Под прикрытием (СИ) - Зеленин Сергей

Видимо, он сильно хотел доченьку - а прабабушка рожала одних сыновей! Ну, или просто из человеколюбия. Не знаю, бабушка очень скупо о нём рассказывала, хотя как вспомнит – так обязательно поблагодарит своего приёмного отца за сделанное добро.

Воспитав как дочь, прадед женил на ней своего старшего сына – моего деда Егора Максимовича.

К моменту начала коллективизации, у прадеда уже была большая изба крытая «железом», пять сыновей и семь лошадей - пять рабочих, «племенной» жеребец и одна «под коляску». А, у прабабки – швейная машинка «Зингер», предмет зависти всех баб в селе. Не самое «крепкое» хозяйство, кстати! По утверждениям моего деда, самыми зажиточными всё же оставались кержаки-старожилы – некоторых, по несколько раз «раскулачивали».

Прадед же мой, поступил очень мудро: как пошёл слух об «сплошной коллективизации», он съездил в город, поговорил с кем-то «из начальства» - знакомце ещё со времён Гражданской войны. Вернувшись, он успел всё хозяйство «втихаря» продать, справить нужные документы и уехать всей семьёй - «от греха подальше», на одну из великих строек Первой пятилетки – в Кузбасс. Поселившись в городе Ленинск-Кузнецкий, он устроился проходчиком на шахту - где подросши стал работать и, его старший сын и мой дедушка Егор Максимович.

Мой отец – Владимир Егорович, родился в тридцать седьмом, затем уже в войну две дочери – мои родные тёти и, мой Прадед - вдоволь успел нанянчился напоследок с внучками. Войну он не пережил – задавило при обвале в лаве в сорок четвёртом. Вслед за ним, год спустя умерла и прабабушка.

Дед мой работал на шахте – значит, имел бронь от фронта. Кроме того, он был хром на левую ногу и «туговат» на ухо – в результате прадедовского «воспитания» оглоблей. Поэтому, на войну его не взяли.

Четверо же его младших братьев, по мере наступления совершеннолетия и достижения призывного возраста, по одному туда уходили и обратно не возвращались…

Самый младший брат – Василий, был наиболее любим бабушкой. Она очень часто показывала его фотографии, каждый повторяя с какой-то по-особенному тёплой душевной улыбкой: «Васенька то, такой хорошенький мальчик был! Красивый, умненький, всегда такой ласковый и вежливый… Я всю жизнь представляла себе - какие замечательные деточки у него могли быть, а?!».

Действительно: судя по фотографиям, самый младший брат деда – парень был хоть куда! Как говорится: «удался и, ростом и лицом». Запросто вместо Юрия Гагарина мог в космос полететь – такой же типаж, приятного во всех отношениях человека, с открытым лицом! Тем более, очень хорошо учился в школе и, на него уже обратили внимание и звали по окончанию школы, в какой-то там «физико-математический» университет… Но, не суждено видно было.

Он с детства страстно мечтал стать военным лётчиком! Время тогда было такое: сейчас, наверное - самое смешное желание для молодого человека. Написал в военкомат «добровольцем» и его мечта начала сбываться: в 1944 году Василий был направлен в лётное училище и, по идее - на войну «успеть» не должен был.

Но мальчик, видно, боялся этого «опоздания» на войну больше смерти!

Ещё одно заявление (или очень много заявлений) и, через три месяца - закончив курсы воздушных стрелков, он попадает на фронт в штурмовой авиаполк. Буквально за месяц до окончания войны, его «Ил-2» был сбит зенитками над Балтикой.

Бабушка, очень плохо помнила свою настоящую – «поволжскую» семью и почти про неё не вспоминала. Приёмную семью, она считала родной и очень пережила по каждому из своих погибших сводных братьев. Василия же она любила больше всех и, даже на смертном одре, мучаясь от невыносимой боли - не про себя думала, а повторяла:

«Хоть бы Васенька тогда жив остался… Ведь, такой хорошенький мальчик был – братик мой младшенький!».

Сновидениями я с детства не особо страдаю… После армии я ими вообще страдать перестал – сплю как убитый! Но с того момента когда её не стало… Не часто, но достаточно регулярно я слышу её голос и до скрежета стискиваю зубы в бессилии всё исправить…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

***

- …Вы не спите, Ангел? Вы меня слышите? – шепчет знакомый басовитый голос прямо в ухо, - извините, мне показалось, что у Вас открыты глаза.

Вижу склонившееся надо мной бородатое лицо отца Фёдора.

- Нет, не сплю, Ваше преподобие…

- Тссс…

Он, встревоженно озираясь за спину, прижимает палец к губам:

- Больше не называйте меня так!

- Почему?

- Потом расскажу… Чуть позже.

- А как Вас тогда называть? «Отец Фёдор»?

- Нет! Пока никак не называйте, а если уж приспичит, - он немного смущается, затем решился, - просто «отец» и, всё! И, побольше молчите…

Хм… Не пойму я: вроде лето на дворе - а лыжи всё одно не едут! Однако, думать мне совершенно в лом – какая-то слабость в теле, переполненный мочевой пузырь давит на какую-то «внутричерепную извилину» и, страшно хочется…

ЖРАТЬ!!!

Тут, слышу шаги – кто-то подходит к дверям спальни.

- Как самочувствие, сынок? – спрашивает священник уже достаточно громко.

Так, так, так…

Кажется, соображалка у меня включается! Ладно, будем играть отведённую для меня роль – деваться всё одно некуда:

- Что-то сил у меня совершено нет, отец…

Боковым зрением замечаю: в дверь осторожно крадучись входят две благообразные старушки и замолчал.

- Так правильно – после тифа, то! Тебя же вчера ночью в беспамятстве привезли – да ещё и ограбленным до исподнего!

- А документы…, - голосом умирающего «лебедина», вопрошаю я, - документы сохранились, отец…?

Кстати, притворяться мне довольно легко было: ибо, действительно - как после тифа, хоть ни разу им не болел (тьфу, тьфу, тьфу!), но очень хорошо представляю себе, по книгам, то состояние!

- Не было при тебе ничего – ни документов воинских, ни денег, ни одежды какой.

- ЧТО?! И, даже красные революционные шаровары умыкнули и комсомольский значок…? Вот же, бЯда!

- Ничего, ничего, Серафим…!

Приподнимаю от удивления бровь: ЧЕГО?! Вообще-то, меня прежде Антоном звали.

Отец Фёдор, подмигивает изо всех сил - прямо-таки, как телеграфом семафорит.

- …Я уже с товарищем Анисимовым поговорил – восстановят тебе документы! И, этот… Как его…? Ты только поправляйся – всем приходом за тебя молимся… Правда, сёстры?

- Правда, батюшка! – чуть ли не хором, умиляясь молвили старушки, - чудо то какое свершилось… Матушка Прасковья, жаль не дожила – ведь, все глазоньки проплакала, сыночка ожидаючи.

Ну, вот… Теперь я попович и, звать меня, не абы как - а Свешников Серафим Фёдорович. Однако, счас весь изольюсь!

Улыбнувшись старушкам улыбкой неразумного дитяти, обращаюсь к названному родителю:

- Отец! Как бы мне «по-маленькому» сходить и, того… И, это… Покушать бы, а?

Понимающе кивает, умильно улыбаясь:

- Сейчас сёстры тебе помогут, Серафимушка.

Когда старушки сделали все дела по уходу за мной и, накормив удалились из избы, я слегка наехал на иерея:

- Лучшего ничего не могли придумать, Ваше Преподобие?

- А, что я мог «лучше» придумать, Ангел, когда Вы в беспамятстве сутки лежали и бредили? – резонно заметил тот, оправдываясь, - доктора, Михаила Ефремовича позвал и, это… Так и, так говорю – сынок родной с польского фронта возвернулся! Какую ещё «легенду» я мог придумать? Сами подумайте…

Согласен, возможности у него довольно ограниченны! Навряд ли, в семинарии его учили придумывать «легенды» для нелегалов - а сама жизнь и карьера священника, эти теоретические знания оттачивала на практике. Тем более, вряд ли среди его близких знакомых были какие-нибудь «урки» - которые могли мне «сделать» липовые «ксивы».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

- …А так, всё наполовину уже сделано: довоенные документы Серафима уже имеются - нужно лишь оформить с них советские.