К востоку от полночи - Александр Иванович Сорокин

— Значит, в семье всё нормально, — вздохнул Оленев и направился на кухню готовить заказанный обед.

А Марина штурмовала переполненный автобус. Едва протиснувшись на площадку, перевела дыхание, но поправить шляпку не смогла: руки были плотно прижаты соседями и не поднимались.

— Боже мой, ни на работу, ни с работы нормально, по—человечески, доехать невозможно.

Вздох её души услыхал престарелый совслужащий в шляпе набекрень с высунувшимся галстуком. Почётного пенсионера буквально распяли на закрывшихся дверях.

— А вот, не захотели достроить коммунизьма, вот и ездите теперь как в зверином капитализьме! — прозлорадствовал старичок.

Марина покосилась в его сторону:

— Гос—споди, вы—то что о капитализме знаете. Там таких душегубок для народа нет.

— А ты, кукла, откеда знаешь? Поди, съездила уже, побывала там?

— Ну, побывала. И в автобусах, между прочим, не давили меня.

— В лимузинах ездила? Продалась, шалашовка, на доляры! Ух, нет на вас сорок седьмого года.

— А что было в сорок седьмом? — поинтересовался молодой голос.

— А в сорок седьмом мы таких космополитов на Колыму пачками слали!

— Так ты, значит, вохра поганая? — задребезжал голос у Марины за спиной, и кто—то сильно толкнул её, — Прости, дочка, дай протиснусь и гадине этой

— 31 —

пищик сомну. Пустите!

— Ага! Дайте выход народному гневу! — задорно крикнул тот самый молодой голос.

Автобус замитинговал.

Обед был готов. Юра поставил на стол последнюю тарелку, и в прихожей раздался мелодичный перезвон.

Тот факт, что дверь открыл улыбающийся муж, а дом встретил ароматом вкусных блюд, привело уставшую, измотанную и оскорблённую в автобусе женщину в более—менее приятное расположение духа.

— Здравствуй. Ты уже дома? А где Лерочка?

— Приобщается к общечеловеческим ценностям в кругу единомышленников и сверстников.

Обедать сели втроём.

— Как дела на работе, милый?

— Как всегда. Умирающие оживают, ожившие выздоравливают, выздоровевшие выписываются. А у тебя?

— Лучше не спрашивай!

— Не буду.

— Нет, ну как же! Ты представляешь — эта преподобная Леночка явилась на работу в таком платье!

— Карден? Зайцев?

— Да нет же. Разоделась в импортное австрийское платье как на дипломатический приём, и в ушах — ты только представь! — бриллианты!! Ни стыда, ни вкуса — брюлики днём! Думает, если она — любовница начальника отдела, то ей всё можно. Миля, секретарша директора, и то себе такого не позволяет!

— Это прискорбно. Надеюсь, коллектив осудил её большинством голосов?

— Тебе бы только иронизировать. Весь в собственную дочь. Помотался бы в нашем коллективе, узнал бы, что такое жизнь.

— Умоляю! Назначь любую казнь, только не эту.

Старший Оленев не вступал в разговоры, так как невестку не жаловал за пустоголовство, но выбор сына был для него священен. Обед завершился в молчании.

Юра принялся за мытьё посуды, отец проковылял в зал, где его сразу же приняли в компанию говорливые депутаты. Марина стала вспоминать оскорбление своей личности в автобусе, откинувшись на спинку стула в кухне.

Два раза треснул ключ в замке, и в прихожую ворвалась Валерия.

— Предки, привет! Есть хочу — ужас тихий!

— 32 —

— Лерочка! Доченька моя ненаглядная! — протянула нежные материнские руки Марина, — Иди ко мне, золотце, красавица моя ненаглядная! Посмотри, отец — вылитая я в детстве.

Оленев только хмыкнул в раковину.

— Ну ты скажешь, мамуля, — отбивалась Лера от маминой ласки, приторной, как крем на торте, — У тебя же мякина в голове, и коэффициент умственного развития не превышает двух, а у меня за двести зашкаливает, — она прикоснулась ко лбу Марины, словно измеряя температуру, а как только бедная мама уронила руки, дочь рванула в ванную.

— Ну, знаешь… Ну, Оленев — это уже твоё воспитание. Это только ты мог такому научить..

Такое свинство — в глаза родной матери!

— Это не он, это социальное окружение, — донеслось из ванной, — И научно—технический прогресс… И акселератство!

— Нет, я больше так не могу! Это не мой ребёнок! И откуда она такая?! — исполненная слёз, Марина бросилась из кухни.

— Я сам удивляюсь. Наверное, в роддоме подменили. Ты не заметила тогда ничего?

Он повернулся, чтобы поставить в сушилку вымытое блюдце, но вместо сушилки над раковиной висела книжная полка, заставленная томами сочинений В.И.Ленина. Юра перевёл взгляд на руку, в которой было блюдце. Рука держала чугунный угольный утюг.

Под столом что—то зашелестело, раковина идиотски захихикала.

— Опять ты за своё! — сказал Оленев и хотел швырнуть утюг под стол, но в руке уже ничего не было.

Конференц—зал больницы был полон. Заведующий хирургическим отделением профессор Черняк, и голосом, и внешне похожий на первого президента Страны Советов, только без родимых пятен, вёл заседание в манере и с интонациями своего двойника:

— Как вы знаете… товарищи… В отделении детской хирургии… произошёл, так сказать, прискорбный случай, я бы так его охарактеризовал. Заведующий реанимационным отделением… товарищ Грачёв Матвей Степанович… вот он тут, присутствует… Где? Ага, вот он, вижу, вижу. Так вот, я повторяю, он ввёл умирающему ребёнку препарат, над которым товарищ Грачёв работал… Кстати, работа нигде в плане научных исследований не фигурирует, я правильно говорю, Анатолий Васильевич? Да, вот и проректор по научной работе подтверждает: работа Грачёва в плане не значилась. Так вот, повторяю: ребёнок этот скончался, товарищи.

— Это ещё ничего не значит, — не выдержал Грачёв долгого вступления, — Все знали, что ребёнок обречён. И отрицательный результат говорит о том, что показания для применения ребионита должны быть сужены до определённых

— 33 —

пределов. Дайте мне возможность довести работу до конца, и я докажу свою правоту!

— Как видите, правота пока не на вашей стороне, Матвей Степанович… Я понимаю, ребёнок мог и так умереть, я не спорю… но момент его гибели совпал с моментом введения вашего препарата.

— Дайте мне условия для работы! Дайте нужную аппаратуру, помещение, двух лаборантов, и я докажу блестящую будущность ребионита!

— А валюта вам не нужна? — бросил из зала Веселов.

–.. а смерть ребёнка — это случайное совпадение, — не слышал издёвки Грачёв, — Результаты вскрытия не дали ничего против ребионита. Просто все ресурсы организма были исчерпаны, и даже мой препарат ничем не мог ему помочь.

— Значит, ребёнок умер от анабиоза? — спросил детский хирург, — То есть, всё—таки, от вашего препарата?

— Я же сказал: совпадение. Да, клетки должны были впасть в состояние анабиоза, но к этому времени в организме мальчика были грубые нарушения мембранной проводимости, и препарат в клетки не про—ник! Он так и остался в венозном русле!

— Анализы покажут, где находится ваш препарат, — перебил Черняк, — Надеюсь, у него есть точная химическая формула, и его можно выделить из продуктов метаболизма?

— Разумеется, есть! Очень точная и вполне оправданная. Смотрите сами, — Грачёв схватил мел и