Публике смотреть воспрещается - Жан Марсан

Робер и Байар. Да, да! Да, да!

Габриэль. Это было бы забавно!

Робер и Байар. Да, да! Да, да!

Габриэль. Я это предлагала не из пустого тщеславия…

Робер и Байар. Нет!

Габриэль …но в любом случае уже поздно!

Робер и Байар. Да…

Габриэль. Слишком поздно.

Робер и Байар. Да.

Габриэль. У вас такой вид, как будто ваши мысли заняты другим?

Робер и Байар. Нет!

Габриэль. Если вам не интересно со мной разговаривать, могу вам песенку спеть. Есть там в пьесе одна фраза, она меня настораживает: «Я не собака, я — женщина. Я имею право на уважение». А я разве не имею права на уважение? Ведь имею же!

Габриэль гордо выходит, Робер ее провожает.

Байар подходит к портрету Наполеона (увеличенная известная гравюра Изабе), прикрепленному кнопками к стене.

Байар (просто, довольно улыбаясь). Однако я действительно на него похож.

Робер. Просто фантастика!

Байар. Кажется, мне пришла хорошая мысль насчет третьего действия — я буду в шляпе.

Робер. Хорошо, будьте в шляпе.

Байар. О нет! В шляпе нельзя.

Робер. Да, нельзя. (Выходит.)

Байар (один, смотрясь в зеркало). «Прямое попадание! Мюрат, в атаку справа! Су, слева! Ланн, в центр!»

Кристиан (входит, все еще в мундире). Эге! Папаша, на сцену.

Байар. Бегу! (Выходит.)

Входят Эрве и Робер.

Эрве. Так, часы для четвертого действия — на каких мы остановимся? (Указывает на несколько различных каминных часов, выставленных на столе.) Я бы взял эти.

Кристиан (указывая на часы). А я — эти.

Эрве (указывая на третьи часы). В таком случае возьмем третьи, и дело с концом!

Робер. А я! Я еще ничего не сказал, я! Нас здесь трое, в моем кабинете, и решают все, кроме меня! Никто не спрашивает моего мнения! Никто даже не замечает, что я существую! В этом театре за все плачу я! Газ, электричество, жалованье! И я не имею права даже выбрать часы!

Эрве. Он прав.

Кристиан. Конечно, он прав, в чем дело!

Эрве. Выбирай. Давай! Давай, Робер!

Робер. Мне кажется, я не требую слишком многого.

Эрве. Ну, выбирай же, Робер!

Робер. Спасибо, Эрве. Ты добрый человек. Вы знаете, мне уже так давно не предоставлялся случай проявить инициативy. Я не должен, конечно, всем на это жаловаться… (Колеблется, рассматривая часы.)

Эрве. Ну вот. Эти — отличные. (Насильно вкладывает одни часы в руки Роберу.)

Робер. Да, правда эти подходят.

Эрве. Кристиан, иди за «электронами».

Слева врывается разгневанная Hиколь. Она в костюме. За ней — Габриэль в пеньюаре.

Николь. Умоляю тебя, моя дорогая, я прекрасно понимаю, что тебя не интересует то, что я делаю, поэтому будь добра, не морочь нам голову своим парикмахером. Ты не пришла вчера в зал, потому что не хотела видеть, как я играю, и все.

Шум голосов. Входят Байар и «электрон».

Эрве. Просмотрим еще раз самое начало! Все садитесь! По местам! Вопросов нет?

Николь. Есть. Я не могу разобраться в одной реплике. «Во время осады женщин выгнали, как собак. Надеялись таким образом научить их собачьей преданности. Но вместо этого они потребовали себе модные манто из канадской собаки». При чем тут собаки?

Эрве. Здесь у меня игра слов.

Николь (сбитая с толку). Какая игра, если женщин выгоняют? Почему это надо говорить Королеве Соединенных Штатов Мира?

Эрве. Потому что она идиотка. Просто потому, что она идиотка.

Николь. Теперь ясно! Теперь я ее понимаю.

Робер. Я записал несколько замечаний.

Эрве. Записал — и хорошо, оставь их при себе… Пройдем начало, самое начало. Там что-то не так, не так, как надо. «Электроны»… Внимание! Николь.

Звучит конкретная музыка.

Эрве (подпевает). Вы!

Электроны.

Один в другом, один в другом,Мы — электроны,Один в другом, один в другом,Мы против ионов!

Эрве. Совсем не так. Вчера, на репетиции, я просил вас, чтобы вы не считали себя электронами. Вы лезете вон из кожи чтобы влезть в кожу электрона, но у него нет кожи! Вы играете мне пьесу, в то время как я написал антипьесу! Вы говорите мне позитивным тоном текст, который я написал в отрицательном ключе! Я хочу создать негативный театр, театр за декорациями, театр под сценой, театр вне публики! Внетеатральную театральность! Яснее уже нельзя сказать. (Напевает мотив.) А! Забыл! Некогда было выучить наизусть!

Электроны.

Один в другом, один в другом,Мы — электроны,Один в другом, один в другом,Мы против ионов!

Николь (по роли). «Дамы и господа!»

Габриэль. Что-о-о?… Что ты сказала?

Николь. Я сказала: «Дамы и господа».

Габриэль. Значит, ты атакуешь: «Дамы и господа!»?

Николь. А что, ты что-нибудь имеешь против?

Габриэль. Ты ей, ей дал «Дамы и господа»?

Эрве. А ты что, имеешь право собственности на «Дамы и господа»?

Габриэль. Да! И ты это прекрасно знаешь!

Кристиан. Пойдемте, электроны, это не для вашего возраста.

«Электроны» выходят.

Николь. Послушай, дорогая, я очень огорчена, что ты не пришла смотреть, как я репетирую, но когда ты приходишь, я совсем репетировать не могу. Тебе что ни сделай…

Габриэль (не слушая ее, к Эрве). «Дамы и господа», сразу после занавеса, в публику, как пощечина, этого не было в первом варианте, которым я в тебя запустила? Вспомни-ка!

Эрве. Очень возможно.

Габриэль. Это я тебе дала идею насчет «Дамы и господа»!

Эрве. Очень возможно!

Габриэль. Но я дала ее тебе для меня, а не для Николь!

Николь. Тогда забирай их обратно, твои «Дамы и господа»!

Габриэль. Го-о-о-ды! Годы напролет я мечтаю обратиться непосредственно к публике, как Софи Демаретс…

Николь и Эрве …в «Прощай, осторожность!»

Габриэль. И ты, Эрве, действительно распрощался с осторожностью! Ты же прекрасно знаешь, что это тебе так не пройдет! Что получишь по заслугам. Просто не понимаю, не понимаю! Признай же, что в этом нет логики! Объясни же мне наконец! Объясни же мне! (Мечется в ярости; обходит вокруг письменного стола.)

Все жмутся по углам.

Байар. Осторожно! Она становится опасной! (Он больше показывает это жестами, чем выражает словами.)

Габриэль. Ты меня прекрасно знаешь! Какой у меня характер! На что я способна! Поджечь декорацию, оскорбить публику! Все это я уже делала! В Голливуде я в таком же состоянии, как сейчас, чуть не сняла скальп с Юла Бриннера, которого, кстати, обожаю! А с твоей головой, Эрве, я не остановлюсь на полдороге! Так почему? Почему?

Николь. Родная моя, если бы ты раньше пришла меня послушать, ты сразу бы услышала: «Дамы и господа». Мы не прятались и не за твоей спиной «Дамы и господа» шептали! Но перед генеральной, естественно, уже слишком поздно!

Габриэль. Николь, ты играешь в этом театре только потому, что на то была моя добрая воля.

Николь. Нет! Потому что я — жена директора.

Габриэль. Ха-ха! Сама призналась! Проговорилась! Только, Николь, учти — дебютировать хорошо, когда тебе двадцать лет… а это не твой случай!

Николь. Не мой! Тогда покажи мне свой паспорт, если уж на то пошло!

Габриэль. И покажу! В моем по крайней мере нет подчисток!

Николь. О-го-го! (Достает свой паспорт из сумки, лежащей на письменном столе.) А здесь что — подчистки? (Призывает в свидетели Байара, стоящего к ней ближе всех.)

Тот внимательно рассматривает фотографию в паспорте.

Байар. Это вы — на фотографии? Какой-то херувимчик.

Габриэль. Ах — смеюсь! Ах — заливаюсь!

Николь. Видишь, Робер, видишь?! Меня больше узнать нельзя. С начала репетиций я постарела на пятнадцать лет!