Том 9. Три страны света - Николай Некрасов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В комнате, убранной с безвкусным великолепием, вокруг стола, установленного бутылками, сидело, ходило и лежало человек десять, с красными лицами и сверкающими глазами; они кричали, хохотали, чокались, целовались и пели. Полинька была скромна, но чувство скромности не переходило у ней в щепетильность и чопорность, и она с любопытством рассматривала холостую пирушку, которой не приводилось еще видеть ей ни разу в жизни, и не смущалась тем, что не на всех пирующих были галстуки, а на некоторых не было даже и сюртуков. Прежде всего, бросался в глаза господин, которому высокий рост, широкие плечи, огромный лоснящийся лоб и круглые красные щеки, удачно скрадывавшие своей одутловатостью непомерную величину носа, давали неотъемлемое право на название «видного мужчины». На глаза некоторых он мог назваться даже красавцем. Наряд его поражал пестротой и изысканной роскошью: в его шарфе горел брильянт, оскорблявший своей огромностью всякое чувство приличия, а толстые пальцы его жестких и красных рук усеяны были кольцами и перстнями, столько же безвкусными, сколько и богатыми. Во всю длину груди шла золотая толстая цепь; на животе тоже красовалось золото, в форме разных зверей, птиц и рыб. Его черные, довольно жидкие волосы, с висками, зачесанными к бровям, щедро натерты были фиксатуаром. Походку имел он величавую, а в маленьких, заплывших жиром глазах его выражались самодовольствие и презрительное высокомерие. Говорил он сиплым басом, резко и отрывисто, и хохотал — исключительно собственным шуткам — так, что стекла дрожали. Он беспрестанно обходил с бутылкой гостей, наполнял стаканы, непомерно проливая, и приставал с просьбами пить.
— Что ж, господа! — говорил он с упреком: — никто не пьет! Разорить, что ли, хотите Ивана Тимофеича?.. Ведь я для того купил, чтоб пить… ей-богу! или боитесь, нехватит на ночь?.. А Иван-то Тимофеевич на что?.. Стоит турнуть гонца к благодетелю… А? не правда ли?
Благодетель, к которому относились последние слова видного мужчины, господин с стеклянным лицом и стеклянными глазами, по всей вероятности винный продавец и главный потребитель своего товара, энергически отвечал:
— Для милого дружка и сережка из ушка; хоть бочку прикатим, слова не скажем!
— Уж еще мы не пьем! — возразил видному мужчине один рыжий гость обиженным голосом. — Да я еще за обедом водки три рюмки да хересу стакана четыре выпил… а ведь каждый стакан хересу бутылки шампанского стоит!
— Ну вот, — перебил его видный мужчина, — расхвастался! десять человек… а что выпили? стыдно сказать! всего… всего, — заключил он тоном тончайшей иронии, — третью дюжину допиваем!
Раздался дружный хохот гостей, покрытый собственным хохотом видного мужчины.
— Борис Антоныч, сделайте одолжение!
Господин, к которому теперь обратился видный мужчина, сидел на диване; видна была только его голова, которая висела почти над самым столом, резко отличаясь своей бледностью. Лицо маленькое, с миниатюрными, очень тонкими и нежными чертами, необыкновенно черные курчавые волосы, изредка пересыпанные седыми, проницательные большие глаза, радостно вращавшиеся кругом, и густые нависшие брови, которые, казалось, неохотно расправлялись вопреки своей привычке хмуриться: таков был Борис Антоныч.
— Вы знаете, что я не могу много пить, — отвечал он тонким и приятным голосом.
— Для меня! — неумолимо возразил видный мужчина, двинув к нему стакан, который пришелся почти на одной линии с носом курчавого старичка.
— Для вас — извольте! Я не знаю, чего бы я не сделал для почтеннейшего нашего Василия Матвеича! да и каждый из нас… не правда ли, господа?
— О, разумеется!
— Василий Матвеич, — продолжал курчавый старичок, — между нами голова. Ему на роду написано ворочать миллионами.
— Вашими устами мед пить! — отозвался видный мужчина, лицо которого засияло, и протянул к старику стакан.
Они чокнулись и выпили.
— Сто лет жить, сто миллионов нажить! — воскликнул курчавый старичок, поставив свой стакан. — Уж как Василий Матвеич вздумает покутить, так у него стыдно становится отказываться… Такое радушие — все нараспашку… десяток гостей назовет, а на сто вина закупит! хе, хе, хе!..
И курчавый старичок залился сухим, дребезжащим смехом.
— Уж кутить, так кутить! — величаво заметил видный мужчина.
— И надо правду сказать, — продолжал курчавый старичок, — кутить он кутит, да и дела не забывает. И бог знает, когда у него хватает на все времени! Человек светский, общество любит; утром — на завтраке; там, глядишь, обед дома, и за обедом гостей тьма; там в театре… как же?.. нельзя и не повеселиться… мы ведь не хуже других. Денег, слава богу, довольно… надо свое сословие поддержать! хе, хе, хе!.. а оттуда частенько к цыганам, к Матрене Кондратьевне… а? есть тот грех?
— Дело житейское, — с гордостью отвечал видный мужчина.
— Думаешь, дело ждет… интерес упущен!.. Не тут-то было! и дело идет своим чередом, товар принят, почта отправлена, счета поверены… а все он же, Василий Матвеич!.. все он! без него в магазине ничего не делается!
И тут курчавый старичок лукаво посмотрел в правый угол, где молчаливо сидел человек с угреватым лицом, худо одетый, худо выбритый и худо причесанный. При взгляде старика по толстым потрескавшимся губам его пробежала злая, радостная улыбка, и он незаметно кивнул головой.
— Не понимаю, просто не понимаю такой деятельности, — продолжал курчавый старичок. — Да научите меня, Василий Матвеич, вашему секрету! я вот едва умею справиться с моим маленьким хозяйством.
— Очень просто, — глубокомысленно отвечал видный мужчина, — строжайший порядок… ежеминутная отчетность, исполнительность?.. аккуратность… все по часам… строгость… ночи не спишь за делами…
— Я так и думал! — воскликнул курчавый старичок и опять лукаво взглянул в правый угол и получил в ответ ту же ядовитую, радостную улыбку. — Вот после того и судите о людях по наружности! А ведь другой, посмотревши на жизнь Василия Матвеича, как он то в театре, то у цыган, то на попойке, то у себя банкет задает, подумает сдуру, что он — извините, почтеннейший Василий Матвеич, — пустейший и ленивейший человек, за которого все делает какой-нибудь приказчик.
Курчавый старичок переглянулся с дурно причесанным господином.
— …и которому, — заключил он любезнейшим и добродушнейшим голосом, — не миновать банкротства! ха, ха, ха! не правда ли, господа?
Курчавый старичок залился своим звонким смехом и светлым, добродушным взглядом обвел все собрание.
Никто, казалось, не заметил, что смех его отзывался зловещей иронией, и все добродушно смеялись вместе с ним, и всех громче и добродушнее смеялся сам видный мужчина!
Худо выбритый гоподин тоже смеялся в своем углу.
— Выпьем же, господа, — воскликнул Борис Антоныч, — за здоровье почтеннейшего и деятельнейшего Василия Матвеича.
— Выпьем! выпьем!
— Вина! — закричал восторженно видный мужчина.
Принесли вино, хоть и в прежних бутылках было еще довольно; пробка хлопнула, и видный мужчина начал наливать.
— А Харитону-то Сидорычу, — заметил Борис Антоныч, указывая на дурно выбритого господина, — помощнику-то вашему… хоть, правду сказать, вы не очень нуждаетесь в помощниках… хе, хе, хе!
Старик опять засмеялся и лукаво щурился то на видного мужчину, то на его помощника.
— Нальем и Харитону Сидорычу, — отвечал видный мужчина, терпеливо выжидая с нагнутой бытылкой, пока осядет пена в стакане старичка. — Харитон Сидорыч! — продолжал он, дополнив стакан, совсем другим тоном: — что вы там, заснули, что ли? рыбу удите?
— Чего изволите? — подобострастно сказал худо причесанный господин, почтительно вставая.
— Приросли, что ли, к месту-то, батюшка? мне гостей помнить или вас? Могли бы и сами подойти… я вина не жалею… давайте стакан.
Харитон Сидорыч подошел со стаканом, и, когда видный мужчина наполнил его, он молча возвратился на прежнее место.
— Уф, руку отморозил! — сказал видный мужчина, ставя на стол порожнюю бутылку.
— Здоровье Василия Матвеича!
Все взяли стаканы и встали. Встал и курчавый старичок, но он почти не сделался выше.
— Скажи, пожалуйста, — обратилась удивленная Полинька к своей приятельнице, — тут есть какой-то маленький старичок. Что он, без ног, что ли?
— Нет, он уродец, горбун.
— А кто он такой?
— Да в компании с моим мужем. Вот он-то и дает деньги…
— А какой странный, сколько ему лет?
— Говорят, уж пятьдесят с лишком.
— А лицо, точно как у ребенка; волосы почти все черные! А глаза-то, глаза…
— У него отличные глаза, — заметила Надежда Сергеевна.
— Да, большие, черные, только как противно их прищуривает! А брови как нахмурит вдруг, так даже страшно делается… Он, должно быть, презлой…
