Черноморский набат - Владимир Шигин

За этим боем с берега наблюдал Суворов, который позднее писал князю Потемкину: «…Атаковал весь турецкий флот до линейных кораблей; бился со всеми судами из пушек и ружей два часа с половиной и по учинению варварскому флоту знатного вреда сей герой стоит ныне благополучно под кинбурнскими стенами».

Забегая вперед, скажем, что инициатива Ломбарда Мордвинову показалась «вредным примером ослушания и недисциплинированности». Потемкину он написал: «Хотя он поступил против неприятеля с величайшей храбростью, но как он ушел ночью без всякаго повеления, то я за долг почитаю его арестовать и отдать под военный суд». Потемкин был иного мнения: «Я прощаю вину офицера. Оправдав хорошо свой поступок, уже должен быть награжден. Объяви, мой друг, ему чин, какой заблагоразсудишь».

Лейтенантский чин Ломбард получил лишь после вмешательства Суворова. Мордвинову князь направил следующий ордер: «По засвидетельствованию генерал-аншефа Александра Суворова, уважая оказанную мичманом Жулианом Ломбардом, в сражении с турками, отличную храбрость, произвел я онаго, сего месяца 20 дня в лейтенанты. О чем, дав вам знать, предписываю сим чином в Черноморский флот его причислить».

Но вернемся к событиям 1 октября. …Турки дрались отчаянно. Истерично визжали десятки дервишей-бешикташей, возбуждавших воинский пыл янычар. Уже пал под ятаганами храбрый полковник Булгаков. А спустя несколько минут турецкая пуля разворотила ногу и Ивану Реку. Генерал упал на руки солдат, и его бесчувственного потащили в тыл. Воспользовавшись временным безначалием, турки бешено контратаковали и заставили наших отступить, захватив несколько орудий.

Тогда, спасая положение, вперед на коне вырвался Суворов:

– Стой, ребята, хватит пятиться!

Вид любимого начальника несколько успокоил солдат. Они быстро строились в ряды.

Затем Суворов лично повел солдат в новую атаку, крича:

– Ребятушки! За мной!

Задние ряды поднял в атаку ветеран прошлой турецкой войны сержант Рымников.

Снова стала брать наша. Турки попятились, и нам удалось отбить несколько окопов. Было уже 6 часов вечера.

Однако в непрекрашающейся многочасовой рукопашной схватке наши полки стремительно редели, турки же все продолжали и продолжали подвоз десанта. Силы были слишком неравными. Под напором многотысячного неприятеля снова пришлось отступать. Так как перезаряжать ружья было некогда, повсеместно драка шла на штыках и ятаганах, по сути, это был уже не бой, а резня.

Лошади Суворова ядром оторвало морду. Генерал-аншеф едва успел с нее соскочить. Но вскоре был ранен картечью в левый бок.

Из сочинения А. Петрушевского: «Суворов находился в передних рядах, пеший, так как лошадь его была ранена. Увидев двух турок, державших в поводу по добычной лошади и приняв этих людей за своих. Так как высадившиеся турки кавалерии не имели, сильно утомившийся Суворов крикнул им, чтобы подали ему лошадь. Турки бросились на него вместе с несколькими другими; но, к счастью, мушкетер Новиков услышал зов своего начальника, бросился на турок. Одного заколол, другого застрелил, и обратился было на третьего, но тот убежал, а с ним и остальные. Отступавшие гренадеры заметили Суворова и по крику: “братцы, генерал остался впереди”, ринулись снова на турок. Бой возобновился, и озадаченные турки стали снова быстро терять один ложемент за другим. Успех русских был, однако, не продолжителен; они израсходовали почти все патроны и не могли продолжать наступление под перекрестным огнем неприятеля: спереди производился сильный ружейный огонь, большею частью двойными пулями; справа приблизившийся флот осыпал русских градом бомб, ядер и даже картечей… Русские снова принуждены были ретироваться к крепости, что и исполнили в большом порядке, бросив, однако, несколько полковых орудий».

Турки с радостными криками волокли в тыл захваченные пушки и яростно преследовали отступающих.

Вот как впоследствии сам Суворов писал об этих страшных минутах: «…С такими еще я не дрался; летят больше на холодное ружье. Нас особливо жестоко… били, мне лицо все засыпало песком, и под сердцем рана картечная ж… ежели бы не ударили на ад, клянусь Богом, ад бы нас здесь поглотил».

В это время Суворов был вторично ранен. На сей раз пуля пробила ему левую руку. Ординарец и казачий есаул Кутейников отвезли истекающего кровью генерал-аншефа за крепость. Суворов велел наскоро обмыть рану морской водой. Кутейников перевязал рану своим галстуком.

– Помогло, помилуй Бог, помогло! – сказал, поднявшись, генерал-аншеф.

Ему подвели новую лошадь, помогли сесть в седло. Опытным взглядом полководец оценил ситуацию. Сражение представляло собой беспорядочное смешение наших и турок, которые без всякого строя толпами резались друг с другом. Турки давили массой. Было очевидно что ввиду своей многочисленности они в конце концов перережут наших. Боясь попасть в своих, прекратили огонь из крепости. По той же причине перестали палить и с турецких кораблей.

Под стенами крепости Суворов держал свой последний резерв – три роты Муромский батальон.

– Всех в бой! – крикнул генерал-аншеф бывшему при нем ординарцу.

В это время на косе появились и десять эскадронов легкоконной бригады, вызванной еще утром Суворовым из-под Херсона. Гусары подоспели как нельзя кстати. Прямо с марша они были брошены в бой.

Муромцы с ружьями наперевес дружно пошли вперед. Обгоняя их, в толпу турок врезались и гусары. Понеслось! Через несколько минут сумасшедшей рубки турки не выдержали нашего натиска и обратились в бегство.

Солнце уже садилось, когда наступление русских войск возобновилось в третий раз. При этом донские казаки сломили передовые порядки турок и отбили потерянные пушки.

Из хроники сражения: «Свежие войска повели третью атаку с бурным порывом. Турки были выгнаны из всех ложементов; легкоконная бригада била их с фронта, пехота теснила справа, казаки действовали слева. Неприятель очутился как в тисках и нигде не видел себе спасения, потому что суда, высадив десант, отошли в море по приказанию паши, который думал таким способом вдохнуть в свои войска больше решимости и храбрости. По словам Суворова, турки как тигры бросались на теснившую их русскую пехоту и кавалерию, но безуспешно. Скоро они были сбиты на пространство всего полуверсты; русская артиллерия громила их картечью, нанося страшный урон. Турки бросались в море: одни укрывались за бревенчатой эстакадой, другие искали спасения вплавь и гибли в воде сотнями. Дело было для них проиграно безвозвратно».

Преследуемый противник слабо защищал свои окопы и к ночи был отброшен на угол косы. Оставалось завладеть этой узкой полоской да сотней саженей на мысу, где скопились остатки десанта, но сил на это уже не было. Изнуренные солдаты падали прямо на поле боя и мгновенно засыпали.

– Сoup de grace! – объявил Суворов. – Последний удар!

Огонь по остаткам неприятельских войск открыла батарея Шлиссельбургского полка, «турок картечами нещетно перестреляно», а ротмистр Шуханов повел свои эскадроны в атаку прямо по грудам вражеских тел, загоняя уцелевших турок в воду. Умолкший турецкий флот к этому времени отошел от берега, не став спасать тонущих в море.

Из хроники сражения: «Бой был рукопашный. Русские перемешались с турками, так что с крепости невозможно было стрелять, и хотя выстрелами успели взорвать две турецкие лодки, но, казалось, дело было проиграно. Многолюдство наконец должно было одолеть храбрость. Турки теснили, гнали русских – но счастье не забыло своего любимца: десять эскадронов конницы уже приблизились к Кинбурну и немедленно были введены в дело. Ужасное поражение следовало за их ударом. Турок гнали, били, топили в море, несмотря на отчаянную оборону. Едва 700 человек спаслось из 6000, вышедших на Кинбурнскую косу. Лучшая половина очаковского гарнизона погибла в этой высадке. Из 600 взятых в плен турок умерло от ран 500. Трупов дервишей насчитали до пятидесяти. Паша, предводивший турками, был убит. Русских убито до 200 и ранено до 800. В десять часов вечера кончилось сражение, и когда только вопли раненых и утопавших турок оглашали воздух…»

Победа была совершенной. Множество тел было выброшено морем на берег на следующий день.

– Молитесь Богу! От него победа! Бог вас водит. Он ваш генерал! – говорил Суворов, объезжая войска, с трудом удерживаясь в седле от большой потери крови.

Когда стало ясно, что сражение завершилось, Суворов, чувствуя полное изнеможение, отправился в крепость. Едва лекарь перевязал ему рану, как он упал без чувств.

– Что с генералом? – встревожились присутствующие офицеры.

– Большая потеря крови и упадок сил. Нужен сон и покой! – отвечал им лекарь, омывая руки в тазу и готовясь к очередной ампутации.

В это время снова уже в полной темноте раздались крики и выстрелы, на этот раз уже позади крепости. Это изменники-запорожцы решили попытать счастья внезапным ночным нападением.