Роверандом - Джон Толкин

Темный обрыв круто уходил вниз. Он был слишком гладким даже для паука, не всякий бы осмелился даже попробовать спуститься. Да и потом, ведь в саду были скрыты сторожевые посты…

…не говоря уже о Человеке–на–Луне, без участия которого все происходящее, в частности, было бы неполным, поскольку все частности в некотором смысле являлись его собственной частью.

И вот теперь он скользил в самый центр этой своей части. Он просто сел и поехал, как на санках — фью–у–у, — прямо в середину толпы детей, с Роверандомом, крутящимся у него на макушке: тот совершенно забыл, что может летать. Или мог — потому что, когда он, наконец, смог твердо встать на ноги, там, внизу, то обнаружил, что у него больше нет крыльев.

— Что эта собачка делает? — спросил Человека один из малышей. Роверандом снова и снова вертелся вокруг себя, как волчок, пытаясь заглянуть за спину.

— Ищет свои крылья, малыш. Он думает, что они стерлись, пока он съезжал вниз, но на самом–то деле они у меня в кармане. Ведь здесь, внизу, крылья запрещены: никто не имеет права покинуть это место без разрешения, правда?

— Да! Дед–Борода–во–Сто–Лет! — закричали одновременно около двенадцати голосов, а один мальчик ухватил старика за бороду и шустро вскарабкался по ней к нему на плечо. Роверандом ожидал, что вот, прямо сейчас, он превратится в мошку, или в ластик, или во что–нибудь такое… Но…

— Черт возьми, а из тебя выйдет неплохой канатолаз, сынок! — произнес Человек. — Я буду давать тебе уроки.

И он подбросил мальчика высоко–высоко в воздух. И — ничуть не бывало: тот не упал на землю, а… встал в воздухе. Человек–на–Луне достал из кармана серебряный канат и кинул ему.

— Ну–ка, слезай быстренько, — сказал он, и мальчишка соскользнул прямиком старику в руки, где его вдобавок еще и хорошенько пощекотали.

— Ты проснешься, если будешь так громко смеяться, — сказал Человек и, опустив малыша на траву, вернул его в толпу.

Роверандом, предоставленный сам себе, только–только направился к чудесному желтому мячику («Ну совсем, как мой, у меня дома…» — подумал он), как вдруг услышал голос, который, несомненно, был ему хорошо знаком.

— Это же моя собачка! — произнес голос. — Моя маленькая собачка! Я всегда знал, что она настоящая. Кто бы мог подумать, что она здесь! А я–то все искал и искал ее на берегу, и звал ее, и вспоминал каждый день!

Как только Роверандом услышал этот голос, он сел на задние лапы и начал «просить». — Моя «просящая» собачка! — сказал мальчик (ну конечно же, это был он!), подбежал и погладил пса по спине. — Ты куда пропал?

Однако Роверандом смог только произнести:

— Ты меня понимаешь?

— Конечно, — отвечал мальчик. — Просто в тот раз, когда мама принесла тебя домой, ты совсем не хотел понимать меня, хоть я и старался изо всех сил разговаривать с тобой лаем. И я сомневаюсь, чтобы ты сам пробовал мне что–нибудь говорить: мне казалось, ты все время думаешь о чем–то другом.

Роверандом сказал, что он очень извиняется, и рассказал мальчику, как выпал у него из кармана, и про Псаматоса и Мью, и вообще обо всех событиях, которые произошли после того, как он потерялся.

Вот каким образом мальчик и его братья узнали об этом чудном, живущем в песке старикане, а также о множестве других полезных вещей, которые в противном случае остались бы им неизвестны. Имя «Роверандом» показалось мальчику замечательным.

— Я тоже буду звать тебя так, — сказал он. — И не забывай, что ты все–таки принадлежишь мне!

Потом они бегали, играли в мячик, и еще в прятки, и в долгую прогулку, и в охоту на кроликов (разумеется, с единственным результатом — удовольствием, поскольку кролики существовали только в воображении), и в «чей плеск в пруду громче», и во множество других игр, одну за другой, бесконечные века; и они нравились друг другу все больше и больше…

Мальчик все кувыркался и кувыркался на росистой лужайке, хотя детям, казалось, давным–давно уже пора было спать. (Похоже, в этом месте никто не обращал внимания ни на сырую траву, ни на время идти спать.) А песик снова и снова прыгал через него и при этом стоял на голове, как не сделала бы ни одна собака в мире со времен дохлой собаки Матушки Хаббард [В английском детском стишке про матушку Хаббард есть такие слова] :

… Но когда она вернулась из пивнушки,Бедный пес лежал холодный, как лягушка.И пошла она горе заливать.…Но когда она вернулась из пивнушки,Пес скалил зубы, стоя на макушке.

А мальчик хохотал и… …вдруг исчез, совершенно неожиданно, бросив Роверандома на лужайке одного!

— Он проснулся, вот и все, — сказал Человек–на–Луне, внезапно появившись. — Отправился домой, и как раз вовремя. О! У него до завтрака всего четверть часа. Сегодня утром он пропустит прогулку на пляже. Ну, что ж! Боюсь, нам тоже пора…

Итак, крайне неохотно Роверандом отправился вместе со стариком на светлую сторону Луны.

Всю дорогу они шли пешком, что заняло у них очень много времени. Роверандому это путешествие совсем не показалось приятным, а ведь они видели всякие необычности и с ними происходили разнообразные приключения — разумеется, совершенно безопасные, поскольку Человек–на–Луне находился рядом. Это было весьма кстати, потому что в трясинах жило множество премерзких, наводящих ужас существ, которые в ином случае мгновенно бы сцапали нашего песика.

Темная сторона была столь же сырой, сколь сухой была светлая сторона, и заполняли ее самые необычайные растения и твари, о которых я обязательно рассказал бы вам, если бы Роверандом обратил на них хоть сколько–нибудь внимания. Но он не обратил: он все время думал о саде и мальчике.

Наконец они добрались до сумеречного края[47] и в последний раз оглянулись на пепельные долины, в которых жило множество драконов. А прямо перед ними, за проходом среди гор, уже расстилалась Великая Белая Равнина с сияющими скалами. Они увидели наш мир, восходящий над плечом лунных гор, — огромную, круглую зелено–золотую луну, — и Роверандом подумал: «Там живет мой мальчик!» Эта луна выглядела устрашающим и громадным выходом куда–то.

— Сны сбываются? — спросил он.

— Некоторые из моих — да, — ответил старик.

— Некоторые, но не все. И редко какие прямо сразу или в точности в том виде, в каком привиделись. Но почему ты спросил про сны?

— Я только поинтересовался, — произнес Роверандом.

— Из–за мальчика, — сказал Человек. — Я так и думал.

И затем он вытащил из кармана телескоп, который растянулся на неслыханную длину.

— Чуть–чуть взглянуть, я думаю, тебе не по вредит, — промолвил он.

Роверандом посмотрел в телескоп, когда ему удалось, наконец, зажмурить один глаз и оставить открытым второй.

Он ясно увидел наш мир. Дальний конец лунной дорожки падал прямиком на море. Ему показалось, что он разглядел — еле различимо — длинные линии, прочерчиваемые стремительно скользящими по дорожке вниз крошечными людьми, но он не был полностью уверен. Свет луны быстро меркнул. Разгорался день.

Внезапно он увидел бухту песчаного колдуна (Но ни следа Псаматоса! Тот не допускал, чтобы за ним подглядывали.) Спустя некоторое время в круглое поле зрения вступили два маленьких мальчика, идущих по песку, взявшись за руки. «Ищут раковины — или меня?» — подумал пес.

Картина быстро сдвинулась, и перед ним предстал белый дом на обрыве, с садом, сбегающим к морю. И в воротах — вот уж неприятный сюрприз! — он увидел старого волшебника с его старой зеленой шляпой на затылке и расстегнутым жилетом, сидящего на камне и курящего трубку, — как если бы ему ну совершенно нечего было делать, кроме как вечно сидеть и наблюдать.

— Что делает там, в воротах, старый Арта–как–вы–там–его–зовете? — спросил Роверандом. — Я–то думал, он давно обо мне забыл. Его каникулы еще не закончились?

— Нет, он поджидает тебя, моя псина. Он не забыл. Если ты вернешься туда прямо сейчас, настоящий или игрушечный, он в ту же секунду наложит на тебя какое–нибудь новое заклятье. Это не из–за того, что он так ценит свои штаны — их вскоре после того случая починили, но он чрезвычайно раздосадован тем, что Саматос прервал его колдовство. Правда, Саматос еще не оставил попыток восстановить с ним отношения.

И сразу вслед за тем Роверандом увидел, как ветер срывает с головы Артаксеркса шляпу и за ней срывается волшебник. И вот — полюбуйтесь! — на его штанах красовалась великолепная заплата, ярко–оранжевая с черными разводами.

— А я–то думал, волшебники способны лучше чинить свои штаны… — сказал Роверандом.

— Да, но он–то считает, что сделал это прекрасно! — сказал старик. — Он отколдовал кусок чьих–то занавесок. Люди получили страховку в случае пожара, он же получил красочное пятно, и обе стороны остались довольны. Тем не менее ты прав: я полагаю, это неудачный ход. Прискорбно видеть, после того как знаешь человека столько веков, что его магия слабеет… Однако для тебя это, возможно, и удача.