Жернова истории 3 (СИ) - Андрей Колганов

   - Надежда Константиновна, я понимаю, что подчас бывает трудно отделить личные отношения от политики, - держу себя в руках, стараясь быть как можно вежливее, но чувствую, что мои усилия пропадают втуне. Черт, ну как же объяснить ей, что поддержка Зиновьева ведет в тупик! - Григорий Евсеевич, действительно, прилежный ученик, и довольно ловко повторяет заученные теоретические формулы. Вот только применять их к реальным обстоятельствам он ни черта не способен. Даже если поверить его крикам о недооценке кулацкой опасности, - а я в них нисколько не верю! - то провести свою собственную политику нажима на зажиточную верхушку деревни у него кишка тонка. А вот Сталин, при всех его диктаторских замашках, в случае необходимости как раз с этой задачей справился бы.

   - Да уж, давить он умеет... - саркастически бросила Крупская.

   - Рассуждения Зиновьева о справедливости нельзя вообще брать всерьез, - нет, похоже, ее никакими аргументами не прошибешь. Личная неприязнь к Сталину и дружба с Зиновьевым перевешивают все. - В его устах - это чистая демагогия. Не человеку, собравшему вокруг себя подхалимов и проходимцев, которые с его благословения запускают обе руки по локоть в кассу Коминтерна, добывая себе и своему патрону средства на сладкую жизнь, рассуждать о попрании справедливости! Да и о поддержке мировой революции - тоже...

   - Как вы смеете распространять эту грязную клевету про Григория Евсеевича! - ее лицо потемнело от гнева, а руки нервно зашарили по столу. Не нащупывает ли, чем бы эдаким, потяжелее, в меня запустить?

   - Не приучен передавать слухи, - отвечаю спокойным сухим тоном. - Говорю лишь о том, чему сам был свидетелем. Но дело даже и не в этом. Зачем вообще нужно поднимать знамя внутрипартийного раздора? Чтобы вдрызг разругаться, и чтобы потом победители сводили счеты с побежденными? Вы этого хотите?

   - Партийную линию необходимо выправить! - решительно заявляет мне секретарь ЦК и заместитель наркома просвещения.

   - Склокой на съезде вы ничего не добьетесь, - меня охватывает усталость. Похоже, весь разговор впустую. - Впрочем, решение в любом случае за вами, - поднимаюсь со стула. - Всего хорошего. Очень не хотелось бы, чтобы в результате вас выкинули из Секретариата ЦК, потому что это повредит вашей, да и нашей общей работе по ликвидации неграмотности и подготовке кадров.

   В квартире на Большом Гнездниковском появляюсь злой, как черт. На себя, в первую очередь. Никуда не годный из меня дипломат. Боюсь, что такой же облом будет и с Сокольниковым. И ведь до него еще добраться надо. А выходов на наркома финансов у меня нет. Конечно, можно пойти по официальному бюрократическому пути, но, во-первых, это потеря времени, и, во-вторых, не хотелось бы свою встречу с Григорием Яковлевичем делать слишком уж явной.

   Когда, вымыв руки, сажусь за накрытый Лидой стол, она усаживается напротив меня. Поднимаю глаза, и вижу ее заботливый, слегка встревоженный взгляд. Чует, что со мной не все в порядке, но допрашивать не торопится. Хорошая мне все же досталась жена: не терзает вопросами, понимая, - все, что нужно, расскажу сам. Привыкли мы уже полностью доверять друг другу, ведь какая иначе семейная жизнь?

   Вся моя накипевшая злость куда-то улетучивается. Быстро доедаю обед, встаю, пододвигаю стул и сажусь рядом с Лидой, обнимая ее за плечи и прижимаясь щекой к ее щеке, вдыхая запах ее волос... Так не хочется вываливать на нее груз своих проблем, но - надо! Нельзя таиться друг от друга.

   - Боюсь я, Лида... - тихо шепчу ей на ухо.

   - Боишься? Чего? - она берет мою голову в ладони и пристально смотрит прямо в глаза.

   - Назревает большая драка в партии. Зиновьев и Каменев хотят отобрать большинство в ЦК и в Политбюро у Сталина, Рыкова и Томского. Недовольных результатами нашей политики среди партийных работников немало, и новая оппозиция старается объединить их вокруг себя, - начинаю объяснять жене причины своего беспокойства. - Но еще хуже то, что они стараются использовать карьеристские элементы в местных парторганизациях, по существу обещая им создать в ЦК своего рода "губкомовское большинство". А состав делегатов съезда фактически формируется как раз на уровне губкомов, так что от их позиции будет зависеть очень многое. Не хочется мне что-то проверять на деле, что станет с партией, когда ее руководство превратится в союз губернских секретарей, - осторожно высвобождаю свою голову из нежных рук Лиды и снова прижимаюсь к ней щека к щеке.

   - Погоди! - она отстраняется немного и снова пытается заглянуть мне прямо в глаза. - У тебя, там - так и было?

   - Нет, - качаю головой, - у нас Сталин оставался генсеком ЦК, и за четыре года обеспечил такой подбор партийных кадров на местах, что мог не бояться никакой оппозиции. Явное большинство делегатов съезда и все местные делегации, кроме ленинградской, гарантировано шли за большинством ЦК и лично за Сталиным. А теперь у оппозиции есть немалые шансы если и не переиграть большинство, то уж выторговать у него значительные уступки. При этом Зиновьеву с Каменевым как раз ничего не светит, а вот губернские секретари могут отхватить себе, в обмен на поддержку большинства, немалые посты в центральном руководстве и едва ли не решающее влияние на общепартийную политику. - В дальнейших рассуждениях необходимости не вижу. Главное сказано.

   Лида, умница, тут же схватывает существо моих опасений:

   - Это что же, ЦК может стать таким... такой... - она пытается на ходу подобрать точное слово, - такой местнической лавочкой?

   - Станет, - киваю в ответ, - если большинство не сумеет переломить ситуацию. Главное - исключить саму возможность торга за руководящие посты под обещания "правильного" голосования на съезде, чтобы не превратить это в регулярную практику.

   - Но ведь наши партийные чинуши точно станут торговаться! - с негодованием восклицает моя жена. - Что я их, не знаю, что ли?

   - Вот и я не представляю, как большинству ЦК удастся избегнуть необходимости договариваться с руководителями губернских и республиканских делегаций на съезде, - тут у меня, по так и не изжитой вредной привычке, вырывается тяжелый вздох.

   - А что же делать? - Лида явно расстроена нашим разговором.

   - Как ты понимаешь, повлиять на позиции делегатов я не могу. Но вот с некоторыми крупными фигурами, сочувствующими оппозиции, можно было бы поработать. Вот я и попробовал сегодня поговорить с Крупской...

   - И что? - не выдерживает даже короткой паузы жена.

   - И ничего. Плохой из меня дипломат, - в раздражении дергаю щекой.

   Но делать нечего, я должен попытаться оторвать наркома финансов от оппозиции, иначе потом буду есть себя поедом за упущенную возможность. Вот только как к нему подойти?

   - Лида, а среди круга знакомых Михаила Евграфовича не может найтись кто-нибудь, кто близок с Сокольниковым? - жаль, сам Осецкий с Сокольниковым лично нигде не пересекался.

   -Так папа сам у него служил! - тут же вырывается у моей жены.

   - Где? В Наркомфине? - спрашиваю немного удивленно.

   - Почему в Наркомфине? - теперь настает ее очередь удивляться. - Папа в девятнадцатом и в двадцатом несколько месяцев служил военкомом дивизии у Сокольникова в 8-й армии.

   Да, точно, Сокольников же командовал этой армией, когда она взяла Ростов-на-Дону и Новороссийск. Помнится, он тогда еще обвинил 1-ю Конную в грабежах и мародерстве.

   - Военкомом дивизии? - переспрашиваю вслух. - Так мы с ним, небось, в одном звании?

   - В Красной Армии званий нет! - с легкой ноткой раздражения напоминает мне супруга. Да, это я маху дал. Вроде бы уже не первый год здесь, а вот поди ж ты...

   - Виноват, в одной должностной категории, - тут же поправляюсь.

   - Папу по возрасту даже на воинский учет не поставили, - поясняет Лида.

   Когда дома появился Михаил Евграфович, уговорить его связаться с Сокольниковым стоило немалых трудов.

   - Кто он, а кто я? - отбивался он от моей просьбы. - Да ведь даже и телефона его не знаю, ни служебного, ни, тем более, домашнего.

   Домашний телефон и я тоже не знал, а вот служебный с готовностью продиктовал своему тестю, под обещание, что он завтра же с утра непременно свяжется с Григорием Яковлевичем:

   - Хотя у нас чинопочитание уже глубокие корни пустило, но не думаю, что Сокольников от своего боевого товарища по гражданской отвернется, - втолковываю ему. - Тем более, что вы у него отнюдь не рядовым служили.

   Долго ли, коротко ли, но на третий день Михаил Евграфович все же созвонился с наркомом финансов и уговорил его принять меня для приватной беседы.

   В назначенное время подъезжаю к Сокольникову домой. На звонок дверь открывает изумительно красивая молоденькая еврейка. Так-так, значит, наш нарком уже успел жениться третий раз. И новую жену его зовут...