Правила Реннера (ЛП) - Вебстер К.

— Это выглядит не очень тепло, — ворчит он и проводит пальцами по волосам. Его бицепс напрягается, и я задаюсь вопросом, каково это — облизать его.

— Я могу сказать то же самое. — Я показываю рукой на его обнажённую грудь.

Он натягивает футболку через голову, и прежде чем я успеваю опомниться, его идеальный торс уже прикрыт. Глупая я и мои глупые слова.

— Тебе нужно надеть штаны. — Его челюсти сжимаются, когда он пронзает меня тяжёлым взглядом.

— Шорты сойдут. На мне гольфы, — возражаю я.

Он закатывает глаза и неторопливо идёт к сумке в углу. Когда он наклоняется, чтобы порыться в ней, я получаю прекрасный вид на его упругую задницу. Я смотрю на него, подавляя стон. Он прерывает моё слюнопускание, когда швыряет в меня спортивные штаны.

— Я надену их, если мне станет холодно. — Я одариваю его фальшивой улыбкой, прежде чем подскочить к камину и погреть руки перед мерцающим пламенем.

Он подходит ко мне и подражает моим действиям. Наши руки соприкасаются друг с другом. Я дрожу, но не от холода. От предвкушения. Однако он не понимает меня и разочарованно вздыхает.

— Надень штаны.

— Я в полном порядке. Ты слишком властный.

Я ожидаю, что он начнёт спорить, но вместо этого он обнимает меня и притягивает к себе под видом согревания. Я прижимаюсь к его твёрдому телу, вдыхая его мужественный запах.

— Как ты справляешься? — внезапно спрашивает он.

Я напрягаюсь от его вопроса.

— Я в порядке.

— Нет… не из-за того, что ты здесь. — Его пальцы крепче сжимают моё бедро. — Насчёт твоей мамы.

У меня вырывается сдавленный звук. Достаточно одного упоминания о ней, и слёзы жгут мне глаза. Моя грудь физически болит, как будто вся эта боль заперта внутри без малейшего шанса на выход. Иногда я просто хочу вырезать её из себя.

— Это больно.

Я удивлена, что произнесла эти правдивые слова. Папа несколько раз спрашивал меня об этом, но я всегда делала для него храброе лицо, потому что знала, что ему тоже больно. С Адамом, безопасно просто выпустить это.

— Мне очень жаль, Элма.

Слеза соскальзывает с моего глаза и скользит по щеке. Я шмыгаю носом и пожимаю плечами.

— Всё нормально.

Он притягивает меня к себе, чтобы по-настоящему обнять. То, что я нахожусь в его сильных, сладких объятиях, что-то делает со мной. Я чувствую трещину. Прямо по центру своей груди. Как будто, если я позволю ему, у Адама хватит сил расколоть меня и помочь вытащить боль наружу. Рыдание душит меня, и он сжимает меня ещё крепче. Его пальцы пробегают по моим всё ещё влажным волосам, и он целует меня в макушку. Всё это так интимно и нежно. С тех пор как познакомилась с ним, я видела, как он переживает мириады эмоций. В основном он пытается держаться на расстоянии, рыча и хмурясь. Но иногда он удивляет меня яркими улыбками и проблесками своей уязвимости.

Вместо того чтобы вешать лапшу мне на уши, которая всё равно не помогает, он просто держит меня. Я таю в его объятиях и молюсь, чтобы этот момент никогда не кончался. Прошла целая вечность с тех пор, как я чувствовала защиту и заботу. Мама умерла, а папа в моральном коматозе. Адам заполняет дыру, которая уже некоторое время пустует.

— А ты никогда не думала о том, чтобы играть в софтбол? — спрашивает он хриплым, но мягким голосом.

— Я играла, когда училась в средней школе, но… — у меня болит в груди.

— Но, что?

— Я начала играть в волейбол в девятом классе. Это было наше увлечение. Наше с мамой. Она была как почётная мама команды. Все её любили. — Мои слова звучат как шёпот. Теперь, когда я говорю о ней, я не хочу останавливаться. Слёзы неуклонно текут по моим щекам, и я знаю, что пропитываю ими его футболку.

— Она была прелестна. Несколько раз, когда я встречал её, думал, что она была удивительной женщиной. Слишком потрясающей, чтобы быть с таким, как твой папа, — поддразнивает он со смешком.

Я тихонько рассмеялась.

— Папа всегда говорил, что она слишком хороша для него, а ему просто повезло. Он дразнился, что это ей не повезло. — Моя улыбка исчезает. — Оказывается, он был прав, потому что она заболела раком.

— О, милая, — бормочет Адам. — Мне очень жаль.

Я тихо плачу, уткнувшись ему в грудь. Я чувствую себя глупо, но от высвобождения всей сдерживаемой внутренней боли, мне становится легче. Рита никогда не хотела говорить о моей маме, однажды сказав, что это было удручающе. Чтобы удовлетворить её, я не стала рассказывать ей о том, как мне грустно рядом. Она, будучи моей лучшей подругой, пыталась отвлечь меня парнями, шутками и походами в торговый центр.

— Я скучаю по ней, — отвечаю я срывающимся голосом.

Он гладит меня по волосам.

— Я знаю.

Когда я успокаиваюсь и всё, что можно услышать — это время от времени икота от моего плача, он снова говорит:

— Ты бросила волейбол во Флориде?

Моё сердце сжимается.

— Было как-то неправильно заниматься этим без мамы.

Пальцы Адама путаются в моих волосах, и он тянет за них, пока я не смотрю на его грубое красивое лицо. При свете, мерцающем сбоку на его лице, я лучше вижу шрамы. Кожа слегка неровная, и тени танцуют в углублениях, которые не так заметны днём. Я не могу удержаться, чтобы не протянуть руку и не погладить его по щеке. Он вздрагивает и закрывает глаза.

— Что случилось?

Его глаза снова открываются, и на лице появляется страдальческое выражение.

— Прошлое. Меня пытались убить. Я выжил. — Он стискивает зубы и отводит взгляд.

Моё сердце колотится и болит. Я только что выплеснула свои чувства перед ним, но он совсем не раскрывается.

— Вижу.

Его рука обхватывает моё запястье, и он отводит мою руку от своего лица.

— Это история, которую ты не захочешь слушать. Но я перед ним в долгу. — Его зелёные глаза смотрят в мои. — Всё. Я обязан ему жизнью.

Я моргаю, глядя на Адама снизу-вверх.

— Кому? Папочке?

Как будто его окатили ледяной водой, он вздрагивает и резко отстраняется от меня.

— Ага, — хмыкает он. — Ты голодна?

Мои плечи поникли от поражения. Оказывается, я не единственная, кто защищает своё сердце. Интересно, услышу ли я когда-нибудь эту историю?

Глава 8

Адам

Я облажался по-королевски.

Я не могу удержать свои руки при себе ни на минуту. Но я обращаюсь с ней так, словно она моя девочка. Но она не моя. Она дочь моего друга. Мне нужно успокоиться, чёрт возьми, и держать дистанцию.

И всё же я не могу.

Весь день она избегала меня. Полностью замкнулась в себе. Это было нечестно. Я расспрашивал её о потере матери, но не мог даже поделиться тем, что случилось со мной. Я брал и ничего не давал взамен.

После ужина она села у окна и уставилась в темноту. Её меланхолическое настроение сводит меня с ума. Это заставляет меня желать затащить её обратно в мои объятия и утешить.

— Ты должна сесть перед камином, — говорю я ей хриплым голосом.

Она вздрагивает и качает головой.

— Я в полном порядке.

Раздражённый, я подхожу к ней вплотную.

— Ты не в порядке. Ты совсем замёрзла.

Когда Элма не делает ни малейшего движения, чтобы встать, я сажусь на корточки и обнимаю её одной рукой. Она издаёт удивлённый визг, когда я поднимаю её, игнорируя её протест и ёрзанье. Держа девушку в своих объятиях, я сажусь перед камином. Она на мгновение замирает у меня на коленях, но потом расслабляется, прижимаясь спиной к моей груди.

— Тебе обязательно это делать? — скулит она.

— Делать, что?

— Прикасаться вот так к моему животу. — Она раздражённо фыркает. — Я толстая.

Я смеюсь над её словами.

— Ты какая?

— О, Боже мой! Стоп. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

Моя ладонь лежит на её животе поверх толстовки. У неё есть мягкие изгибы, к которым я постепенно привыкаю. Эта девушка просто сумасшедшая, если думает, что это представляют собой проблему.