете думать, что я, к примеру, бес или сам сатана, когда я такой же мужик, как и вы? Да разве может крестьянская душа быть бесовской?

Старик поднял выцветшие очи, и по знаку детина справа от него протянул руку, шагнул и вырвал документ из рук Михаила. Опять шумок в толпе. Искали грамотного. Сказалась – дивчина. Худющая и белобрысая, обличьем поаккуратней других. Даже сережки с красными камешками в ушах. Приняв паспорт, громко, высоким голоском прочитала, что «предъявитель сего паспорта Михайло Тихонович Лаврентьев действительно есть крестьянин Тамбовской губернии из бывших дворовых…».

Тогда раздались возгласы, слившиеся в один вопрос, который последним и задал опять же дед:

– А ежели ты такой же мужик, как мы, так как же ты можешь летать вроде птицы на такой хитрой штуке, что скукожилась там? – И сухой палец ткнул в сторону шара.

– Неужели не видели никогда?

– И не слыхивали! – почти хором ответили Михаилу.

– Так это ж просто. Он летает, как мыльный пузырь, на дыму…

Долго пришлось объяснять темному люду про аэростат, но поняли, поняли, и добром засветились лица, и радость на них, и гордость, что нашелся такой удивительный крестьянин, который не только сам летает, но и других возит.

Лошаденку с телегой пригнали, собрали шар в большой комок, погрузили и с почетом уже провожали брата-крестьянина и его спутников до хаты старосты. Впереди гордо шествовала белобрысая дивчина с серьгами – грамотная дочка старосты. На постой провожали, но взяли слово-обещание у Михаила – попозднее у костров рассказать про судьбу свою.

…Пала тьма. Запылал кострище из сухого бурьяна и соломы. Кизяк подбросили. И в теплом, оранжевом свете костра Михаил поведал сельскому люду про жизнь. Слушали жадно…

Родился Мишка в 1834 году, подрос немного, сил еще не хватало гнуть спину на барщине, а вот кухонным мальчиком в имение помещика его взяли. Самодуром был помещик, но не дураком: определил, что мальчонка не прост и смышлен – грамоты тайком нахватался, читал много, шлепая губами над выброшенными газетами и книжками, которые выпрашивал у молодого барина.

Бежало время, как в речке вода. Мишка быстро усваивал все новое, отличался трудолюбием, и помещик заставлял его заниматься то садоводством, то гнал в кузню железное дело постичь. А узрев тягу к химии у парнишки, заставил его хозяин ракеты делать и в праздники небо разноцветными гирляндами освещать. Потом прорезался у паренька «талант» к живописи, и стал он декорации малевать и маленько портреты пописывать. Был он и поваром, потому что и в кулинарном искусстве верхов достиг немалых. Гости помещика пальчики облизывали, вкушая изготовленные им яства.

После отмены крепостного права Михаил Лаврентьев сразу же ушел в Харьков, где устроил нечто вроде харчевни для самых бедных студентов. Дешевые харчи готовил сам Михаил, подавал на длинный дощатый стол еду тоже он да еще аккуратная пожилая баба. Студенты хлебали да похваливали, а насытившись, разные разговоры вели. Очень интересными эти разговоры были для молодого кухмистера. Иногда должники расплачивались с ним книжками. И он их читал от корки до корки. Опыты какие-то делал в своей комнатке.

Так ни богато ни бедно дожил он до 39 лет, и в 1873 году жизнь его резко перевернулась. Приехал в Харьков французский воздухоплаватель Бюннель и 2 ноября на своем аэростате поднялся в небо всем на удивление.

Немало народу крутилось около команды Бюннеля во время предстартовой подготовки и когда шар надувался газом. Но самым внимательным зрителем был, пожалуй, Михаил Тихонович Лаврентьев.

Уехал из Харькова француз, запалив душу мужика своими полетами. Не прошло и года, как во дворе у Лаврентьева выше забора и ворот вспух шар. Изготовлен он был из хлопчатобумажной материи – ланкорда, пропитанного смесью льняного и терпентинного масел с добавкой каучука, растворенного в бензине. Оболочку шара облегала сетка из английского шпагата. Все, включая тканый пузырь, сшитый на машине, плетеную гондолу, двустворчатый металлический клапан и даже якорь кованый, было изготовлено Лаврентьевым собственноручно или под его приглядом студентами. Они же помогли ему и в расчетах, и раскрое оболочки. Светильный газ, купленный на местном заводике, должен был дать подъемную силу.

Пошел к градоначальнику Михаил Тихонович:

– Нижайше прошу разрешить опыт воздухоплавательный.

Расхохотался градоначальник, направил в полицию, пусть-де там еще посмеются. Все же после долгих уговоров, упрашиваний и, чего греха таить, некоторой мзды разрешили ему пробный старт, но с одним условием – шороху в городе не наводить, публику не собирать и улетать с глухого двора газового завода.

1 мая 1874 года в 2 часа дня шар, заполненный с избытком светильным газом, прыгнул в небо, неся в гондоле Михаила Тихоновича и 32 килограмма песка в мешках для балласта.

– Были у меня тогда инструменты, – рассказывал Лаврентьев крестьянам, и пламя костра освещало его разгоряченное лицо, – барометр и высотомер были, но я их не взял с собой, не умел ими пользоваться. На глазок определял высоту и, сколько ее достал, врать не буду, не знаю. Только высоко! А красотища какая, братцы! Веса в тебе будто нет. Кругом прозрачно, дыши вволю – не надышишься. Внизу любо-зелено, человечки как куклы. Кошку, собаку и разглядеть уж нельзя. Засмотрелся я вниз, забылся и веревку от клапана, что газ выпускает, натянул. Не чую, не ведаю, что газ-то выходит из пузыря. Благо солнце! Вижу тень круглая по земле катится и круг все больше и больше. Смекнул, шар мой к земле стремглав несется. Веревку отпустил, да поздно. Туточки земля! Захолонуло в груди, но поборол себя и догадался оба мешка с песком вышвырнуть. Совсем маленько помогло это дело. Спасло меня, ребятушки, дерево. Скукоженная оболочка повисла на его ветках, и я только шишками отделался… Горшая беда стерегла впереди: повез я на подводе свернутый шар в обрат, а в оболочке светильный газ, видно, остался. Как, отчего, до сих пор не пойму, но вдруг полыхнуло. Горит, не подойти… Так и сгорела! – тяжко вздохнул Лаврентьев, и дружно вздохнули его молчаливые слушатели.

О первом удачном полете Михаила Тихоновича Лаврентьева и утере им шара на другой же день написали все харьковские газеты. Он стал гордостью города. В его пользу поставили спектакли и открыли подписку – собранные средства пошли на постройку другого более мощного аэростата.

Увлеченный небом крестьянин не знал покоя. Меньше двух месяцев потребовалось ему, и 28 июня того же года он отправился на аэростате в полет, теперь уже ободряемый тысячами зрителей, среди которых был сам губернатор со всей семьей и большой свитой.

Полёт Михаила Тихоновича Лаврентьева

Поставленные в гондоле приборы зафиксировали высоту 2800 метров.

Гордый случившимся на подвластной ему земле, губернатор сообщил о полете в Москву и пообещал вскоре показать «сие удивительное деяние» их величествам «в натуре». Таким образом, мужик Лаврентьев со своим самодельным аэростатом попал в столицу и 23 августа стартовал с Сенатской площади. Не совсем удачным получился этот полет. В гондоле кроме аэронавта был пассажир. Такая загрузка оказалась тяжеловатой. Балласту пришлось взять всего два мешка, да и те быстро высыпать, когда аэростат понесло на здание Арсенала. Так и тащились аэронавты над землей минут пятнадцать до села Большие Мытищи, где при усилившемся ветре Лаврентьев все же сумел благополучно приземлить шар.

Видно, их величествам не особенно понравился разрекламированный харьковским губернатором мужик, и его быстренько отправили восвояси. Вернувшись в Харьков, Михаил Тихонович продолжал там свои полеты.

И там, в Харькове, чуть не случилась со мною пять беда, – вспоминал он у затухающего костра. – Готовился я поднять шесть пассажиров. Никто еще такого не мог… И я не смог. Ветрило поднялся, жуть! Но ведь все готово, а газ сколько стоит, знаете? А билеты за показ проданы, что, возвращать гроши?.. Решил лететь один, где наше не пропадало!.. С полянки отрывался. Ветер полого понес бы, и, чтобы не задеть за дерева, я, как только отпустил концы, обрезал много мешочков с балластным песком. Не успел и глазом моргнуть, как смотрю – на высотомере две тыщи пятьсот метров. И вроде повис шар. Лечу. Спускаться не думаю. Ан сильно мерзнуть начинаю, и дышать трудно. Никогда