Двойной орёл - Джеймс Твайнинг

Ван Симсон вздохнул, полез во внутренний карман блейзера и извлек большую чековую книжку, которую выложил прямо на стенд с макетом. Достал серебряную авторучку, открутил колпачок, с улыбкой взглянул на собеседника.

— Вы тяжелый переговорщик, мсье Рейно, следует отдать вам должное. Но довольно, поиграли и будет. Это, знаете ли, — он замялся в поисках подходящего слова, — поза. План застройки одобрен, разрешение у меня есть. Все приняли мои условия. Мои люди уже начали готовить площадку. Только вы уперлись. Короче, сколько вы хотите?

— Дело не в цене, — проворчал Рейно. — Моя семья прожила на этой земле шесть сотен лет. Мои предки нашли в ней последнее упокоение. Там же надеюсь обрести его и я, а также мои дети. И их дети, когда придет черед. Для нас это нечто большее, чем просто земля. Она наша по праву рождения. Наше наследие. Сам дух земли гонит кровь по нашим жилам. Это вам не какая-то закорючка на плане, не примечание в вашем ежедневнике. Мы никогда не продадим ее. Я скорее умру, чем увижу, как здесь, на моей земле, вырастет это… чудище.

Улыбка на губах Ван Симсона увяла, лицо вытянулось, сделалось более угловатым, гневные вертикальные морщинки прорезались на щеках. Рубашка на спине стала влажной от пота. Ван Симсон приблизился к столу, отпил глоток виски, кубики льда звякнули о хрусталь. Он вдруг резко развернулся и швырнул стакан через комнату. Тот просвистел мимо уха Рейно и врезался в стену. Заостренные лепестки стеклянных осколков разлетелись в разные стороны. На мгновение они попали в этом полете в луч света из окна, и в них вспыхнули сотни крошечных разноцветных радуг.

— Лишь два таких стакана для виски уцелели и были найдены после катастрофы «Титаника». Ими пользовались пассажиры первого класса. Теперь остался один. Ваше упрямство обошлось мне в сто тысяч долларов, — прошипел Ван Симсон и начал грозно надвигаться на Рейно, побелевшего от страха и возбуждения. — Вы для меня ничто, Рейно! — Он прищелкнул пальцами. — Уж во всяком случае, значите куда меньше этого стакана. Попробуйте отказать мне, и увидите, что случается с человеком, вставшим на моем пути. В последний раз спрашиваю: ваша цена?

Виски растекалось по стене, образуя на ней безобразные темные полосы. Внизу, на светло-коричневом ковре, образовалась лужица. Она напоминала кровь.

Глава 11

Кладбище Хайгейт, Лондон

20 июля, 15.30

Туман, висевший с раннего утра над городом, понемногу рассеивался. Том пробирался среди надгробий; тропинка, покрытая растрескавшимся асфальтом, змеясь, спускалась с холма. В некоторых местах асфальт был выщерблен полностью, и под ним открылась прежняя, выложенная из камня дорожка. Камни поблескивали, отполированные за долгие годы поколениями скорбящих, проходивших по ним.

Раньше Том наизусть помнил все имена и фамилии, высеченные на надгробных плитах, тянувшихся от ворот и до могилы матери. Они торчали из земли, напоминая зубы, одни покосились и налезали на соседние, между другими образовались широкие пробелы, третьи и вовсе сгнили, и все потому, что дожди, ветра, морозы и солнце вели с ними неустанную борьбу. Из заполненных дождевой водой вазонов торчали пластиковые цветы. В отдалении вырисовывался силуэт телебашни — поднимался над городом, точно скипетр из бетона.

Массивная доска черного мрамора утопала в густой траве, сверху ее затеняли понурые ветви плакучей ивы, кладбищенская стена была скрыта под плющом и другими вьющимися растениями. Но позолота, некогда нанесенная на вырезанную в камне надпись, до сих пор сохранилась и ярко поблескивала под лучами солнца. Том провел кончиками пальцев по буквам, образующим имя. Он помнил. Сегодня ей исполнилось бы шестьдесят.

Ребекка Лора Кирк, урожденная Дюваль.

Тогда все утешали, говорили, что это не его вина, так уж произошло. Несчастный случай, ужасная трагедия. Даже коронер сыграл свою роль — винил техническую неисправность, прежде чем признал: да, мама допустила беспечность, позволив тринадцатилетнему мальчишке вести машину, пусть даже на небольшом участке обычно спокойной дороги. На какое-то время даже он поверил всем им.

Но взгляд отца на похоронах, гнев, который прорывался сквозь слезы, когда отец прижимал его к себе, убедил Тома, что отец думает совсем иначе. Мама позволила ему вести машину потому, что он просил, умолял и унижался до тех пор, пока она наконец не сдалась. И он практически убил ее. Став старше, он часто задавал себе вопрос: уж не потому ли отец на похоронах так крепко сжимал его в объятиях, что собирался просто придушить?

Играя брелоком из слоновой кости, который отец подарил ему за несколько недель до смерти, Том закрыл глаза и погрузился в воспоминания. Вдыхая запах свежевскопанной земли, скошенной травы и цветов, он испытал нечто вроде умиротворения. Запах напомнил ему о долгих летних вечерах в саду, до того как все это случилось. До того как он ощутил остроту одиночества. И еще — чувство вины. Ведь после похорон отец ни разу не обнял его.

— Да в этом мраморе целое состояние, — прервал размышления Тома чей-то голос. Он показался знакомым. — Знаю одного чудака, он поставил дело на широкую ногу. Откалывает верхнюю часть с надписями, и на тебе, можно мастерить новый памятник. Профессионал ничего не заметит. — Обладатель голоса никак не мог оказаться здесь.

— Арчи? — Том резко развернулся. — Как… что ты здесь делаешь, черт побери?

Многие годы Том пытался представить, как выглядит этот самый Арчи. Мысленно рисовал лицо, соответствующее голосу, выражение на этом лице, соответствующее тону. С каждым новым разговором к портрету добавлялась мелкая деталь: лишняя морщинка в уголке глаза, небольшая шишечка на носу, более резкие очертания челюсти. Временами Тому почти удавалось убедить себя, что они, очевидно, когда-то встречались. И вот теперь перед ним стоял Арчи, настоящий Арчи, и вся эта тщательно сработанная реконструкция рассыпалась в прах. Том даже подумал, что и не вспомнит отныне этого портрета.

Вместо него он видел перед собой худощавого мужчину лет тридцати пяти, около пяти футов десяти дюймов роста. Лицо овальное, жиденькие волосы так коротко подстрижены, что образуют на макушке подобие полупрозрачного нимба. Костюм-тройка пошит на заказ, где-нибудь на Савил-роу, темно-синий галстук в полоску выглядел бы вполне уместно в любом торговом заведении Сити. Верхние пуговки хлопковой голубой рубашки в мелкую полоску расстегнуты, и Том подумал, что Арчи наверняка носит красные подтяжки, в цвет носкам. Словом, одежда вполне приличная, даже дорогая, все ярлычки на своих местах. То были специальные маркеры, отметины, свидетельствующие о пристойном положении владельца этой одежды и позволяющие ему вращаться незамеченным в прекрасном мире, где быстро сколачиваются целые состояния.

Но несмотря на все это, чувствовалось в нем нечто грубое, вульгарное. И готовность ко всему. Лицо немного помятое, на подбородке темная щетина, уши оттопырены. В каждом жесте сквозила непринужденная уверенность человека, знавшего, как управлять собой и другими. А вот темно-карие глаза свидетельствовали об ином. О страхе.

Том быстро огляделся по сторонам: беспокоился, что Арчи мог прийти не один.

— Да все нормально, приятель, остынь. — Арчи насмешливо вскинул руки. — Здесь только я.

— Остынь, говоришь? — ледяным, напряженным тоном произнес Том. — Что происходит? Ты же знаешь правила.

— Ну ясное дело, я знаю правила… чертовски хорошо знаком с ними. Я ведь их и изобрел, разве нет? — Арчи усмехнулся.

Они не должны встречаться — идея Арчи. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Так безопаснее, утверждал он, и они знали лишь имена и телефоны друг друга. И вот, явившись сюда, Арчи нарушил свое самое главное правило. Акт отчаяния? Крик о помощи? А может, за этим крылся подвох?

Том рванулся вперед и нанес ему два мощных удара — правой рукой в живот, левой по голове. От первого Арчи скорчился пополам, второй опрокинул его на землю.

— С «жучком» ко мне пришел? Отвечай, подонок! Решил заключить сделку с Кларком, подставить меня? — Том присел на корточки рядом с Арчи и профессиональными жестами похлопал его по груди, затем по бедрам возле промежности, желая убедиться, нет ли подслушивающего или передающего устройства.

— Да пошел ты… — Арчи оттолкнул навалившегося на него Тома, потер висок и зашелся в кашле. Воздух со свистом врывался в легкие. — Я тебе не полицейская подстилка, недоумок… — Он поднялся и, сердито поглядывая на Тома, начал отряхивать пиджак и брюки.

— Вчера ко мне наведался Кларк, грозился упечь за решетку. Десять лет мы с тобой избегали друг друга, и теперь являешься ты. Что, по-твоему, я должен думать? Что это простое совпадение?

— Кларк, этот придурок с волосатой задницей? Ты считаешь, что я буду рисковать тобой, рисковать собой ради него? Обижаешь. Я предполагал, ты меня лучше знаешь.