Лодка на аллеях парка - Пер Монсон

Но социология, как и наука вообще, является не только общественным институтом. Это еще и человеческая любознательность перед лицом неведомого. Если первая точка зрения на науку лучше всего моделируется картиной парка, в котором люди могут гулять по существующим там аллеям и тропинкам (символизирующим установленные правила), то второй больше соответствует море, ограниченное лишь горизонтом. Первая картина символизирует взаимосвязь правил, вторая же — стремление расширить горизонты, нанести на карту доселе неизвестное и поразмыслить о бытии. Точно так же, как и всему в обществе, социологии присуща двойственность конформизма и обновления, воспроизведения уже известного и открытие непознанного. Полностью свободная или полностью зарегулированная социология одинаково немыслима, так же как полностью свободный или абсолютно несвободный человек. Ни полностью свободный от каких-либо связей, ни скованный таковыми — ни один человек не живет вне социальных структур. Нет человека, не имеющего никакой альтернативы. Таким образом, изучение общества — не изучение изолированных индивидов или «пленников системы». Это изучение отдельного индивида в системе или, выражаясь другими словами, «лодки на аллеях парка».

Именно этот парадокс «свободных индивидов в тюрьме общества» стал источником и широты социологии, и невероятного разнообразия того, что изучается, как изучается и, не в последнюю очередь, для чет изучается этой наукой. Американский историк науки Томас Кун предположил, что история любой науки (Кун изучает историю естественных наук, но многие используют его теории и по отношению к общественным наукам) начинается с борьбы большого количества теорий между собой; впоследствии побеждает одна особая точка зрения (парадигма), и на какое-то время наука становится своего рода «normal science», т.е. в этой науке более не дискутируются основополагающие онтологические и эпистемологические вопросы. Со временем, однако, накапливается все большее количество фактов, не укладывающихся в объяснения, предлагаемые существующими теориями, и мало-помалу это доводит науку до кризисного состояния. В момент кризиса новые теории и воззрения вступают в борьбу со старыми; если новые теории могут лучше объяснить накопившиеся эмпирические факты, одна из этих теорий побеждает, и наука вновь возвращается в «нормальное» состояние. Любая наука проходит, таким образом, через периоды «уверенности», когда каждый исследователь знает, что и зачем он будет изучать, чтобы способствовать развитию науки, и периоды кризисов и революций, когда возвращаются сомнения. Если воспользоваться теорией Куна применительно к социологии, то легко заметить, что это наука «многопарадигматическая». Поэтому образы, использованные в первой главе, могут символизировать различные парадигмы внутри социологии, и многие социологи пытаются подобрать определения для разных подходов в рамках одного предмета. Иногда это называют «объективистской» и «субъективистской» социологией; иногда подыскивают другие названия, вроде «парадигмы социальных фактов» и «парадигмы социальных определений» или «общественной перспективы» и «индивидуальной перспективы». Расхожими определениями (еще до Куна) были «позитивистская» и, соответственно, «непозитивистская» социология. При этом неизбежно создается впечатление, что между различными подходами к изучению общества лежит глубокая и непреодолимая пропасть.

Тем не менее преувеличивать размеры этой пропасти не следует. Она заметна, когда социология изучается «сверху», с обзорной научно-теоретической позиции. Социологи, исследующие как «общество», так и «людей», редко становятся чистыми «парадигматиками», они скорее «прагматики». Различия же, которые тем не менее существуют, должны, видимо, рассматриваться как различия в способах связи ученого со средой исследования. Именно эти различия могут впоследствии институционализироваться в различных направлениях и парадигмах.

Уже упоминавшийся ранее немецкий социолог Юрген Хабермас пытался систематизировать эти различия по способу связи (=способу включить себя в отношения) с тем, что изучается, выделяя при этом различные познавательные интересы, которые может иметь наука. Первый, технически-манипуляционный познавательный интерес воспринимает свой объект познания как нечто, лежащее вне самого исследователя, нечто, управляемое «объективными законами» и не зависящее поэтому ни от исследователя, ни от конкретных объектов исследования. Целью исследования при этом является открытие этих законов, с тем чтобы благодаря полученным знаниям можно было бы управлять действительностью, — примерно так же, как законы естественных наук применяются в промышленности. Социологом тогда называется человек, стремящийся открыть законы, управляющие общественной жизнью людей, для того чтобы уметь управлять (манипулировать) обществом.

Другой интерес, герменевтический (разъясняющий, понимающий), исходит из того, что между естественными и культурологическими науками имеется качественное различие. «Мы объясняем природу, но мы понимаем духовную жизнь», — писал немецкий историк и философ Дильтей в ходе уже упоминавшейся битвы идей в Германии XIX века. Целью культурологической (общественной) науки является не только открытие объективных законов, позволяющих манипулировать обществом, но и построение теорий, дающих возможность лучше понять других людей, другие общества, другие исторические эпохи. Такое углубленное понимание не нуждается в особой легитимизации, ведь все люди стремятся как можно лучше понять существующие взаимосвязи.

Наконец, третий, критически-эмансипаторский познавательный интерес исходит из предпосылки, что цель науки — освобождение людей и от скаредности природы, и от угнетающих структур общества. Поскольку природа (по всей вероятности) управляется все-таки объективными законами, к ней больше применим технический познавательный интерес, а «освобождающая» общественная наука в данном случае не применяется. При критически-эмансипаторском подходе рассматриваются в большинстве случаев структуры настолько «застывшие», что люди даже не воспринимают их как созданные и, следовательно, поддающиеся изменениям. Полученные знания впоследствии должны распространиться среди людей, угнетаемых этими общественными структурами, и люди обретают возможность освободить самих себя.

Эти три «интереса познания» довольно близки к трем социологическим традициям, выделяемым в этой книге. Но основываются они на способах связи с исследуемым объектом или, выражаясь точнее, на мотивах ученого, исследующего общество.

Объяснить общество, попять общество и изменить общество — вот три направления современной социологии, и одновременно это три способа взаимодействия с объектом, которые отдельный исследователь общественной жизни может взять на вооружение. Эти три направления часто кажутся полностью взаимоисключающими, поскольку считается, что основываются они на совершенно разных фундаментальных положениях о том, что такое общество, как оно должно изучаться и почему его следует изучать. Можно попытаться взять все три подхода, сравнить их недостатки и достоинства и сделать теоретический синтез, как уже поступали многие исследователи-практики. Я полагаю, что было бы упрощением выделять эти направления исключительно на научно-теоретическом уровне. Скорее нужно иметь в виду, что каждое направление в своей исходной точке упрощает (абстрагирует) нечто, имеющее принципиальное значение для другого направления. Эти исходные точки, как уже говорилось, находятся на разных уровнях абстракции, но впоследствии каждое из направлений должно вернуться к тому, что было первоначально исключено. Объясняющая социология, таким образом, должна уметь объяснить, почему люди с готовностью движутся именно «по аллеям парка», а понимающая социология соответственно должна суметь понять, каким образом такое количество отдельных людей с самыми разными жизненными понятиями могут создать стабильную социальную структуру. Социология, исповедующая «изменение» общества, столкнувшись с инерционным противодействием своим попыткам, должна поставить вопрос, отчего общественные отношения так трудно изменить и тем, кто ничего о них не знает, и тем, кто прекрасно их осознает. В качестве отправного пункта может появиться модель общества без людей (первая картинка — парк рано утром) при первом подходе; люди вне общества — при втором; и люди в «застывшем» угнетающем их обществе — при третьем. Эти иллюстрации — вспомогательные конструкции, которые могут использоваться в познавательных целях различными направлениями. Общество представляют как нечто, о чем в то же время известно, что оно является и чем-то другим. Подобные картинки и метафоры применяются давно, чтобы разъяснить свою позицию и разрабатываемые наукой представления, подобно тому как в течение долгого времени атом представлялся в виде модели Солнечной системы. Однако, несмотря на все различия и споры, имеется нечто, объединяющее всех, кто изучает общество, объединяя тем самым и объекты изучения: нее живут (или жили) в обществе. Сама возможность изучать общество существует исключительно благодаря этому обстоятельству. Простая мысль: необходимо быть частью общества, чтобы иметь доступ к его возможностям, — может быть углублена в гораздо более фундаментальном смысле: если бы не имел место факт существования общества, было бы невозможно иметь какое-либо представление о нем. Как члены общества, мы все в какой-то мере знаем, как общество функционирует, мы обладаем практическим «know-how», касающимся законов общества и наших возможных (и невозможных) способов выжить. Нет нужды даже до конца осознавать эти правила, примерно так же, как не нужно знать грамматические правила, чтобы говорить на своем языке. Человек и так хорошо говорит на нем, или, если перевернуть этот образ, язык говорит с нашей помощью. Социология занимается законами общества с целью изучения и размышления. Жить в обществе — необходимое, но недостаточное условие для того, чтобы иметь возможность изучать его. К этому нужно добавить мотив — стремление изучать его, и этот мотив мы можем подразделить на желание объяснить, понять или изменить общество. Выбранный мотив свидетельствует также о том, какой способ связи с обществом я привношу, что связывает меня с ним. Разнообразные научно-теоретические модели — это не только абстрактные мысленные картины, в которых я каким-либо образом представляю общество. Они являются также символами отношений, в высшей степени конкретных, постоянно действующими способами связи с коллективной жизнью, в которой я существую наравне с другими. Поэтому можно, не осознавая того, искать себя в определенных моделях и интересоваться различными традициями по сугубо личным причинам. Традиции социологии в своей основе не что иное, как институционализация подобных способов связи, какими бы «объективными правилами» они ни казались. Вследствие этого изучение общества означает, но сути, выявление человеческого в социальном институте науки.