Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

Сразу после этого мы занялись продажей квартиры, потом переездом, моим поступлением, лишь бы скорее сбежать от всех воспоминаний о прежнем тихом счастье, а потом, когда вынужденно пришлось остановиться, никто не знал, что делать дальше. Родители усиленно работали, а всё свободное время тратили на меня, и чем настойчивее становилось их внимание и желание участвовать во всех аспектах моей жизни, тем меньше хотелось делиться с ними чем-нибудь действительно стоящим. Я закрывалась, молчала, иногда даже откровенно дерзила, доводя впечатлительную и легко впадающую в панику мать до слёз, о чём всегда жалела, в итоге извиняясь и рыдая уже с ней за компанию. Никто не мог, не хотел, не находил смелости, чтобы сесть и поговорить обо всём, что случилось. Наверное, это было неправильно, это показатель слабости, но по-другому мы не могли, поэтому играли в новую счастливую жизнь как умели.

Последний раз я видела Костю в больнице, сразу после аварии, но единственное отложившееся воспоминание о тех нескольких минутах в палате до первого в моей жизни обморока ограничилось лишь видом огромных пятен крови на белоснежных простынях.

========== Глава 6. Про сомнительную славу. ==========

Меня вывел из задумчивости лёгкий скрип двери, закрывшейся за вышедшим из кабинета Ивановым. Почему-то мне казалось, что мы должны бы вернуться на урок физкультуры вместе, как и уходили с него, но у медсестры, имя которой я, к своему позору, так и не запомнила, оказалось совсем иное мнение на этот счёт.

— Я же сказала, пока всё не выпьешь — не уйдёшь. Сейчас ещё померю тебе давление, и если всё будет в порядке, выдам тебя на руки кому-нибудь, одна домой не пойдёшь, — решительно заявила женщина и достала потрёпанный старенький стетоскоп из выдвижного ящика, еле открывшегося из-за её чрезмерно объёмного живота, с трудом прикрытого трещащим от натяжения белым халатом.

Шансов выбраться отсюда как можно скорее оставалось немного: давление у меня и в лучшие времена было низким, а уж теперь надеяться на нормальные показатели и вовсе не приходилось. Как назло, я не догадалась взять с собой телефон, поэтому не могла позвонить или написать никому из подруг и надеялась лишь на сообразительность Наташи, которой следовало бы собрать все мои вещи из раздевалки и прийти сюда на помощь после окончания урока. Намного хуже будет, если обо всём решат сообщить родителям, и без того при любой возможности находящим поводы лишний раз обо мне побеспокоиться.

Пока я буквально спала с открытыми глазами, наотрез отказываясь допивать самый мерзкий в своей жизни напиток из-за мерзкого сладкого привкуса во рту, вызывающего в дополнение к головокружению ещё и тошноту, успел подойти к концу урок. Мне еле удалось сдержать вздох облегчения в продолжение весёлой громкой трели, и оставалось лишь дождаться Колесову, которой явно понадобится около получаса, чтобы переодеться самой, собрать всё необходимое и дойти сюда из зала.

Однако уже через пару минут раздался настойчивый и невероятно обнадёживающий стук в дверь.

— Здравствуйте! Я за Полиной Романовой, можно? — вкрадчиво поинтересовалась Рита, просунув в щель приоткрывшейся двери свою кудрявую голову. Она быстро нашла взглядом меня, сгорбившуюся на одной из столь ненавистных больничных кушеток, и приободряюще улыбнулась.

Спустя пять минут, потраченных на выслушивание длинного списка рекомендаций от медсестры, касающихся моего питания, продолжительности сна и образа жизни, мы наконец смогли выбраться обратно в коридор, показавшийся пристанищем свободы, счастья и радости. Даже тут же чуть не сбивший меня с ног мальчуган, с визгом пронёсшийся мимо, вызвал не раздражение, а умиление.

— Поль, ты как себя чувствуешь вообще? Выглядишь, если честно, так себе, — Анохина схватила меня за руку и остановила, чтобы нежно и заботливо пригладить растрепавшиеся на затылке волосы.

— Да нормально. Быстрее бы выйти на улицу, на свежий воздух, — не моргнув глазом, соврала я, чувствуя себя хуже некуда с тех самых пор, как вновь пришлось неимоверными усилиями удерживать вес своего тела на подгибающихся от слабости ногах. Ладонь судорожно обхватила пузырёк с нашатырём, сунутый преподавателем и до сих пор лежавший в кармане спортивных брюк, на которых, благодаря чёрному цвету, совсем незаметными оставались капли чужой крови. Но я-то знала, что они там, и вопреки желанию не могла перестать думать об этом, делая себе ещё хуже. — А где Наташа?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ой, действительно, надо ей позвонить! — спохватилась Ритка, округлив и без того большие, чуть навыкате глаза. — Она ведь не знает, что я тебя уже забрала!

— Подожди, как не знает? Это не она тебя попросила зайти?

— Ой, нет. Мы же сейчас сидим вместе со Славой, ну знаешь, Чанухиным, и я случайно увидела у него в телефоне фотографию из входящих сообщений и пошутила, что это похоже на иллюстрацию к «Кэрри», а он рассмеялся и показал мне сообщение, где минутой ранее примерно то же самое написал в ответ, и мы начали обсуждать как тяжело экранизировать Кинга, ну помнишь, я вам с Наткой как-то уже объясняла эти нюансы, — она тараторила, как обычно пытаясь за несколько секунд пересказать какую-нибудь длинную историю, пропуская действительно важные моменты, зато делая акцент на несущественных и малоинтересных деталях.

— Рита, так как ты узнала, что я здесь? — терпеливо спросила я, еле дождавшись маленькой паузы в потоке льющихся из неё слов.

— Ой, Поля, ты совсем меня не слушаешь, — грустно вздохнула Анохина, — я же рассказываю тебе, что Иванов прислал Славе фото окровавленной футболки, он спрашивал код от его шкафчика в раздевалке, чтобы одолжить толстовку. Я, честно, даже не подумала уточнить, как именно Максим разбил себе нос, пока в одном из сообщений не увидела, что в медпункте он вместе с тобой.

— Дай угадаю, это выглядело примерно как «я тут вместе с этой дурой»? — съязвила я, не без удивления отметив тот факт, что Марго беспрепятственно читала переписку Чанухина с другом. Немного странно позволять такое случайной соседке по парте на каких-то несколько дней.

— Ох, Поль, ну чего ты начинаешь…

— Ну, а как? «С этой идиоткой»? — Ритка застонала и возвела глаза к небу, явно набираясь терпения для дальнейшего со мной общения. — Что, характеристика была ещё хуже?

— «С Романовой». А ты ведёшь себя как маленькая, ей-богу. Между прочим, это Иванов написал, что телефона у тебя с собой нет и одну тебя из медпункта не отпустят, так что со звонком я сразу побежала сюда, зная, как ты боишься врачей, — она как раз успела договорить, прежде чем из динамика телефона, небрежно прижимаемого к уху плечом, донёсся взволнованный голос Наташи.

Пока они делились новостями касаемо моей скромной персоны и договаривались о месте встречи, у меня как раз появилось время подумать. Во-первых, порадоваться достаточно неплохому разрешению всей ситуации: Иванов, по-видимому, писал тот поток сообщений только своему другу, поэтому никто не вызывал меня для объяснений в кабинет директора (пока что), а ещё благодаря умению Риты произвести хорошее впечатление мне всё же удалось выйти вместе с ней из медицинского кабинета, несмотря на недопитый даже наполовину чай, худший из всех когда-либо попробованных. Во-вторых, я начинала ощутимо нервничать, слыша имя «Слава» из уст подруги с той же пугающей частотой, с которой раньше упоминала Романова.

— Пойдём, встретимся с Наткой на крыльце, она уже твои вещи собирает, — Марго взяла меня за руку и уверенно потащила к выходу из гимназии, по пути опять рассказывая что-то связанное с загадочным Славой, каким-то чудесным образом знавшим, смотревшим, читавшим и любившим всё то же самое, что она.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Вообще-то мы бы только обрадовались, если бы Рита смогла устроить свою личную жизнь, почему-то всегда ограниченную воздыханием по какому-нибудь актёру из последнего просмотренного фильма (причём разброс типажей метался от смертельно опасного Энтони Хопкинса в «Молчании ягнят» до юного Луи Гарреля, меланхолично поющего «Все песни только о любви»). Несмотря на то, что она была очаровательной, хрупкой, кукольно-прекрасной и многим очень нравилась внешне, эпатажное поведение и слишком ярко выраженные артистичные замашки быстро отпугивали всех потенциальных ухажёров.