Сон №9 - Дэвид Митчелл

– Добро пожаловать на мое дерево,– говорит она.

– Неплохо,– признаю я, но это больше, чем «неплохо».

– Я никогда еще не залезал так высоко. Чтобы забраться сюда, мы вскарабкались на самую вершину крутого склона. Вид поражает воображение. Серые, как крепостные стены, лица гор; зеленая река вьется змейкой в ущелье; висячий мост; мешанина из крыш и электрических проводов; порт; склады бревен; школьное футбольное поле; карьер, где добывают гравий; чайные плантации дядюшки Апельсина; наш тайный пляж со скалой, выступающей в море: волны, бьющиеся на отмели вокруг камня-кита; длинный берег острова Танэгасима[22], откуда запускают спутники; похожие на металлофон облака, как конверт для неба, который море скрепляет своей печатью. Потерпев неудачу в качестве главного древолаза, я назначаю себя главным картографом.

– Кагосима вон там… – Я боюсь отпустить ветку и указать рукой, поэтому только киваю в нужную сторону.

Андзю, прищурившись, смотрит в глубь острова.

– Кажется, я вижу, как Пшеничка проветривает футоны.

Я бабушку не вижу, но понимаю: Андзю хочется, чтобы я спросил: «Где?», и потому не издаю ни звука. Над внутренней частью острова вздымаются горы. Мияноура вершиной упирается в небо. Там, в дождливом сумраке, живут горные племена – они отрубают заблудившимся туристам головы и делают из их черепов чаши для питья. А еще там есть пруд, где живет настоящий, с перепонками между пальцев, весь покрытый чешуей каппа – он ловит пловцов, засовывает кулак им в задницы и вытаскивает сердца, которые потом поедает. Жители Якусимы никогда не поднимаются в горы, разве что в качестве экскурсоводов-проводников. Я нащупываю что-то в кармане.

– Хочешь бомбочку с шампанским?

– Спрашиваешь!

Андзю издает пронзительный обезьяний крик, переворачивается и повисает вниз головой прямо передо мной, хихикая над моим испугом. Потревоженные птицы улетают, хлопая крыльями. Она крепко держится ногами за ветку.

– Не надо! – Все, что я могу из себя выдавить.

– Андзю скалит зубы и машет руками, как крыльями.

– Андзю – летучая мышь!

– Андзю! Не надо!

– Она раскачивается.

– Я буду сосссать твою кррровь!

Заколка упала, конский хвост рассыпался, и волосы свесились вниз.

– Вот досада. Это была последняя.

– Не виси так! Перестань!

– Эйдзи – медуза, Эйдзи – медуза!

Я представляю, как она падает, отлетая от одной ветки к другой.

– Прекрати!

– А вверх ногами ты еще уродливей. Я вижу твои козюли. Держи пачку крепче.

– Сначала перевернись обратно!

– Нет. Я первая родилась, и ты должен меня слушаться. Держи пачку крепче.

Она вытаскивает леденец, снимает фантик и смотрит, как тот улетает прочь в морскую синь. Глядит на меня, кладет леденец в рот и нехотя возвращается в нормальное положение.

– Ты и вправду зануда.

– Если ты упадешь, Пшеничка меня убьет.

– Зануда.

Мое сердце бьется ровнее.

– Что с нами происходит, когда мы умираем? – В этом вся Андзю.

Пока она сохраняет вертикальное положение, мне на это наплевать.

– Откуда я знаю?

– Каждый говорит свое. Пшеничка говорит, что мы попадаем в безгрешный мир и гуляем там по садам своих мечтаний. Скучииища. Господин Эндо в школе говорит, что мы превращаемся в землю. Отец Какимото говорит, что все зависит от того, какими мы были в этой жизни,– я бы превратилась в ангела или единорога, ты – в личинку или . поганку.

– А ты сама как думаешь?

– Когда ты умираешь, тебя сжигают, верно?

– Верно.

– Значит, ты превращаешься в дым, так?

– Наверное.

– Значит, ты поднимаешься вверх.– Андзю выпускает ветку и резко вытягивает руки, указывая на солнце.– Выше, еще выше, и улетаешь. Я хочу летать.

Несомый потоком теплого воздуха, вверх расслабленно скользит канюк[23].

– На самолете?

– Кто же хочет летать на вонючем самолете?

– Я сосу бомбочку с шампанским.

– Откуда ты знаешь, что самолеты воняют?

– Андзю разгрызает свою бомбочку.

– Самолеты должны вонять. Столько людей дышат одним и тем же воздухом. Это как в раздевалке у мальчишек в сезон дождей, но в сто раз хуже. Нет, я имею в виду летать по-настоящему.

– С реактивным двигателем на спине?

– Без всяких реактивных двигателей.

– У Зэкса Омеги реактивный двигатель.

– Андзю испускает заготовленный вздох.

– Без всяких штучек Зэкса Омеги.

– Зэке Омега открыл в порту новое здание!

– И прилетел туда на реактивном рюкзаке?

– Нет,– признаю я.– Приехал на такси. Но ты слишком тяжелая, чтобы взлететь.

– Небесный замок Лапута[24] летает, а он сделан из камня.

– Раз мне нельзя говорить про Зэкса Омегу, то и ты молчи про небесный замок Лапута.

– Тогда кондоры. Кондоры весят больше меня. А они летают.

– У кондоров есть крылья. Что-то я не вижу у тебя крыльев.

– Привидения летают без крыльев.

– Привидения мертвы.

Андзю выковыривает из зубов осколки своей бомбочки. На нее нашло одно из тех настроений, когда я не могу даже представить, о чем она думает. Листва отбрасывает тень на мою сестру-близняшку. Одни кусочки Андзю чересчур яркие, другие – чересчур темные, будто ее здесь и нет.

Мастурбация обычно помогает мне уснуть. Это нормально? Что-то не слышал, чтобы кто-нибудь в девятнадцать лет мучился от бессонницы. Я не военный преступник, не поэт и не ученый, я даже не страдаю от неразделенной любви. Вот от похоти – да. Вот он я, в городе с пятью миллионами женщин, стремительно приближаюсь к расцвету своих сексуальных сил: обнаженные особы женского пола должны бы пачками приходить ко мне по почте в конвертах, а я одинок как прокаженный. Подумаем. Кому сегодня править караваном любви? Зиззи Хикару в мокром костюме, как на рекламе пива; мать Юки Тийо в глэм-роковом прикиде; официантка из кафе «Юпитер»; женщина-паук из «Зэкса Омеги и луны красной чумы». Вернемся, пожалуй, к старой доброй Зиззи. Я шарю кругом в поисках бумажных салфеток.

Я шарю кругом в поисках спичек, чтобы закурить пост-коитальную «Майлд севен», но в конце концов приходится воспользоваться газовой плиткой. Один Годзилла придушен, а спать хочется меньше, чем когда-либо. Сегодня Зиззи меня разочаровала. Неправильный выбор. Может, она становится для меня слишком юной? «Фудзифильм» показывает 01:49. Что теперь? Вымыться? Поиграть на гитаре? Написать ответ хотя бы на одно из двух судьбоносных писем, которые пришли ко мне на этой неделе? На какое? Выберем что попроще – ответ Акико Като на письмо, которое я написал, не сумев с ней встретиться. Этот листок до сих пор лежит в целлофановом пакете у меня в морозилке, вместе с другим. Я положил было его на полку рядом с Андзю, но оно все время смеялось надо мной. Оно пришло… Когда же это было? Во вторник. Отдавая его мне, Бунтаро прочитал надпись на конверте:

– «Осуги и Босуги, юридическая фирма». Бегаешь за адвокатами в юбках? Будь осторожен, парень, не то пришлепнут тебе парочку судебных постановлений к больному месту. Хочешь анекдот про адвоката? Чем отличается адвокат от сома? Знаешь? Один покрыт чешуей и ползает по дну, собирая падаль, а другой – просто сом.

Отвечаю, что уже слышал этот анекдот, и бросаюсь наверх в свою капсулу по лестнице, заваленной коробками из-под видеокассет. Говорю себе, что готов к отрицательному ответу,– но я не ожидал, что «нет» Акико Като прозвучит так хлестко. Я выучил это письмо наизусть. Вот самые удачные места: «Предать огласке личные сведения, касающиеся клиента, означает обмануть его доверие, чего не допустит ни один поверенный, облеченный подобной ответственностью». Приговор вполне окончательный. «Более того, я вынуждена отклонить вашу просьбу о передаче моему клиенту корреспонденции, которую, как он ясно дал мне понять, он получать не желает». Не очень много места для сомнений. Для ответа – тоже немного. «Наконец, если начнется судебное разбирательство с целью раскрыть сведения, касающиеся личности вашего отца, содействие вашим поискам на данном этапе представляет собой очевидный конфликт интересов, и я убедительно прошу вас оставить дальнейшие попытки затронуть этот вопрос и поверить, что настоящее письмо полностью выражает нашу позицию». Прекрасно. План «А» умер, едва родившись.

Господин Аояма, заместитель начальника вокзала Уэно, лыс, как болванка, и носит великолепные усы под Адольфа Гитлера. Сегодня вторник, мой первый рабочий день в бюро находок вокзала Уэно.

– У меня гораздо больше дел, чем ты думаешь,– говорит он, не отрывая глаз от бумаг.– Но я взял за правило проводить с каждым новичком индивидуальное собеседование.

Между фразами повисают паузы длиной с милю.

– Кто я, ты знаешь.– Скрип ручки.– А ты…– Он сверяется со списком.– Эйдзи Миякэ.

Он смотрит на меня, ожидая, что я кивну. Киваю.

– Миякэ.– Он произносит мое имя так, словно это название пищевой добавки.– Раньше работал на апельсиновой плантации,– он перебирает страницы, и я узнаю свой почерк,– на острове, каком – неважно, к югу от Кюсю. Сельскохозяйственные работы.