Рыцари Дикого поля - Богдан Сушинский

Гяур задумчиво потер подбородок и, поблагодарив фламандку-виконтессу за угощение, за все то, что он познал за время их странного знакомства, и поднялся.

— Честно признаюсь, что ничего не обещаю вам, виконтесса Фердгайнд, — ответил на ее молчаливый вопрос.

— Не понимаю, почему бы вам все-таки не пообещать?

— Ничего, кроме молчания по поводу нашего разговора, — сухо заверил Гяур, решительно откланиваясь.

Но фламандка столь же решительно остановила своего гостя…

9

Коронного Карлика привезли в трактир, владельцем которого был известный тайному советнику француз, завели в полуподвальный зал и швырнули к ногам какой-то женщины. Она сидела в высоком кресле на небольшом помосте, на котором обычно сидел скрипач, и лицо ее было завешено черной вуалью.

— Припадаю к ногам, ваше… — запнулся на полуслове Вуйцеховский. Но не потому, что его верноподданническое «припадаю к ногам» звучало в этой ситуации крайне неуместно. Попробуй не припади, если к этим ногам тебя самым наглым образом швырнули?! Тайный советник прикусил себе язык как раз в тот момент, когда вспомнил, что не должен произносить слов «ваше величество». Если уж королева не пожелала, чтобы видели ее лицо, то лучше сделать вид, что не догадываешься, кто перед тобой. — Ваша светлость, — исправил он свою ошибку.

— Знаете, кто я?

— Тысячу извинений, не могу припомнить. Голос вроде бы знакомый.

— И не пытайтесь припоминать, — проговорила королева по-польски, с сильным французским акцентом.

— О, да, кажется, вы — графиня д’Оранж? Впрочем, это не имеет значения, — растерянно пробормотал Коронный Карлик. — Во всяком случае, вам проще изъясняться по-французски, мне этот язык понятен.

Взмахом руки королева отправила татар за дверь. Потом, оглянувшись, туда же отправила стоявшего за ее спиной рослого норманна из личной охраны.

«Неужели Гонзага не понимает, что одним этим норманном за спиной она уже выдала себя? — с грустью подумалось тайному советнику. — По природе своей она, понятное дело, глупа, как и все остальные королевы. Но не настолько же! Разве что просто не желает, чтобы я произносил ее титул, продолжая делать вид…»

— Любая услуга, которая понадобится с моей стороны… — негромко заверил ее Коронный Карлик, все еще продолжая стоять на коленях, по-восточному упираясь при этом руками о пол. — И никто никогда не узнает о том, что мои грешные ноги приносили меня сюда.

— До королевы дошел слух, что вы взялись пророчествовать ее судьбу, — довольно грозно повела свою речь Мария Гонзага.

Коронный Карлик никогда не был на аудиенциях королевы, однако несколько раз подслушивал ее беседу, оставаясь за тонкой перегородкой. Это нужно было канцлеру Оссолинскому, а значит, и королю.

— Что вы, ваша светлость?! — воскликнул он, изображая отчаяние. — Я? Пророчествовать?! Мои уста не достойны даже пересказывать кому-либо то, что произошло со мной вчера. А уж загадывать, что может случиться со мной завтра…

— И все же пророчествовали. Вы сказали, что вскоре, в поисках венценосного супруга, мне придется выбирать между двумя братьями супруга нынешнего.

— Обладай я даром пророчества, разве попался бы я сегодня литовским татарам, которые обращались со мной, словно с карманным вором?

— Вас повесят за ноги, если, стоя на коленях, вы не способны слушать молча.

«Предупреждение, достойное королевы, — согласился тайный советник. — Но ты забыл, что, прежде чем стать Ее Величеством, она была фавориткой французской королевы и прошла весь курс наук придворных интриг и заговоров. Весь курс придворных интриг и заговоров, который невозможно постичь ни в одном самом уважаемом университете мира! Вот он — истинный путь к королевскому ложу, а, возможно, и к трону!»

Несмотря на необычность ситуации, в которую он попал, Коронный Карлик все же пытался сохранить трезвость рассудка и даже некое подобие чувства юмора. Что давалось ему крайне сложно даже в куда более радостные времена.

— В таком положении, ваша светлость, мне трудно будет отвечать на ваши вопросы.

Мария Гонзага нервно похлопала по ладони сложенным веером, очевидно, гася желание пройтись им по физиономии тайного советника.

— Так почему королева должна выбирать между братьями короля? Можете вы ответить на этот вопрос?

Коронный Карлик готовился к нему. И все же призадумался. В представлении тайного советника вопрос должен был звучать по-иному. Королева сразу же могла поинтересоваться, почему он предлагает остановить свой выбор на князе Яне-Казимире, отвергая руку князя Кароля.

— Простите, не помню, чтобы когда-либо предсказывал необходимость такого выбора.

— Мало того, вы даже назвали имя того, на ком королеве предпочтительнее остановить свой выбор.

— Ах, вот вы о чем, — с легкой грустью «вспомнил» Коронный Карлик. — Видите ли, существует несколько влиятельных сенаторов, готовых остановить свой выбор на трансильванском князе Стефане Ракоци.

— На Ракоци?!

— …Которому, как вы понимаете, одинаково чужды терзания как варшавского, так и парижского дворов, поскольку и в одном, и в другом троне он всегда видел опасность для Трансильвании.

— Но почему именно на этом диком, необузданном в своем венгерском нраве Ракоци?!

— На том самом, — настала очередь Коронного Карлика брать инициативу в свои руки, играя при этом на нервах Марии-Людовики, — который давно видит себя на польском престоле. И который считает, что после его правления историки будут говорить о нем как о спасителе Польши, лишь изредка упоминая, да и то при случае, имя другого польского короля Стефана. Я имею в виду Батория. Кстати, своего единокровного земляка.

— Даже так? Этого хотят сразу несколько сенаторов?! — фыркнула королева.

— Уверен, что их имена вам известны. Или станут известны завтра же.

— Они считают, что вправе выбирать?! — не сдержалась королева. — Что выбирать вправе только они?! Вы, тайный советник короля Вуйцеховский, тоже так считаете?

— Конечно же, вправе, — жестко подтвердил Коронный Карлик, буквально поразив Марию Гонзагу своей наглостью.

— Это вы так решили?

— В Польше король избирается. Варшава почти не знает традиций наследственности престола. То есть вроде бы знает, но очень часто пренебрегает ими.

— Значит, несмотря на то, что я, то есть, простите, — стушевалась собеседница, — что королева не пожелает.

— Ее Величество имела возможность убедиться, что в Варшаве, как, впрочем, и в Париже, не часто принимают в расчет даже волю короля.