Хранители магии - Кэролайн Стивермер

— Мистер Лэмберт был так любезен, что вызвался зайти за мной завтра днем.

Джейн позволила себе на мгновение задуматься о Лэмберте. Было в нем нечто очень необычное. Конечно, не приходилось удивляться, что она нашла его привлекательным. Она восприняла бы так любого мужчину, настолько же спортивного, двигающегося с такой же инстинктивной непринужденностью, чей взгляд выражал бы такую же подкупающую скромность. Однако ей нельзя было отвлекаться.

— Бедняга не догадывается, что его ждет. Он тебя не боится. Пока. — Похоже, Роберт был склонен оставить эту тему и сосредоточиться на еде. — Ничего, дай ему время.

Глава 2

Поэтому, когда пересекает

Тот, кто богам угоден, эту чащу,

Я, словно метеор, с небес свергаюсь,

Чтобы его спасти от западни.

Тот вечер оказался слишком жарким, чтобы придерживаться традиционного меню, состоявшего из мяса и двух видов овощей, разваренных до предела, однако Лэмберт по привычке отобедал в университетской столовой и даже отведал сыров, подававшихся в качестве последнего удара по пищеварению. Хотя ел он мало, присутствие на обеде позволяло ему вернуться в общество других людей. Пусть даже он почти не разговаривал. У него не было такой возможности.

Несмотря на тяжелую пищу, разговор за столом был оживленным. Лэмберту пришлось сесть между Кромером и Полгрейвом, которые проработали в колледже Тернистого Пути всего год, но были уже такими чопорными, словно провели здесь всю жизнь. Примерно три раза в неделю они спорили о Библии. В другие дни вели дискуссии о погоде, китайской политике и лошадях. Лэмберт совершенно не разбирался в китайской политике, но, судя по их мнениям о Библии, погоде и лошадях, на высказывания обоих не следовало обращать никакого внимания. Сегодняшний вечер оказался библейским.

— Я не согласен с утверждением, будто Священное Писание нельзя подвергать научному изучению. — Полгрейв пьянел от бордо не так быстро, как Кромер. — Почему Библия должна отличаться от любой другой книги?

— А я и не говорил, что должна, — парировал Кромер. — Я никогда не говорил, что ее не следует подвергать анализу с помощью любого научного метода, какой вам понравится. Я сказал, что само по себе научное исследование ничего не доказывает. Вы можете выстроить свои гипотезы в ряд от наименее невероятных до самых невообразимых. Вот для чего нужны научные исследования. Но Священное Писание нельзя понять в рамках гипотез.

— Я не согласен. Ни один разумно мыслящий человек иначе Библию и не понимает, — заявил Полгрейв. — Даже если бы ваш подход имел смысл (а он его не имеет), то для чего он был бы нужен? Куда бы он нас привел? Обратно в Вифлеем? Ну, право же!

— Можете сколько угодно говорить об историческом Иисусе. — Кромер успокоил себя новой порцией бордо, — но вы упускаете главное.

— А главное в том, что вы предпочитаете верить в волшебные сказки. Три волхва приносят дары — золото, ладан и смирну — младенцу, рожденному в яслях! — Полгрейв засмеялся собственным словам. — Бог усыпил Адама и сотворил Еву из его ребра! Вы скорее будете верить народным сказкам, чем признаете, что человек произошел путем эволюции, как все другие твари на Земле.

— А кто не предпочел бы? — парировал Кромер. — А что до пользы, то вы должны бы признать, что из истории Адама и Евы мы узнаем про женщин больше, чем из того, что читаем на страницах «Происхождения видов».

Этот спор длился ровно столько времени, на сколько хватило сыра и печенья. Как только трапеза закончилась, Кромер и Полгрейв завершили диспут словесным эквивалентом рукопожатия, которым теннисисты обмениваются у сетки, и отправились каждый по своим делам.

Пока комната пустела, Лэмберт попытался представить себе, как члены труппы кайова Боба принимают участие в такой вежливой дискуссии. О китайской политике — возможно. Но если бы предметом спора было, например, преимущество сэндвича с ветчиной перед ростбифом, то тут наверняка не обошлось бы без ругательств, а возможно, дошло бы и до потасовки.

Лэмберт решил, что это одно из истинных и легендарных славных наследий Гласкасла: атмосфера, в которой мужчины способны решительно не соглашаться друг с другом по вопросам как жизненно важным, так и тривиальным. И никому не нужно было прибегать к насилию, чтобы ставить выслушать свои идеи. Никому не нужно было защищать себя на каком-то ином уровне, кроме мысленного. Ни один из споров не был решающим. Все сражение можно будет повторять снова, возможно, не три раза в неделю, но всякий раз, как появится свежая информация или свежие силы, чтобы рассмотреть данный вопрос.

Лэмберт опомнился. Чопорность заразительна. Но если это так, то ему хотелось бы вместе с нею заразиться еще чем-нибудь. Возможно, отстраненностью. Или объективностью. Или элементарным упорством.

Лэмберт ушел из столовой последним. Этим вечером помещение опустело быстро: было слишком жарко, чтобы задерживаться. На секунду он пожалел, что Кромер и Полгрейв начали спор о Библии, а не о погоде. Раз ветер переменил направление с юго-западного на северное, любой должен был понять, что погода вот-вот изменится. Или, возможно, Кромер и Полгрейв толкуют признаки не так, как он сам?

Лэмберт вернулся в комнаты, которые делил с Феллом, и не обнаружил никаких следов друга. В помещениях было неестественно тихо. Лэмберту даже пришлось укорить себя за разыгравшуюся фантазию: ему вдруг стало казаться, что комнаты затаились в ожидании чего-то. Любое ожидание было его собственным. А ощущение надвигающихся роковых перемен — всего лишь следствие несварения желудка. Ровное тиканье часов на стене не имело скрытого смысла. Перезвон колоколов Гласкасла, сложный и успокаивающий, означал только, что близится время сна.

В полночь, так и не получив известия о том, где находится Фелл, Лэмберт отправился спать с чувством легкого беспокойства. В отсутствии Фелла не было ничего зловещего, но Николасу было несвойственно исчезать на несколько дней без предупреждения. В конце концов, даже Фелл имел представление о том, как посылать телеграммы.

Наступление ночи никак не умерило духоты и жары тесной спальни. Выносить их было трудно. Лэмберт вспомнил свою первую ночь в Гласкасле. Тогда было холодно. Он весь день играл роль ковбоя, считая, что все дела с ним быстро закончат и отправят его восвояси. Вместо этого ему отвели роскошные гостевые покои — помещения, предназначенные для приезжающих в университет высокопоставленных лиц. Ректор университета Войси лично сопроводил его и поинтересовался, нет ли у него вопросов.