Барбизон. В отеле только девушки - Паулина Брен

женщина после Первой мировой стала свободной, как никогда раньше, но освобождение сопровождалось всеобщим осуждением, точно сама независимость была чем-то противозаконным. Бум отелей для женщин облегчил обретение этой независимости – следовательно, они точно также подверглись критике. Однако «Барбизону» придало респектабельности то, что Национальная ассоциация студенческих лиг – благотворительная организация дам высшего общества – открыла комнату-клуб на двадцать втором этаже отеля, с великолепным видом на Манхэттен. Статья в журнале «Вог» [62], посвященная этому событию, похвалила то, как при отделке комнаты «сохранили общее стремление к современности», в то же время сделав ее практичным и удобным помещением для молодых женщин. Самым ярким элементом убранства был угловой камин из белой ламинированной древесины с огромным зеркалом от каминной доски до потолка, в котором отражались потолочные светильники ар-деко, похожие на ослепительно яркие спичечные коробки.

Привилегированная Студенческая лига стала не единственной, кто разместил прекрасно оснащенные клубные комнаты в отеле «Барбизон». Еще в 1922 году клуб колледжа Вассар уже снимал целый этаж «Аллертон-хауса», потому что отели для женщин прекрасно подходили для клубов женских колледжей: там легче всего было воссоздавать дух женской солидарности – тот самый, который способствовал успеху движения суфражисток и благодаря которому в первую очередь и стало возможным устроить женские колледжи вообще. Еще на стадии строительства «Барбизона» клуб Уэллсли заказал несколько номеров на восемнадцатом этаже и зарезервировал для личного пользования южную и западную часть крыши-террасы [63]. В плане значились большая комната отдыха, столовая, сообщающаяся с рестораном на первом этаже посредством небольшого лифта для доставки еды, и комната отдыха меньшего размера, которую можно было использовать как кабинет или библиотеку. Также для участниц клуба было выделено двадцать спален. Очень скоро за Уэллсли последовали другие женские клубы.

В отеле скоро сообразили, как сделать деньги из этого сотрудничества. В «Нью-Иоркере» было размещено объявление: «„Барбизон“ – новое, но уже признанное место рандеву молодых любительниц музыки и искусств [64]. В центре светской жизни Нью-Йорка… трудно найти более подходящее место для того, чтобы колледж Барнард… женский колледж Корнелл… колледж Уэллсли… колледж Маунт Хольок… лига семи женских колледжей… устраивали свои клубные комнаты». В январе 1928 года Совет по делам искусств города Нью-Йорка опубликовал в «Журнале студенческих лиг» заявление о том, что размещает административную канцелярию в бельэтаже «Барбизона» и что его председатель будет доступен для резиденток «Крыла художников», которые отныне всегда будут в курсе новых выставок, концертов и спектаклей [65]. Иными словами, в то же самое время, как по кирпичику лососевого цвета строился сам «Барбизон», строился и его имидж. Отель для художественно одаренных и в то же время утонченных; для респектабельных, но современных.

* * *

В феврале 1928 года на пересечении 63-й улицы и Лексингтон-авеню состоялось официальное открытие Клубного отеля для женщин «Барбизон». «Непотопляемая» Молли Браун, уже не владелица огромного состояния, вернулась из Парижа и заселилась в «Барбизон» в 1931 году, восторженно восприняв «свою комнату», согласно знаменитому высказыванию и одноименному эссе Вирджинии Вулф, «жизненно необходимую для того, чтобы женщина могла ощутить себя независимой и творить». «Барбизон» идеально подошел Молли, которая всегда шла в ногу со временем. Художественные выставки, концерты и спектакли составляли неотъемлемую часть светской жизни «Барбизона»: многие из них знакомили публику с резидентками отеля, пробующими свои силы в драматическом, исполнительском и изобразительном искусствах. В лифте отеля можно было встретить кого угодно. Согласно Переписи населения США 1930 года [66], соседками Молли Браун по отелю были Хелен Бресслер, модель из Огайо, Хелен Бернс, певица из Мэриленда, Роуз Бэрр, дизайнер интерьера из Айовы, Маргарет Галлахер, дипломированная медицинская сестра из Пенсильвании, и Флоренс Дюбуа, статистик из Канзаса. Молли упивалась тем, что теперь у нее есть просторная студия со звуконепроницаемыми стенами и такие же современные, как она, соседки, пусть даже кое-кого из них, особенно флэпперов, она не одобряла.

Но 26 октября 1932 года Молли Браун обнаружили мертвой в ее номере «Барбизона». В свидетельстве о смерти в графе «занятие» значилось «домохозяйка» [67], хотя уж кем-кем, а домохозяйкой покойная никогда не была. Решительная уроженка девятнадцатого столетия, она ворвалась в двадцатый век с его ореолом независимости и женской инициативности. В прессе причиной смерти называли апоплексический удар: убита оперной арией. И муссировался образ сумасбродной богатой дамочки, экстравагантно одевавшейся и не умевшей петь, распинавшейся в одной из студий «Барбизона» и лопнувшей от натуги. Но Молли умела петь – к тому же очень хорошо: реальной причиной ее смерти стала опухоль мозга, разраставшаяся с тех пор, как она заселилась в «Барбизоне», – из-за нее-то Молли и запиралась надолго в своем номере, днями лежала на кровати с закрытыми глазами, дожидаясь, когда «мигрень» утихнет и можно будет выйти к чаю.

Молли Браун ухитрилась пережить флэпперов. За три года до ее смерти «Журнал студенческих лиг» уже обратил внимание на неминуемый закат явления: «Серьезно, видели ли вы флэпперов в уходящем году [68] – среди подруг младшей сестренки, а может, в зеркале? Улыбалось ли вам в ответ отражение? Вряд ли». Флэпперы, как предположили в журнале, в первозданном виде отражали свое время и в пору расцвета искали всеобщего внимания; они были повсюду: на кафедре, на трибуне, смотрели с семейных фотографий на каминной полке, они искали публичности, прекрасно осознавая себя как личность и как женщину. Но интерес угас. Нынешние женщины стали утонченнее, избавившись от «вышедших из моды флэп-перских штучек и игры в дам полусвета». Более юная участница Студенческой лиги подвела итог: «Первые из так называемых флэпперов были порождением послевоенных лет. Являя собой разительный контраст с хорошими девочками 1913 года… они укоротили юбки до колена, таскали у старшего брата сигареты и ругались, как пьяные матросы. В борьбе за новую независимость они напоминали щенка, который только-только учится лаять». С закатом флэпперов ушла и сама идея «новой женщины». Все женщины отныне стали «новыми».

Вместе с флэпперами из поля зрения пропали отели-резиденции. Владельцы гостиниц штурмовали здание городского совета [69], требуя от нью-йоркского мэра Джимми Уокера сделать что-нибудь с «жилыми клубами», отбиравшими у них доходы. В «Законе о многоквартирных домах» образца 1929 года лазейка, позволившая появиться жилым отелям и сдаваемым в аренду многоквартирным домам, была устранена. Однако отель для женщин «Барбизон» устоял. Ибо он являлся одновременно порождением эпохи – «ревущих двадцатых» с их контрабандным алкоголем, шикарными нелегальными кабачками, походившими один на другой, новой породой женщин, вырвавшихся из клетки собственного платья и социальных ограничений, – и предвестником будущего. Клубный отель-резиденция, как утверждала «непотопляемая» Молли Браун, стал местом, куда женщина могла прийти, чтобы придумать себя заново –