Презумпция любви - Тамара Шаркова

Горка оказался у кабинета как раз в тот момент, когда Васич решительно произнёс:

— Ладно, хочешь, я с парнишкой поговорю, объясню, почему не ложится ему дорога к морю?

— Ты с ума сошел! Ему не ложится! Ты думаешь, я туда поеду, пока хоть как- то с ним не разберусь?!

— Я думаю, ты не хочешь, чтобы тебя комиссовали, — сказал Васич после небольшой паузы с неожиданной сталью в голосе.

— Представь, не делаю из этого трагедии!

— Зато сейчас ты ломаешь комедию абсурда?! Хромой благодетель! Кому будет легче от твоей глупости? Мальчику, Рудольфу, тебе? Рудольф говорит, что сейчас мальчик нормально устроен, а вернешься, сможешь с ним общаться… Если, конечно, раньше не поубиваешь его опекунов. Какого лешего ты устроил скандал у майора? Представь, он обозлится и сообщит, куда надо, что два одиноких мужика похитили у него мальчика- сироту. Где после этого окажешься ты и мальчик?

— Это что? Вердикт общественного мнения? Если одинокий или вдовец, как Рудька, — значит извращенец?

— Не юродствуй! Давай я поставлю все точки над “и», и Рудольф отвезет парнишку туда, откуда ты его умыкнул.

Горка, застывший перед дверью, в которую тихо постучал, прислонился спиной к стене, сполз вниз и остался сидеть на полу, обняв коленки.

— Черт с ним, с санаторием и с вами, благодетелями. Никуда мы с Игорем не поедем. И я с сегодняшнего дня сам начну решать, как мне оформить на себя патронат, опекунство или что там еще!

— Вот именно! Что еще?! Ты же ни черта не смыслишь в этих делах! А парня ты спросил, хочет ли он тебя в папаши? Он, между прочим, только на поездку к морю согласился. Может он от обиды вообще не захочет иметь с тобой никаких дел или, ещё похлеще, — такого на тебя наговорит, что в суде будешь оправдываться.

— Уже и он у тебя извращенец?!

— Коська, ты не знаешь современных детишек! Они эту неразбериху с ювенильной юстицией ещё как умеют использовать в своих целях! Подруга моей младшей… ну, не подруга…одноклассница… разозлилась на отца за то, что он её на какую- то тусовку не пустил да еще наподдал за грубость, и написала на него донос о насилии в семье! Ты бы видел, как все закрутились: и школа, и социальные работники. Это к маргиналам они ни за порог, там же, сам понимаешь, грязь, запахи. А здесь семья известного человека, главного инженера, можно поиздеваться над людьми в культурных условиях, сунуть нос куда не надо. Доказать это самое насилие над ребенком они не смогли, но инженера затравили. Бросил он и семью, и работу, уехал к родственникам. Это хорошо еще, что девица о «развратных действиях» не сочинила. А то было бы, как с тем профессором из школы при консерватории. Целый год сюжет с центральных каналов не сходил. Даже после оправдания доказывал, бедняга, что он не верблюд

— Кончай, Василий. Если у тебя нет других забот в нашей гордой столице, которая слезам не верит, — возвращайся с миром в своё Конаково. А с мальчиком тебе лучше не общаться. У Рудьки переночуешь. Недоеденных карпиков с собой возьмешь, угостишь братца.

— Скотина ты, Кот!

— От скотины слышу!

— Ты что же, у чиновников правду надеешься найти?

— Ну, не такой уж я прекраснодушный. А коррупция на что? — в голосе Лаврова явно послышалась ирония. — Я же, сам понимаешь, в своем ведомстве не последний человек, имеются кой- какие знакомства. Ладно, пойдем на дорожку чайком побалуемся.

Константин неловко встал с кровати и, хромая сильнее обычного, направился к двери. Толкнул створку и замер на пороге:

— Горка!

Мальчик поднялся на ноги, не отрывая спины от стенки.

— В дверь звонили, я позвать хотел. Постучал Вам.

Помолчали. Васич за спиной Лаврова сказал с досадой: «Ну, дела…».

— Я… — первым заговорил Горка и слегка запнулся. — Вы не беспокойтесь. Не хочу я на море. Мне в городском лагере нормально.

Чай пили молча. Потом Лавров включил телевизор и демонстративно устроился на диване перед экраном смотреть «Планету людей». Горка закрылся в «колыбельке». Васич несколько раз звонил кому- то, потом аккуратно затянул ремешки на рюкзаке и позвал Лаврова в коридор. Тот прихватил с собой и Горку.

— Прощайте, мужики, — сказал Васич почти весело, хотя глаза у него были грустные, — отбываю в Конаково. Не поминайте лихом.

Лавров слушал его, приобняв Горку. Потом наступил такой момент, когда они с Васичем застыли друг перед другом, не решаясь ни сблизиться, ни отдалиться. Первым сделал движение Васич. Он шагнул навстречу другу, и стриженая голова мальчика оказалась прижатой к его рубахе, от которой исходил запах острого мужского пота. Он отшатнулся. Вась Васич развернулся и шумно вывалился на лестничную площадку.

Добжанский приехал на следующий день после отъезда Васича. Доктор нервничал, уединялся с братом в кабинете, с Горкой говорил, отводя глаза. Мальчик не выдержал, и, оставшись наедине с Константином, сказал:

— Дядя Костя, можно я ненадолго пойду во двор. Там в детском городке Марго с бабушкой и больше никого. Ну, помните, вы позавчера этой бабушке ручку на сумке починяли?

— Так девочка же маленькая совсем. Не скучно тебе будет?

— Найду, чем заняться. И не такая уж она маленькая. В этом году в школу идет.

— Хорошо. Только будь, пожалуйста, на виду.

Девочка и её бабушка Горке обрадовались. Бабушка сразу же пересела на другую скамейку и припала ухом к мобильному телефону. А Марго устроила у мальчика на коленях новую куклу- Братц по имени Анжелла, похожую на внучку Бабы- Яги, и стала учить ее и Горку арифметике.

Когда Марго повели домой, нехотя поплёлся в квартиру доктора и Горка. На лестничной площадке он неожиданно столкнулся с самим Добжанским и, уступая дорогу, с плохо скрываемой радостью сказал тому: «До свидания!». Доктор кивнул головой и заспешил вниз по ступенькам. Горка вздохнул с облегчением, постоял, посмотрел ему в след. А когда, довольный, повернулся к двери, то увидел на пороге Лаврова. Темные глаза Константина смотрели на Горку с укором.

— Наигрался? — сказал он, пропуская мальчика внутрь, и вздохнул. — Пойдём перекусим.

Ели молча, но Горка то и дело вскидывал глаза на Константина. Ему почему- то казалось, что Лавров хочет сказать ему что- то важное. Так и случилось.

Когда допили чай, Константин остановил Горку, который хотел было убрать со стола посуду.

— Не торопись. Успеется… Ты вот что, — виновато произнес Лавров, — наша с тобой поездка, похоже, отменяется. Но Рудольф тут ни при чём.

— Я знаю, — спокойно