Подарок - Александра Плен

Мои дни устаканились и приобрели вполне приличный распорядок. Будили около девяти утра, завтрак в постель, одевали, причесывали (примерно час сидела перед зеркалом слушая сплетни горничных), далее вышивку в зубы и на уроки к братьям. Там до обеда познавательные лекции. Обед около часа дня. После обеда досуг — или носимся с мальчишками по замку, играя в ролевые игры (в основном в прядки), или читаем втроем литературу о ратных подвигах наших предков. Далее чай с пирожными в библиотеке. До ужина отдых (обеденный сон). Не знаю как братья, я в любой свободный временной отрезок усиленно штудирую литературу из библиотеки. Ужин. После ужина несколько уроков танцев (для мальчиков, естественно, так как подразумевалось, что я то танцевать уже умею) и примерка свадебного платья. После, я с книгами опять уползала в свою комнату и до зеленых чертиков в глазах читала и училась самостоятельно.

Меня немного попустило. Нервяк, трусивший пару дней после воскрешения у пруда и последующей помолвки, сменился более-менее привычным спокойствием. Может этому способствовало отсутствие раздражителей, в виде предков, или чудесное место моего обитания, или мое смирение с существующей ситуацией, а может вместе с переносом разума стирается не только память, но и эмоциональная составляющая души? По крайней мере, у меня попытались, хоть, видимо, и не до конца… Но через пару недель я стала почти своей в замке и никто уже не удивлялся моим ночным посиделкам с книгой или несоблюдением этикета со слугами. Конечно до сих пор вздрагивала, проходя мимо зеркала или ловя отражение в стекле, но постепенно привыкла и к своей кукольной внешности. А поначалу было довольно жутко. Очень похоже на раздвоение личности. Перед глазами еще стояла моя темноволосая курносая физиономия, а в зеркале отображается блондинистое голубоглазое чудо. Развлекалась наедине тем, что корчила перед зеркалом рожицы, делая из кукольного отражения то обиженную, то удивленную, то испуганную мордашку. Актриса из меня не ахти, поэтому я старалась запоминать мимику, положение бровей, прищур глаз, напряжение лицевых мышц, чтобы потом повторить это выражение перед кем-нибудь. После несметного количества тренировок перед зеркалом, пора было уже «тренироваться на кошках», то есть на людях.

Оказывается корчить из себя глупенькую капризную дурочку не такая уж простая задача для взрослой женщины. Голова пухла от несоответствия формы содержанию. Хотелось нормально поговорить, обсудить интересующие темы, хотя бы с тем же учителем географии и истории (приятный молодой человек оказался), но как представлю, как шестнадцатилетняя девица с репутацией пустой глупышки дискутирует о применении магии в сельском хозяйстве, мое желание испаряется как первый снег. Как нибудь потом… на новом месте, я буду зарабатывать себе другую репутацию, тем паче, что нужно помнить о родителях… Какие они ни поверхностные, но могут здорово подгадить, если заподозрят почему вдруг Эльвиола столь кардинально поменяла поведение.

Сейчас мои не стыковки в поведении и эксцентричность слуги списывали на нервное потрясение и стресс. Если я не могла адекватно ответить на какой-то вопрос — топала ножкой и капризничала, все сразу забывали, что хотели, охали и жалели меня болезную, а братьев вообще все устраивало, они даже не заметили разницы в поведении. По всей вероятности, ранее Эльвиола не радовала их своим высочайшим обществом.

Портниха, как и обещали, переехала с помощницами в замок, и осталась на все время пошива свадебного платья. Сие предприятие было в высшей мере ответственное и долговременное. Женщину звали Ортензия. Милая, добрая, добропорядочная леди. Мне она сразу пришлась по душе, чем то напомнив мою настоящую маму, оставшуюся в Москве, такая же воспитанная и тихая, не приемлемая грубости и ругательств. Лет около тридцати с хвостиком, ни детей, ни мужа. Всю жизнь проработала швеей, мечтая накопить денег на свое ателье, но пока смогла финансировать только небольшую каморку в соседнем провинциальном городке и пару девушек — помощниц. Но, бесспорно, уже себя успела зарекомендовать, так как маман поручила именно ей такое эпохальное дело, а может сэкономить решила.

— Нет! Никакого каркаса под свадебное платье я не одену! — топнула ногой и надула губы.

— Эльви, как можно! Сейчас пышные юбки в моде, — Эмма удивленно (наверное раньше Эльвиола ни разу не спорила с ней) — Это раньше, лет сто назад, мне бабушка рассказывала, можно было даже без корсета ходить, но сейчас это не прилично! Нас засмеют.

— Нет! Нет! И еще раз нет! Я не собираюсь грохнуться еще раз в обморок прямо в храме.

Ортензия с усмешкой наблюдала за нашей перепалкой. Пока мы определились только с цветом платья, оно, по традиции будет белым.

— Твоя мать на счет платья дала строгие указания.

— Вот пусть она его и одевает, а еще бы за Ленара замуж вышла, я была бы в восторге!

— Эльви, ну что ты такое говоришь, — Эмма сразу на попятный, голос стал жалобный и заискивающий. Малейший намек на жениха сразу дает плоды.

В итоге договорились, что корсет все-таки придется оставить, а каркас под юбки заменить дополнительными двумя или тремя подъюбниками из плотной ткани, чтобы держали платье куполом и давали пышность. Я настояла на простом квадратном вырезе, не слишком глубоком (нечего было показывать лишнего жениху), основная ткань — простой гладкий шелк, без оборок и рюшей. Милостиво разрешила небольшую вышивку по краю корсажа и внизу по подолу. Больше ничего. Эмма опять запричитала, что платье будет как у простой служанки, ни драгоценных камней, ни воланов, все засмеют и прочая-прочая, но портниха удивила и поддержала меня, сказав, что красоту сильнее подчеркивает простота. Вот интересно, к чему это она?

Я попросила Ортензию придумать что-нибудь с ворохом розового безобразия, висевшего в двух огромных шкафах у меня в комнате. Почему мне вдруг разонравился розовый? — очередной каприз неуравновешенной невесты. Забегая вперед, скажу, что некоторые платья после переделки даже можно было одеть. Мы выбрали самые приличные — пару розовых и пару голубых, отпаривали оборки и срезали самые вычурные камни, убрали лишние юбки и Ортензия уже сама, изменила линию корсажа (я по прежнему категорически не собиралась одевать под платья каркас), чтобы можно было просто носить с поясом. Получились вполне милые платьица. Заручившись моральной поддержкой портнихи, я повеселела. И даже привлекла к свадебным хлопотам горничную Мари, она из всех девушек, вертевшихся вокруг меня показалась мне наиболее адекватной и разумной. Ни тебе бесконечных сплетен о окружающих мужчинах старше пятнадцати и моложе пятидесяти, ни глупого восторгания моей неземной красотой, ни двуличного сочувствия от предстоящей свадьбы я от нее, в отличии от многих других, не услышала. Девочка была покладистой и милой, жизнерадостной и веселой, дочь нашего главного лесничего. И пусть я тут на птичьих правах, но взяла под крыло и ее.