Анафем - Нил Стивенсон

— Я знаю, как она называется. В чем она состоит?

— Она изображает нас клоунами, — сказал фраа Остабон немного резким тоном. — Но... клоунами жутковатыми. Это двухфазная иконография. Вначале мы, скажем, ловим сачками бабочек, высматриваем формы в облаках...

— Разговариваем с пауками, — вставил кто-то. Поскольку прасуура Тамура его не одёрнула, со всех концов посыпалось: — Держим книжку вверх ногами... Собираем свою мочу в пробирки...

— Поначалу это вроде бы смешно, — продолжал фраа Остабон уже уверенней. — Во второй фазе проявляется тёмная сторона. Впечатлительный юноша попадает в сети хитрецов, достойная мать теряет рассудок, политика толкают к безумным и безответственным действиям...

— Таким образом, в пороках общества оказываемся виновны мы, — сказала прасуура Тамура. — Происхождение этой иконографии? Фид Дульен?

— «Ткач облаков», сатира эфрадского комедиографа Темнестра, которая высмеивала Фелена и фигурировала в качестве свидетельства на его суде.

— Как вы определите, что ваш собеседник привержен этой иконографии? Фид Ольф?

— Вероятно, он будет вежлив, пока разговор идёт о вещах ему понятных, но выкажет странную враждебность, как только мы коснёмся абстракций...

— Абстракций?

— Ну... чего-нибудь, что мы получили от Нашей Матери Гилеи.

— Уровень опасности по десятибалльной шкале?

— Учитывая, что сталось с Феленом, я бы сказал, десять.

Прасууру Тамуру ответ не устроил.

— Я не осуждаю, когда вы переоцениваете опасность, и всё же...

— Фелена казнила мирская власть по приговору суда. Это не было спонтанное возмущение толпы, — подал голос Лио. — Толпа менее предсказуема и от неё труднее уберечься.

— Отлично, — сказала прасуура Тамура, явно удивлённая столь логичным ответом из уст Лио. — Итак, оценим уровень опасности в восемь баллов. Фид Халак, каково происхождение доксовой иконографии?

— Многосерийная движущаяся картина эпохи Праксиса. Приключенческая драма о военном космическом корабле, отправленном в далёкие части галактики для борьбы с враждебными инопланетянами и потерявшем управление в результате повреждения гипердвигателя. Капитан корабля — человек страстный и порывистый. Его помощник — Доке, теорик, гениальный, но холодный и начисто лишённый эмоций.

— Фид Джезри, что говорит о нас доксова иконография?

— Что мы полезны мирской власти. Что наши таланты достойны всяческих похвал. Но что мы слепы или ущербны в силу... э...

— Тех же качеств, которые делают нас ценными, — подсказала фид Тулия. Вот почему я никак не мог выкинуть её из головы: только что она распускала нюни, а тут раз и оказалась умнее всех.

— Как отличить человека, находящегося под влиянием доксовой иконографии? Фид Тулия, продолжай.

— Он будет относиться к нам с интересом, уважая наши знания, но слегка покровительственно, поскольку считает, что нами должны руководить люди, прочнее стоящие на земле и слушающие голос своего сердца.

— Уровень опасности? Фид Бранш?

— Я бы оценил как очень низкий. По сути эта иконография довольно точно отражает истинное положение дел.

Все захихикали. Прасуура Тамура явно не одобрила наш смех.

— Фид Ала. Что общего у йорровой иконографии с доксовой?

Суура Ала на минуту задумалась.

— Тоже из развлекательного сериала эпохи Праксиса? Только это, кажется, была иллюстрированная книжка?

— Позже по ней сделали движущуюся картину, — вставил фраа Лио.

Кто-то шепнул Але подсказку, и она всё вспомнила.

— Да. Йорр выведен как теорик, но если посмотреть на его занятия, он больше праксист. Из-за работы с химикатами он позеленел, и на затылке у него выросло щупальце. Всегда ходит в белом лабораторном халате. Опасный безумец. Вечно вынашивает планы захватить мир.

— Фраа Арсибальт, какая иконография связана с риторами?

Он ответил без запинки, как по писаному.

— Риторы исключительно ловко выворачивают слова наизнанку, злокозненно сбивая с толку мирян или, что хуже, влияя на них внешне незаметным образом. Используют унарские матики, чтобы вербовать и воспитывать сторонников, которых засылают в секулярный мир, где те пробиваются на влиятельные должности под видом бюргеров, хотя на самом деле они — марионетки всемирного заговора риторов.

— Что ж, по крайней мере придумано не на пустом месте! — воскликнул фид Ольф.

Все повернулись к нему, надеясь, что это шутка.

— Кажется, мы знаем, в какой орден ты метишь! — с досадой произнесла одна из суур. Все знали, что она собирается в Новый круг.

— Потому что он ненавидит проциан? Или просто потому, что не умеет себя вести? — спросила её подружка негромко, но так, что слышали все.

— Довольно! — оборвала прасуура Тамура. — Миряне не видят разницы между нашими орденами, так что иконография, которую изложил фраа Арсибальт, опасна для всех нас, не только для проциан. Продолжим.

И мы продолжили. Мункостерова иконография: чудаковатый, встрёпанный, рассеянный теорик, хочет как лучше. Пендартова: дёрганые всезнайки-фраа, бесконечно далёкие от реальности, но постоянно лезущие не в своё дело; они трусоваты, поэтому всегда проигрывают более мужественным мирянам. Клевова иконография: теор как старый и невероятно мудрый государственный деятель, способный разрешить все проблемы секулярного мира. Баудова иконография: мы — циничные жулики, купающиеся в роскоши за счёт простых людей. Пентаброва: мы — хранители древних мистических тайн мироздания, переданных нам самим Кноусом, а все разговоры о теорике — дымовая завеса, чтобы скрыть от невежественной черни нашу истинную мощь.

Всего прасуура Тамура обсудила с нами двенадцать иконографий. Я слышал обо всех, но не осознавал, как их много, пока она не заставила нас разобрать каждую. Особенно интересно было ранжировать их по степени опасности. После долгой сортировки мы пришли к выводу, что самая опасная не йоррова, как может показаться вначале, а мошианская — гибрид клевовой и пентабровой. Она утверждает, что мы когда-нибудь выйдем из ворот, чтобы принести миру свет и положить начало новой эпохе. Её вспышки случаются на исходе каждого века и особенно тысячелетия, перед открытием центенальных и милленальных ворот. Она опасна, потому что доводит чаяния мирян до истерического безумия, собирает толпы паломников и привлекает лишнее внимание.

Из разговора Ороло с мастером Кином я вынес, что мошианская иконография сейчас на подъёме и представлена так называемым небесным эмиссаром. Наши иерархи об этом узнали. Видимо, потому-то отец-дефендор и попросил прасууру Тамуру провести с нами обсуждение.

Наконец она дала всем разрешение выходить в экстрамурос во время аперта, чему никто не удивился. Мы понимали, что, обещая запереть кого-то в клуатре, нас просто припугнули, чтобы не расслаблялись.

Дискуссия вышла очень интересная и закончилась только к отбою. Канон запрещает нам две ночи подряд спать в одной келье. Кто куда отправится, писали каждый вечер на доске в трапезной. Надо было идти смотреть списки. Мы всей толпой двинулись в клуатр, смеясь и болтая о Йорре, Доксе и других нелепых персонажах, которых эксы выдумали в попытках нас понять. Старшие фраа и сууры сидели на скамейках в галерее и мастерили сандалии, недовольно поглядывая на нас, потому что обычно это была наша работа.

Я старался не встретиться ни с кем из них глазами, поэтому смотрел в другую сторону и увидел, как фраа Ороло выходит из калькория со стопкой исписанных листьев под мышкой. Он двинулся было вперёд, потом, заметив нашу компанию, свернул в сад и зашагал по направлению к собору. Мне стало чуточку не по себе, потому что некая табула с туманностью светителя Танкреда собирала пыль на столе в рабочей комнате звездокруга. Табулой были придавлены два листа с моими исчерканными писульками. Фраа Ороло заметит, что я не работал несколько дней.

Через несколько минут мы с двумя другими фраа были в келье, которую нам предстояло делить этой ночью. Я завернулся в стлу и сделал из сферы подушку. Казалось бы, засыпая, я должен был думать про иконографии и близкий аперт. Однако встреча с фраа Ороло в клуатре заставила меня вспомнить двусмысленную фразу Корландина. В первый момент я её проглотил, не расчувствовав. Теперь она превратилась в одну из тех непрошеных мыслей, от которых я не умею избавляться.

«Мне сказали» — с этих слов фраа Корландин начал разговор. Но наш с Ороло диалог состоялся всего за час до обеда. Кто из слушателей побежал докладывать о нём в капитул Нового круга? И зачем?

До прошлого года у фраа Корландина были отношения с суурой Трестаной, тоже из Нового круга. Затем однажды колокола начали вызванивать регред. Это значило, что кто-то уходит на покой. Мы собрались в соборе, и примас назвал имя нашего отца-инспектора. Несмотря на все епитимьи, которые он на нас за эти годы накладывал, мы выводили песнопения актала с искренней грустью, потому что он был человек мудрый и справедливый.