Тайная жизнь пчел - Сью Монк Кид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы шли в город и зашли сюда, чтобы немного остыть.
Его губы округлились, формируя восклицание «О!», но из них не вылетело ни звука; брат Джеральд был слишком увлечен созерцанием Розалин в его церкви – Розалин, которая не нашла лучшего времени, чтобы выпустить струю слюны в свою плевательницу.
Забавно, как иногда вылетают из головы правила! Розалин не полагалось заходить сюда. Каждый раз, когда кто-то пускал слух, что группа негров собирается помолиться с нами воскресным утром, священники вставали на церковном крыльце, взявшись за руки, чтобы не пустить их. Мы любим их во Господе нашем, говорил брат Джеральд, но у них есть собственные молитвенные дома.
– У меня сегодня день рождения, – сказала я, надеясь направить его мысли в другую сторону.
– Правда? Что ж, поздравляю тебя с днем рождения, Лили. И сколько тебе стукнуло?
– Четырнадцать.
– Спроси его, можно ли нам получить тебе в подарок парочку этих вееров, – подначила меня Розалин.
Он издал тоненький звук – что-то вроде смешка.
– Ну, если мы начнем раздавать веера всем желающим, то в церкви ни одного не останется.
– Она просто пошутила, – заверила я и поднялась со скамьи.
Он улыбнулся, удовлетворенный моим ответом, и проводил меня до самой двери, а Розалин чуть замешкалась позади.
Небо на улице побелело от облаков, и нестерпимое сияние разливалось по всем поверхностям, отчего у меня в глазах заплясали мушки. Когда мы пересекли дворик дома священника и снова вышли на шоссе, Розалин вынула из-за пазухи два церковных веера и, изображая меня, глядящую снизу вверх с невинным выражением, передразнила:
– «О, брат Джеральд, она просто пошутила»!
Мы вошли в Сильван с его худшей стороны. Старые дома, возведенные на фундаменте из шлакоблока. Вентиляторы, вставленные в форточки. Немощеные дворы с голой землей. Женщины в розовых бигуди. Собаки без ошейника.
Пройдя пару кварталов, мы приблизились к бензоколонке на углу Вест-Маркет и Парк-стрит, общепризнанному месту сборищ мужчин, у которых было слишком много свободного времени.
Я заметила, что ни одна машина сегодня не заправлялась. Трое мужчин сидели на стульях у гаража, положив на колени лист фанеры. Они играли в карты.
– Крой давай, – сказал один из них, и сдающий, в бейсболке с эмблемой магазина «Семена и корма», хлопнул перед собой картой. Потом поднял голову и увидел нас – меня и Розалин, которая обмахивалась и шаркала ногами, покачиваясь при ходьбе из стороны в сторону.
– Эй, поглядите-ка, кто к нам идет! – воскликнул он. – Ты куда это собралась, черномазая?
Вдалеке трещали праздничные петарды.
– Не останавливайся, – прошептала я. – Не обращай внимания.
Но Розалин, у которой оказалось меньше благоразумия, чем я надеялась, промолвила тем же тоном, каким объясняла бы какой-нибудь трудный вопрос детсадовцу:
– Я иду зарегистрировать свое имя, чтобы голосовать, вот куда я иду!
– Давай, пошли скорее, – поторопила ее я, но она даже не подумала ускорить шаг.
Мужчина, сидевший рядом со сдающим, у которого волосы были зализаны к затылку, отложил карты и глумливо сказал:
– Не, вы слышали, а? У нас тут образцовая гражданочка!
Я слышала неторопливую песню ветра, тихо плывшую по улице за нашими спинами вдоль водосточной канавы. Мы продолжали идти, а мужчины отставили свой импровизированный карточный стол и выступили прямо на край тротуара, поджидая нас, словно были зрителями на параде, а мы – его главной платформой.
– Слышьте, вы когда-нибудь видели такую черную черномазую? – спросил сдающий.
А мужчина с зализанными волосами сказал:
– Не-а, и такую здоровенную тоже никогда не видел.
Естественно, третий должен был что-то добавить, и тогда он пригляделся к Розалин, невозмутимо шагавшей вперед, держа в руках веер с нарисованной белой леди, и спросил:
– Где ты взяла этот веер, черномазая?
– Из церкви свистнула, – ляпнула она. Ничтоже сумняшеся.
Как-то раз я вместе со своей церковной группой сплавлялась на плоту по реке Чаттуга и теперь вновь испытала это ощущение – когда тебя несет течением, вихрем событий, которые невозможно повернуть вспять.
Поравнявшись с мужчинами, Розалин подняла свою плевательницу, уже заполненную черной слюной, и спокойно опорожнила ее прямо на носки их ботинок, описывая рукой плавные петельки, словно тренируясь, выводила свое имя – Розалин Дейз.
Пару секунд они просто смотрели на черную жижу, стекавшую с их ботинок, густую, как машинное масло, лупали глазами, пытаясь осмыслить происходящее. Когда они подняли головы, я увидела, что замешательство сменилось на их лицах гневом, а потом и неприкрытой яростью. Они бросились на нее, и все завертелось вихрем. Розалин хватали за руки, она молотила кулаками во все стороны, размахивая повисшими на ней мужчинами, точно дамскими сумочками, а те вопили, требуя, чтобы она извинилась и отчистила их обувь.
– Оттирай давай! – слышала я снова и снова только эти слова. И еще птичьи крики над головой, острые, как иголки, осыпавшиеся с нижних ветвей сосен, источавшие запах хвои. И уже тогда я понимала, что всю жизнь буду содрогаться от этого запаха.
– Вызывай полицию! – крикнул сдающий мужчине, выглянувшему из здания бензоколонки.
К этому моменту Розалин уже лежала распростертая на земле, избитая, вцепившись пальцами в островки травы. Из раны у нее под глазом шла кровь, стекая дорожкой под подбородок, точно слезы.
Приехавший полицейский сказал, что мы должны сесть на заднее сиденье его машины.
– Вы арестованы, – сказал он Розалин. – За нападение, кражу и нарушение спокойствия, – а потом повернулся ко мне: – Когда доберемся до участка, позвоню твоему папе, и пусть он сам с тобой разбирается.
Розалин забралась в машину, подвинулась на сиденье. Я последовала за ней, двигаясь, как она, садясь, как она.
Дверца закрылась. Так тихо, словно это просто воздух легонько вздохнул. В том-то и заключалась вся странность – как такой тихий звук смог накрыть собой весь мир.
Глава вторая
Покинув прежнее гнездо, рой, как правило, пролетает всего несколько метров и останавливается. Пчелы-разведчики ищут подходящие места для основания новой колонии. Со временем одно такое место завоевывает предпочтение, и весь рой взвивается в воздух.
«Пчелы мира»
Полицейского, который вез нас в тюрьму, звали Эйвери Гастон, но заправщик бензоколонки называл его Ботинком. Загадочное прозвище, поскольку в его ботинках не было ничего примечательного, да и в ногах тоже, насколько я могла судить. Единственной бросавшейся в глаза чертой его внешности были
