В январе на рассвете - Александр Степанович Ероховец
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пашка, ты что, с ума сошел, дьявол, да не стреляй же?
Человек сзади по-русски кричал, и наконец-то Кириллов узнал этот голос.
— Сметанин… ты? — хрипло вырвалось у Кириллова, стиснуло в горле. — Вот же гад какой! Да за такое!.. — И что было силы хватил Володьку по загривку. А тот уже хохотал, раскачиваясь всем телом, пристанывая сквозь смех.
— Убьешь ведь!
— Убить тебя мало за такое. А, чтоб тебя!.. Ну, я тебе припомню, ты еще мне ответишь, даром это так не пройдет…
Лежавший на полу Никифоров вскочил проворно и, не выпуская из руки автомата, заграбастал в свои объятия хохотавшего друга.
— Ну чертяка! Жив? Да как же ты здесь?..
— А, было дело под Полтавой, — радостно отвечал Володька, приплясывая от возбуждения и тоже, в свою очередь, дружески подталкивая Никифорова. — Ну, подловил я вас, признавайтесь — сдрейфили, поди, братцы-кролики, а? Здорово мы их одурачили, папаша, да!
Старик, все еще стоявший в углу, осторожно кашлянул.
— Знамо дело. Теперь, чать, вижу — свои люди, ага!
— Да свои, свои, еще какие свои! — продолжал радоваться Володька, потом огляделся вдруг и громко скомандовал: — А ну, шагом марш из-под дивана, спектакль окончен!
И землянка сразу же словно бы задвигалась: из-под нар стали выкарабкиваться на четвереньках ребятишки, их было трое, лет пяти-восьми, потом вылезла полная женщина, поднялась лежавшая в уголке старуха — совсем тесно стало в помещении.
Кириллов смотрел на всех ничего не понимающими глазами.
— Да что у вас тут в самом деле? Действительно — спектакль.
— А это нас Володя под нары загнал, — подала мягкий певучий голос женщина, подходя ближе и поправляя сбившийся с головы на плечи платок; в непрочном от печки свете разглядеть ее лицо не удавалось.
Кириллов с грозным видом повернулся к Володьке.
— Ты?..
— Ну что я, что? Я же не знал, кто ломится. Ну и приготовился.
— Как зачали вы стучать, — почти пропела женщина, — так он и пужнул нас: лезьте, говорит, сюда под пары, сейчас тута бой будет, стрелять зачну. Вот мы и сховались.
Кириллов чувствовал себя все еще нехорошо.
— Ладно, пойду остальных кликну.
Он направился к выходу, обрадованный, что Володька цел и невредим, нашелся-таки этот баламут Володька, черт бы его побрал, и в то же время недовольный собой за только что пережитые секунды, когда вдруг остро почувствовал приставленный к лопатке автомат.
«Совсем от рук отбился, — думал он о Володьке, — разве можно с такой дисциплиной воевать, куда это годно, вон как разболтался, давно пора к порядку призвать».
Кириллов вышел наружу.
И вот они, все пятеро, кое-как разместились в землянке.
— Я везучий это точно, без булды! — хвастался Володька, вспоминая подробности боя в деревне, где он, по его словам, натворил чудес, ай да ну, хочешь верь, хочешь не верь. Потом признался: — А я ведь сразу догадался, что вы это. Кому, думаю, больше тут шляться. Сюда же все собирались. Так, Иван Дмитриевич?
Чижов кивнул ему, улыбнулся.
— Как только ночью нашел в незнакомой местности?
— Да я же сибиряк, таежник! Еще мальцом всю тайгу с отцовской берданкой облазил, любого зверя запросто выслежу. У меня чутье природное.
— Смотри, мужик, — предупредил его Смирнов, — не сносить тебе башки… с этим твоим чутьем.
— Не беда, лишь бы побольше шухеру среди фрицев навести! — Он засмеялся. — Ну и сейчас тут: дай, думаю, разыграю ребят.
— Ты эти свои штучки-дрючки брось! — сурово и строго оборвал его смех Кириллов. — Здесь тебе не мальчишки, не в войну играем. Хорошо, хоть так обошлось, без последствий. А если бы перестреляли друг друга? Это же дело секунды: бах-бах! — и готово. А потом разбирайся…
Командира и остальные поддержали.
— Смелости в тебе, вижу, хоть отбавляй, это хорошо, если всегда с умом, — заметил Чижов. — А вот дисциплинка хромает, это уже плохо.
— Да если руки по швам, то и зачахнуть можно, — пытался как-то оправдаться Володька.
Кириллов разозлился.
— Честное слово, если еще такое случится, не посмотрю ни на какие твои заслуги… Вернемся на базу, попадешь под суд…
— Правда, Володя, — сказал и подрывник. — Это, брат, не чихня: недолго и зафитилить невзначай. Хоть ты и мировой парень, даже ухарь-парень, а препираться с начальством по уставу не положено.
— Ну что вы, братцы-кролики, в самом деле? — взмолился Володька. — Да откуда я знал, что это вы? А если бы фрицы?..
Невысокий, подвижный, ни на минуту не мог он оставаться спокойным; пальцы его беспрестанно двигались, искали, к чему бы прикоснуться. Скуластое же лицо, обычно задиристое, выглядело сейчас обиженным.
— Ладно, давай на караул! — распорядился Кириллов. — А то совсем беспечные стали. Сами видите, что может случиться. Нельзя без часового.
— Да не сунутся они сюда ночью, — возражал Володька. — Фрицам теперь на неделю хватит своих мертвецов хоронить: я их Там на целый обоз набил. Все как по нотам разыграл: трынди-брынди балалайка! Не сунутся они больше.
— Иди, иди, без разговоров.
— Лучше я пойду, — сказал Никифоров.
— Ну это ты зря, Паша, — обернулся к нему Володька. — Давай отогревайся сперва. Я-то уже малость передохнул.
— Через час сменят тебя. До рассвета немного осталось. А там решим, что делать. Может, днем здесь перекантуемся, в сосняке, а уж в сумерках дальше двинем. Искать надо Васина… Искать...
— Верно! — вскинулся Володька, но Чижов почему-то покачал головой, и командир покосился в его сторону.
— Что опять?
— А может, в теперешнем положении все-таки лучше дальше двинуть? Так, не спеша, с оглядочкой. Кто знает, а вдруг они после такой заварухи попрут по на-тему следу — след-то никуда не денешь. И припутают нас здесь как миленьких.
— Ну уж дудки! — запальчиво возразил Володька. — Пока они там очухаются… Да хоть и пойдут если, выдохнутся же, а мы со свежими силами в два счета уйдем. Толя прав: лучше до потемок выждать. Днем-то, при свете, мы как на ладони. А там до самой Десны открытые места.
— Ага, — подтвердил старик. — Тута надежнее будет. Хвашисты боле не наведываются, в других местах лютуют.
— Так-то оно так, но кто знает…
Да не сунутся они, знаю я фрицев.
— Я тоже знаю, — сказал Чижов. — Могут и не сунуться, а могут и сунуться, как что найдет на них. Но если уж вцепятся… — Он выжидательно посмотрел на Кириллова. — А у нас третьи сутки на исходе… Из графика выбились.
Тот сидел на чурбаке перед печуркой, насупленный, усталый, хмурил брови. Сейчас, после нервного
