Мастеровой. Революция - Дроздов Анатолий

– Если у него и правда Зеркальный Щит, как говорили в России, нам следует быть чрезвычайно осторожными, герр инспектор, – напомнил Мюллер.

– Как предлагаешь его изобличить?

– Выстрелить в него. Если он – действительно Юсупов-Кошкин, магическая защита отразит пулю. Если же заурядный фольксдойче… Тогда на одного рабочего у «Ганомага» станет меньше. Все равно забрали бы по призыву.

Молодой полицейский умел удивить. Айзенманн вернул стеклышки на нос и насмешливо произнес:

– Сам возьмешься стрелять? Допустим, у того остарбайтера действительно имеется Зеркальный Щит. Пуля отлетит назад. В тебя.

– Нужен «Браунинг 1906» и кирасирский панцирь. Погода еще прохладная, спрячу панцирь под плащ.

Айзенманн ушам не поверил. Пацан решил выйти против предполагаемого боевого мага с дамским пистолетиком и железякой на пузе? Не зря говорят, что в истребительные эскадры люфтваффе набирают полных отморозков…

Особенно смешно, что Мюллер одновременно призывает к «чрезвычайной осторожности».

В Гамбурге Юлия Сергеевна поняла: если бы она искала самый неподходящий для пребывания молодой барышни город в Рейхе, то она его нашла. По улицам ходили самые настоящие банды. Молодчики даже не скрывали, что у них есть оружие. Большинство магазинов было закрыто. Витрины с острыми зубами разбитых стекол смотрели на улицу пустыми полками. Либо вместо стекла виднелись толстые доски, а на двери – амбарный замок.

Пробираясь в портовую часть, где находился искомый цех «Ганомага», Соколова сначала обнаружила по запаху, а потом и воочию увидела лежащий поперек мостовой лошадиный труп.

Потом повезло.

– Вам опасно находиться здесь, фройляйн!

Четверо крепких рабочих парней с красными повязками на рукаве и винтовками «Маузер» за плечом обступили ее, испугав. Оказалось – без враждебных намерений.

– Я понимаю, господа… Но мне чрезвычайно важно найти одного человека. Родственника.

Догадавшись, насколько опасно будет в лоб обозначить цель поисков, Юлия Сергеевна наскоро слепила легенду.

– Кого, фройляйн? – спросил высокий белобрысый парень в мятой кепке.

Когда-то она ворчала про себя, что Федор ниже ее ростом. Да и вообще чисто внешне отнюдь не идеал мужской красоты. А вот этот голубоглазый рабочий с удивительно тонкими чертами лица, не ниже метра восьмидесяти и широкоплечий… Его бы приодеть, научить манерам – смотрелся бы вполне достойной партией. Но при этом все равно оставил бы ее равнодушной. Тем более что она сюда приехала не знакомства заводить, хотя не связана с Федором никакими клятвами.

– Мой кузен. Он – русский фольксдойче. Пропал без вести в сотне верст южнее Риги. Я вдруг увидела газету, а там написано: некоторые фольксдойче отказались вернуться в Россию – им и здесь хорошо. Слышала, что их держали в отдельном лагере. Несколько этих парней работают на «Ганомаге». Я хотела спросить их: не знают ли они чего-нибудь про моего Ганса? Как мне найти остарбайтеров «Ганомага»?

Она раскрыла сумочку и протянула потертую вырезку. Кроме этой вырезки и двадцати кайзермарок мелочью в сумке не лежало ничего ценного.

– Не знаю, фройляйн. Мы с судоремонтного, – белобрысый на минуту задумался. – Предлагаю вот что. Вечереет, для фройляйн здесь находиться опасно. Идемте, познакомлю вас с мамой и сестрами. Переночуете. Завтра с утра постараюсь связаться с камрадами из «Ганомага».

Ее провожали все четверо. Действительно, с наступлением сумерек город наполнился странной публикой. Некоторых Юрген, так представился главный в рабочем патруле, приветствовал словами «Рот фронт» и поднятым кулаком. Раз парни сдернули с плеч винтовки и клацнули затворами: помогло. Ватага гопников решила не связываться и удалилась.

Конный отряд полиции предпочел не заметить вооруженных штатских, люди Юргена ответили тем же. Все они поддерживали хоть какой-то «орднунг» в городе, пусть разными методами. Фактически в Гамбурге наступило двоевластие. Верные кайзеру, князю и губернатору полицейские силы охраняли центр и редко заходили в припортовую часть. Организации социалистов и профсоюзов пытались удержать рабочие окраины. Но все более заявляла о себе третья сила – необузданная стихия. Военная пора принесла в Гамбург массу переселенцев с Востока, в том числе из сельской местности и даже – из негерманских земель. Ляхи, мадьяры, румыны, по словам Юргена, ни во что не ставили традиционный городской уклад и сложившийся порядок.

– Самое страшное случится, если против рабочих бросят армию, – осторожно заметила Юлия Сергеевна. – Как у нас в 1905-м году. Тогда казаки и Осененные уничтожили больше тысячи рабочих, протестовавших в Питере.

– У «вас»… Мне сложно поверить, фройляйн, что вы из России. Одеты как настоящая британская леди, говорите по-немецки с легким восточным акцентом. У многих пруссаков он хуже, – сделал комплимент белобрысый.

– Данке! В России я работаю учителем русского языка в гимназии, преподаю и другие языки: немецкий, французский, знаю латынь. Не смотрите так на меня, Юрген! Ничего особенного. Это – моя специальность. Кроме нее, увы, я ни на что не годна. Остальное… Как у вас говорят? Киндер, кюхе, кирхе. Причем с киндерами ничего пока не вышло – не нашла им достойного отца.

– В Гамбурге вряд ли найдете, покачал головой Юрген. – У нас нехорошо.

Несмотря на кажущуюся простоту, парень оказался умнее, чем воспринимался на первый взгляд. Явно понял, что за поисками «кузена» стоит нечто иное.

Стемнело окончательно. Мало того, что не зажегся ни один фонарь, улицы почти не освещались окнами и витринами. В большинстве своем они остались темными. Изредка попадались костры из ящиков и обломков мебели, вокруг них собирались какие-то люди. Юрген обходил их стороной.

– Электричества нет, фройляйн. Мои благодарят Бога, что сохранили обычные лампы, а на чердаке нашелся керосин.

Его запах почувствовался с порога.

Семья занимала обширную мансарду. Было прохладно, хотя наступил апрель. Камин стоял не растопленный, угольный ящик – пуст.

Соколова представилась на европейский лад – Джулия. Быстро познакомилась с родными Юргена, который, наскоро перекусив, исчез.

Отец семейства, Пауль Грюн, тоже с судоремонтного, убыл на фронт в феврале. Слава Богу, не в пехоту и не в окопы – в тыловой батальон. Там обслуживал паровые артиллерийские тягачи. Тем не менее, уже месяц от него нет писем, и под скошенной мансардной крышей поселилась тревога.

Фрау Магда осталась с сыном и тремя дочерьми. Вроде бы единственного сына у матери на фронт не забирают, но кто знает…

Что примечательно, фрау и фройляйн Грюн отнюдь не ограничивались тремя женскими занятиями. К удивлению Юлии, представлявшей, и не без оснований, Гамбург исключительно как город крупной промышленности, члены семьи Грюн занимались домашним ткачеством. Виртуозно!

Отказавшись от ужина, будто бы не голодна (еще как голодна, но не хотелось обременять этих славных людей), барышня присела около ткацкого станка – большого, около двух метров в длину. Принялась наблюдать за удивительным процессом набивания ткани вручную.

Руки немецкой девушки, вооруженные челноком, так и порхали, гремели деревянные рамы с натянутыми нитями, приводимые в движение педалью, нажимаемой ножкой в крепком башмачке. Голову Розы, старшей дочери фрау Магды, туго обтягивал чепец, чтоб ни один локон случайно не был затянут в полотно.

Наконец, она утомилась и откинулась на табурете.

– Нравится?

– О да! – воскликнула Юлия. – Я выросла в офицерской семье и никогда не видела, как работает ткацкий станок. Отец приносил всегда готовую штуку ткани. Что-то шили сами, а форму он заказывал у портного…

– Мама шьет на заказ из фабричных тканей, – объяснила Роза. – Вручную делаем гобелены, полосы материала для платьев с прусским орнаментом. Сейчас выполняю заказ для одного гамбургского мага с электрическим даром – с вытканными молниями. Он совсем недавно получил амулет и страшно горд. Пожелал украсить молниями скатерть, занавески, даже полотенца. Мама взяла задаток, – она вздохнула. – Но что можно купить на эти марки, когда все лавки закрылись, хлебопекарни не работают, а зеленщик сбежал…