В Эрмитаж! - Малькольм Брэдбери

Загадка захватила меня, разбудила дремлющие исследовательские инстинкты, заставила кровь быстрее бежать по жилам. Под проливным дождем стокгольмского дня я все шире раскидывал поисковую паутину. Я изучал карты, цеплялся за каждый намек, не упускал ни единой возможности. Я останавливал иностранцев, гидов, американских туристов. Я должен был выяснить, в чем тут дело. Меня посылали в финскую, в немецкую, в русскую церкви. Некоторые варианты казались многообещающими, вполне вероятными, но все оказывались ложными. Я добрался до церкви на острове, куда можно было попасть лишь на пыхтящем пароходике, и, несмотря на удаленность этого места от центра, обнаружил там еще несколько королевских усыпальниц. Вспомнив о Франции и католицизме, я отправился в церковь Марии Магдалины. Никакого результата. При всем своем либерализме и сублимированной похотливости Швеция — религиозная страна. Я нашел поистине бесконечное количество церквей, кладбищ, гробниц, эпитафий, доброжелательных, но бесполезных для меня пасторов, усталых вдов в трауре.

Ветер пронизывает до костей, холодает. Я осмотрел практически весь Стокгольм: не только Гамла Стан, но и новостройки, загородные торговые центры, незастроенные пешеходные зоны, зеленым кольцом окружающие город. Не нашел я лишь следов Декарта. Создатель современной метафизики, автор великого «Мыслю, следовательно, существую», пророк современной души, мыслитель из мыслителей, даровавший нам сомнение, открывший превосходство разума над материей, научивший нас спрашивать, исследовать, наблюдать, присутствовал здесь лишь невидимо. Ни могилы, ни надгробного памятника, ни эпитафии, ни знака, ни признака. Я смущен, озадачен, потрясен. Что же случилось с беднягой Рене Декартом, неужели тут не обошлось без сверхъестественных сил?

4 (прошлое)

Началась эта история десять лет назад, в годы расцвета великой Книги книг. По определению нашего героя, «ЭНЦИКЛОПЕДИЯ, существительное, женского рода, этим словом называется собрание сведений из различных областей знания. Ее цель — собрать все знания, в беспорядке разбросанные по миру, в единое целое, сделать их доступными и понятными для современников и передать тем, кто придет после нас, — Потомству». Величайший замысел, Книга века, вместившая в себя все, что когда-либо было исследовано или продумано. Не бывало еще проектов более грандиозных. Но писать эту книгу — грязная, неблагодарная и опасная работа, сулящая болезни и горести. Осуществлявшие ее подвергаются гонениям со стороны церкви и двора. Цензура в каждом утверждении, в каждом слове справедливо подозревает скрытый намек. А тут еще острая на язык супруга с беспрерывными жалобами на бедность, на скудость литературных заработков. И дочка-плясунья, такая очаровательная и хорошо воспитанная, которая вот-вот достигнет брачного возраста и которой необходимо приличное приданое. Так что над нашим Дени Грезящим Наяву нависла необходимость решиться на некий вполне реальный и серьезный шаг…

Но почему бы, в конце концов, заботливому мужу и нежному отцу не ограбить философа и буквоеда? Ведь оно, самое ценное его достояние, совсем рядом. Оно тут, под рукой, свалено пачками на столе, расставлено на полках. Библиотека Дидро, две тысячи девятьсот четыре переплетенных в кожу тома, — одно из богатейших книжных собраний века. Ведь это библиотека самой «Энциклопедии», а значит — библиотека Просвещения. Он покупает и прочитывает все, что издается, переводит со многих языков. Философия, классическая и современная, медицина, механика, он не пропускает ничего. Он стремится приобрести всю отпечатанную на бумаге мудрость человечества. Он переписывается со всеми выдающимися учеными. Все книги его библиотеки снабжены примечаниями, порой представляющими собой фактически самостоятельные произведения. Примечания накорябаны на полях и между строк небольшой изящной рукой Философа. Примечания — плод труда его не знающего устали ума. И все книги он пускает в дело, с их помощью он ваяет книгу книг, «Энциклопедию». За нее он сражается, страдает, чуть было не угодил в тюрьму. Но теперь, не пора ли теперь пустить библиотеку на продажу?

Сказано — сделано. Найти покупателя несложно. Достаточно лишь намекнуть старому и близкому другу, заправскому щеголю, дворцовому прихвостню Мельхиору Гримму — и готово. Гримм — толстый франт, путешественник, свой человек при всех европейских дворах, советник по культуре всех королей, консультант по брачным вопросам для всех аристократов, хранитель секретов, покровитель юного Моцарта, помощник и критик, поставщик новинок парижской мысли. Ему понадобилось лишь обронить словечко в одном из своих любезных, остроумных, чрезвычайно информативных посланий к петербургскому барону и генералу Ивану Ивановичу Бецкому, имеющему не менее широкие связи. Бецкой — камергер, придворный советник, мастер приобретать вещи и, если верить бесчисленным грязным слухам, любовник матери-царицы, ведет изощренную политическую игру и нуждается в остроумии и мудрости Мельхиора Гримма. Само собой, он согласился помочь. «Купите, — шепнул он на ухо императрице. — Купите — и приобретете славу покровительницы Просвещения. Ваш поступок вызовет всеобщее восхищение, особенно во Франции».

Но великая женщина, впрочем, как всегда, умна и оригинальна. Она не просто последовала совету Бецкого, она пошла куда дальше. Философ не смог бы даже вообразить такое, знаменитый мистификатор не выдумал бы ничего подобного. «Жестоко разлучать мудреца с книгами, столь необходимыми для его работы и украшающими его досуг», — заявила императрица. Она купила библиотеку и заплатила более чем щедро (пятнадцать тысяч ливров). Но от доставки книг в Петербург отказалась. Вместо этого Дидро предложено место библиотекаря в его собственной библиотеке с жалованьем тысяча ливров в год. Мало того, с согласия (пусть и неохотного) короля Людовика наш герой становится придворным библиотекарем Эрмитажа — и все это не покидая своего кабинета. Книгам, таким образом, предстоит остаться на месте под присмотром супруги Философа, служить источником его мудрости и скрашивать недолгие часы отдыха. И так вплоть до кончины нашего героя. Только тогда сделка вступит в силу, книги упакуют в ящики, погрузят на корабль и доставят в Малый Эрмитаж.

Разумеется, наш герой от всего сердца благодарен царице. И позаботится о том, чтобы донести свое отношение к ее действительно беспримерному благодеянию до современников и потомков. «Я падаю перед Вами ниц, — писал он в одном из самых восторженных благодарственных посланий, когда-либо появлявшихся на свет, — я простираю к Вам руки, я жажду говорить с Вами, но боюсь, что разум мой бессилен: чувства переполняют меня, как малого ребенка. Мои руки сами собой тянутся к старой лире, давно заброшенной ради философии. Я снимаю ее со стены. Обнажив голову, я перебираю струны — я пою благодарственную песнь великой императрице, Вам!!!» Потом, правда, возникают кое-какие мелкие затруднения, связанные с обычной петербургской бюрократией. Прошел год, а Дени-Философ все еще бился в тисках бедности. Он снова пишет царице и осторожно жалуется, что не получил ни пенни из обещанной суммы. Однако же царица, великая, как всегда, исправила упущение. Она не только разобралась с бюрократическим затором, устроила разнос канцлеру и послала Философу деньги. Она заплатила нашему герою жалованье за пятьдесят лет вперед (пятьдесят тысяч ливров), любезно предположив, что здравствовать он будет целых сто четыре года.

Вновь исполненный благодарности, Дидро посвящает благодетельнице пламенную оду и для погашения своего долга выражает готовность оказать ей любые услуги в любой области, сделать все, что она пожелает. А тем временем на Неве строился и неуклонно рос самый странный из городов мира. И вскоре парижские архитекторы, инженеры, ремесленники, актеры, финансисты и даже генералы стали ежедневно стучаться в дверь Философа. Он подвергал их медицинскому осмотру, отбирал, наряжал в дорогу и отправлял на север. Когда Екатерине вдруг пришло в голову увековечить память своего предшественника Петра сверхогромной статуей, Дидро с помощью своих энциклопедических списков нашел ей скульптора — Этьена Мориса Фальконе, возможно, не лучшего и не особенно покладистого, но зато самого дешевого из оказавшихся под рукой. Когда по Парижу стали ходить брошюрки, приписывающие царице участие в позорных преступлениях, наш Философ-либерал и это взял на себя и постарался пресечь слухи. «Просто удивительно, сколько ролей я играю в этой пьесе», — размышляет он.

Мало того, он превратился в заложника самой неистовой покупательницы эпохи. И он покупал. Господи, сколько он всего накупил! Один или в компании с двумя приятелями — высоким Голицыным или маленьким Гриммом — он рыскал повсюду, он опустошал парижские пассажи, побывал во всех закоулках Сен-Виктуар. Ежедневно в поисках добычи для царицы покупателей он совершал набеги на магазины эстампов и галереи, мансарды и мастерские, салоны и аукционы. Он скупал книги шкафами, он собирал гравюры и миниатюры, ожерелья и безделушки, он, не задумываясь, приобрел целую коллекцию beaux arts[8]. Повинуясь внезапному порыву, он даже решился побаловать сам себя новым роскошным платьем; увы, оказалось, что оно плохо сидит: наш герой не умел одеваться как вельможа. Последствия не заставили себя ждать: в Париже начался арт-бум. Аукционы превратились в кровопролитные битвы. Гравюры шли по цене гобеленов. Самые бывалые коллекционеры отступали, израненные, с полей сражений. В это время умер Ганье — бывший секретарь Людовика XV, и наш герой намекнул царице, что покойник, не умея толком читать, был обладателем замечательной библиотеки и ухитрился собрать великолепную коллекцию, хотя наслаждаться прекрасными картинами был способен не больше слепого нищего. Покупайте, ответила императрица. И он купил. Потом на рынке появилась коллекция Луи-Антуана Кроза, и Философ-скупщик опять оказался тут как тут. Ему удавалось провернуть самые невозможные сделки, он изобретал новые стратегии, не гнушался мистификациями, распускал слухи и сплетни, натравливая наследников друг на друга.