Их было семеро… - Андрей Таманцев

Когда за ним закрылись двери, Док по моему знаку выложил из сумки на стол фотографии, пленки и видеокамеру.

Командующий стал внимательно рассматривать снимки, один за другим. А я старался по выражению его лица понять, в курсе он или нет. Если в курсе — нам всем кранты. От снимка к снимку он хмурился все больше и больше. Отложив последнюю фотографию, он спросил:

— Что это?

Не ответив, я перемотал в видеокамере пленку на самое начало и включил воспроизведение. Командарм так и впился глазами в экран монитора.

Запись длилась минут двадцать. Когда пленка кончилась, я выключил камеру.

— Докладывай, капитан. Со всеми подробностями.

«Не знал», — понял я, и у меня чуть отлегло от сердца.

Командарм слушал, не перебивая. Только когда я упомянул генерал-майора Жеребцова, он жестом остановил меня и приказал адъютанту немедленно разыскать Жеребцова и доставить к нему.

— Продолжай, капитан!

Второй раз он прервал меня, когда я привел слова Дока о том, что ему рассказал его знакомый из лаборатории по опознанию трупов.

— Соедините меня с начальником спецлаборатории номер 124! — бросил он в трубку. Дождавшись ответа, спросил: — К вам поступали трупы с удаленной роговицей глаз, с вырезанными железами, обескровленные?.. С какого времени?.. Как часто?.. Это были наши солдаты?.. Спасибо, все.

Как раз в ту минуту, когда я закончил доклад, в кабинет всунулся адъютант:

— Жеребцов прибыл.

— Давай его сюда!

В кабинет бодро вошел Жеребцов. Левое ухо его закрывал внушительных размеров марлевый тампон, прилепленный лейкопластырем.

— Товарищ генерал-лейтенант, генерал-майор Жеребцов по вашему приказанию…

Тут он увидел нас, и челюсть у него так и отвисла.

— …прибыл, — еле выдавил он из себя.

— Вольно. Что у тебя с ухом?

— В меня стрелял капитан Пастухов.

— В самом деле? — повернулся ко мне командующий.

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант.

— Зачем?

— Чтобы убить, — ответил вместо меня Жеребцов.

— Почему же не убил?

— Не попал, товарищ генерал-лейтенант!

— Странные дела. Что это у нас за спецназ такой? Со скольких метров он в тебя стрелял?

— Примерно с шести.

— С шести?! — Он повернулся ко мне. — Сколько ты на стрельбах выбиваешь?

— Сто из ста.

— Из какого оружия?

— Из любого.

— С какого расстояния?

— С любого.

— Из какого положения?

— Из любого.

— И с шести метров в него не попал?

— Почему не попал, — сказал я, — как раз попал.

— Ладно… А теперь иди сюда, Жеребцов, — приказал командующий и разложил на столе снимки. — Знаешь, что это такое?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант.

— Твоя работа?

— Я выполнял приказ, товарищ генерал-лейтенант.

— Чей?

— Я не могу говорить об этом при посторонних.

— Почему я ничего обо всем этом не знал?

— Я не могу говорить об этом при посторонних, — повторил Жеребцов.

— Выйди и жди!

Жеребцов, пятясь, вышел. Командующий встал из-за стола и заходил вдоль своего кабинета. От стены до стены было метров семь, за это время он успевал произнести примерно пять или шесть фраз, включая междометия. И честно скажу: такого черного мата я никогда в жизни не слышал. Даже не подозревал, что такой существует. Правда, в армии я всего шесть лет, а он — лет на двадцать, а то и на тридцать больше. Или у них в Академии Генштаба такой спецкурс читают?

Только на пятом или шестом витке генерал-лейтенант начал слегка повторяться. Видимо, он и сам это почувствовал. Поэтому вернулся к столу и долго сидел, закрыв лицо руками. Потом сказал:

— Иди, капитан, отдыхай. И вы, ребята, тоже. Дальше я уж сам этим делом займусь. Только никому об этом — ни слова. Понимаете, надеюсь?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант, — ответил я за всех.

Вернувшись в часть, мы сгоняли Артиста за бутылкой — это у него в любой ситуации хорошо получалось — и помянули Тимоху.

Бывшего каскадера «Мосфильма». Лейтенанта Тимофея Варпаховского. Светлая ему память.

Такой вот у нас денек получился. И я чувствовал, что этим дело не кончится. Внутренний голос мне это подсказывал. А он мне никогда не врет. Даже когда я сам себе пытаюсь врать. И на этот раз не соврал.

На следующий день, как всегда после операции, нам полагался, как говорят на гражданке, отгул. Но уже в десять утра к нам в казарму вошел наш полковник Дьяков. Лицо у него было как после тяжелого боя с большими потерями с нашей стороны.

— Что у вас там вчера случилось? — спросил он меня.

— Я же представил рапорт.

— А кроме того, что в рапорте?

— Николай Дементьевич, мало у вас своих проблем? Ничего хорошего не случилось. А что случилось — об этом доложено командующему армией.

— Выходит, вы у него вчера были?

— Пришлось.

— Ладно. Не хочешь — не говори.

— Не имею права.

— Я так и понял. Собирайтесь, он вас вызывает. К одиннадцати ноль-ноль. — Он помолчал и добавил: — Без оружия.

— Форма одежды парадная? — поинтересовался Артист.

— Парадная? — переспросил полковник. — Не думаю. Нет, не думаю, — повторил он.

Мы побрились, надраились, навели марафет и в десять пятьдесят шесть были уже на КПП штаба армии: подобранные, подтянутые струночкой, словно бы облитые полевой камуфляжкой, — не на всяком и парадная форма так сидит, с боевыми наградами — у кого что было. А у всех было — от медали «За отвагу» у Мухи и Трубача до «Ордена Мужества» и американского «Бронзового орла» у меня; «Орла» вручил мне посол США за освобождение их журналистов. Я взглянул на нашу группу как бы со стороны, и мне понравилось. Как раньше говорили: военная косточка. Или как полковник Дьяков иногда говорит: «Элита!» Правда, говорит он это только тогда, когда делает нам втык за какой-нибудь прокол, и добавляет при этом: «Мать вашу!»

На КПП нас встретили, как делегацию НАТО: полная корректность и нуль эмоций. Один дежурный офицер передал нас другому, тот — третьему, и ровно в одиннадцать ноль-ноль адъютант открыл перед нами двери кабинета командующего:

— Вас ждут.

Командарм, похоже, эту ночь на спал — таким тяжелым и обрюзгшим было его лицо. В кабинете сидел еще один человек — лет пятидесяти, с бледным сухим лицом, в очках с тонкой золоченой оправой. Он был в штатском, но темно-синий костюм на нем сидел, как форма на кадровом офицере.

— Товарищ генерал-лейтенант, по вашему приказанию…

— Вижу, что прибыли. Это товарищ из Управления по планированию специальных мероприятий. Ему представьтесь.

— Капитан Пастухов, — назвался я.

А за мной и ребята, по старшинству.

Док:

— Капитан медицинской службы Перегудов.

Боцман:

— Старший лейтенант Хохлов.

Трубач:

— Старший лейтенант Ухов.

Артист:

— Лейтенант Злотников.

Муха:

— Лейтенант Мухин.

— Вольно. Садитесь, — кивнул командующий.

Но гостя нам так и не представил. Товарищ из Управления по планированию специальных мероприятий. И будет с вас. Я и не подозревал, что такое управление существует. А какие специальные мероприятия оно планирует — об этом только сейчас стал догадываться.

— У меня к вам, товарищи офицеры, несколько вопросов, — начал штатский. — Скажите, капитан Пастухов, эти материалы, которые вы вчера доставили… У них есть копии?

Я сразу понял, куда он клонит. И ответил:

— У нас — нет.

— А у них?

— Думаю, нет. Кассета не доснята, многие пленки не проявлены. Негативы снимков наверняка есть. Но снимки мелкие, даже погон не видно. А лица в марлевых полумасках.

— У вас не было намерения сделать копию видеопленки?

— Зачем? Если бы дело касалось только генерал-майора Жеребцова, эти материалы мы отнесли бы прямо в ОБСЕ. И прославили бы его на весь мир.

— Почему же вы так не сделали?

— Потому что на весь мир прославилась бы и Российская армия. А она и так прославлена с головы до ног.

— Значит, вы думали о чести Российской армии?

— А вы? — неожиданно вмешался Док. — Когда планировали это мероприятие? Если планировали его вы.

Таким я Дока никогда не видел. Он с трудом сдерживал бешенство.

Штатский словно бы не услышал его вопроса.

— Спасибо, — сказал он. — Я удовлетворен вашими ответами.

— Анатолий Федорович, я хотел бы поговорить с моими офицерами наедине, — обратился к нему командующий.

«Анатолий Федорович — вот, значит, как его зовут», — взял я себе на заметку.

— Разумеется. Ничего не имею против, — ответил штатский и вышел.

Командующий проводил его тяжелым взглядом и повернулся к нам:

— Курит кто-нибудь? Угостите сигаретой.

Док выложил перед ним пачку «Мальборо» и зажигалку. Он был единственным, кто в нашей команде курил. Раньше Артист и Муха смолили, но после двух подряд тридцатикилометровых марш-бросков по горам с полной выкладкой, которые я специально для них устроил, как-то быстренько бросили. А вот у Дока не получалось.