Горячая поклонница - Эмили Маккей

Однако прежде чем Ана успела передумать, дверь открылась. На пороге стояла сухонькая женщина средних лет с надменным лицом.

— Мы не подаем.

— Я ищу Уорда Миллера.

Лицо женщины напряглось, но тут же приняло обычное выражение.

— Кого?

— Разве это не его дом?

— Мы не подаем, — повторила женщина и хотела закрыть дверь.

Ана всунула ногу между дверью и косяком, поморщившись от боли:

— Его адрес мне дал Чейз Ларсон.

Давление на ногу немного ослабло, но взгляд женщины был все таким же подозрительным.

— И?..

— Я Ана Родригез. Я работаю с Уордом и его фондом над организацией «Надежда Ханны» недалеко от Сан-Диего. Он входит в совет директоров. — Женщина заметно колебалась, и Ана добавила: — Мне нужна всего пара минут. Спросите его, пожалуйста, не поговорит ли он со мной?

— Его здесь нет, — неохотно сказала женщина.

— Но это его дом?

Женщина прищурилась, но кивнула.

— А вы не скажете, когда он вернется?

— Это просто. Никогда.

— Что? — Женщина действовала Ане на нервы, и она просунула плечо в щель, не желая терпеть подобное обращение. Чтобы смутить ее, нужно было что-то посильнее презрительного фырканья. — Слушайте, я знаю, он в городе. Так что можете сказать ему, что я пришла.

Женщина наконец отпустила дверь, и Ана поспешно вошла, пока была возможность. Внутри дом был таким же очаровательным, как снаружи. Из прихожей двери вели в гостиную и столовую, а лестница — на второй этаж. Полы были темные и блестели, стены — светло-кремовые, и на них была развешана чудесная коллекция картин абстракционистов. Ана с трудом удерживала рот закрытым.

Но самым шокирующим предметом в прихожей были огромные солнечные очки, которые носила Кара Миллер. Они лежали рядом с высокой оранжевой вазой, как будто Кара небрежно бросила их на полку, войдя в дом всего пару минут назад. Ана посмотрела на экономку и заметила ее упрямый осуждающий взгляд. Даже если бы Ана не видела огромное количество фотографий Кары в этих очках, она догадалась бы, чьи они. Экономки не имеют привычки оставлять очки в прихожей и носить вещи за две сотни долларов.

Вид очков задел что-то у Аны внутри. Она не должна была видеть столь очевидное свидетельство скорби Уорда. В этом было что-то интимное. Она не смутилась бы так, даже наткнувшись на него голого. Ей не стоило приходить, но он сам был виноват. Если бы он ответил на ее звонок, она бы не приехала. А если бы он просто поговорил с ней и объяснил, почему она его раздражает, ничего вообще не случилось бы.

Ана осмотрелась в поисках хоть каких-то признаков присутствия Уорда, но не нашла ни одного. Дом содержался в идеальном порядке, но чувствовалось, что в нем никто не жил годами, не говоря уже о последних часах. Ни ключей на полке, ни писем у двери, ни потрепанной книжки у кушетки. Все стояло на своих местах. Ана повернулась к экономке:

— Похоже, его правда здесь нет.

Женщина покачала головой. Печаль промелькнула на ее лице.

— Он больше не заходит сюда, когда приезжает в город.

Говоря это, женщина бросила взгляд на очки, и Ана все поняла. Этот дом все еще принадлежал Уорду, но он не жил здесь со смерти жены.

— Если он вдруг свяжется с вами, попросите его позвонить мне.

Уже садясь в машину, она заметила за домом двухэтажный гараж, причем второй этаж выглядел вполне обитаемым.

— Он больше не заходит сюда, — повторила Ана слова экономки.

Про гараж она ничего не сказала.

Ана проехала по подъездной дорожке, вышла из машины и поднялась по лестнице на второй этаж. Она поняла, что не ошиблась, когда услышала звуки блюза. Она начала слушать этого музыканта, прочтя статью, в которой Уорд назвал его одним из самых сильных своих увлечений. Она постучалась, потом услышала звонок телефона, и музыка прекратилась. Когда Уорд наконец открыл дверь, он все еще держал телефон в руке, но Ана не заметила этого, потому что из одежды на нем было только полотенце, небрежно обмотанное вокруг бедер.

Его грудь была слегка покрыта волосами, кожа загорелая, мускулы не слишком рельефные. Просто совершенство. Впервые в жизни Ана поняла женщин, рассказывавших, как им хотелось прикоснуться к мужской груди. У нее задрожали пальцы от желания потрогать, лизнуть, попробовать на вкус… Усилием воли она сложила руки на груди, запихивая поглубже животные инстинкты.

К несчастью — или к счастью, как посмотреть, — Уорд провел рукой по волосам. Только тогда она заметила, что они влажные, — это объясняло, почему он был полуголый. Не то чтобы она возражала.

— Я понял. Не беспокойтесь, — отрывисто бросил Уорд в трубку и отключился, сердито глядя на Ану. — Это моя экономка предупреждала меня, что вы здесь.

Он отступил в сторону, пропуская ее внутрь. Он выглядел раздосадованным, как будто ожидал, что она закатит ему сцену за этот обман. Однако она подумала, что не обязательно высказывать свое неудовольствие вслух, и огляделась. Снаружи гараж выглядел так же, как дом, но внутри все было по-другому. Ана сообразила, что второй этаж вмещал в себя гостиную и маленькую кухню, а коридор вел в спальню и ванную. Мебель выглядела старой. Комната была оформлена в теплых коричневых тонах, на полках стояли книги и безделушки. Дизайнер бы поморщился от такой обстановки, но она подходила человеку много путешествующему и любящему маленькие памятные сувениры.

Уорд закрыл дверь, и Ана посмотрела на него. Он быстро надел поношенные джинсы и свитер и слабо улыбнулся.

— Если Чейз спросит, не могли бы вы сказать ему, что я переехал обратно в дом?

Вопрос застал Ану врасплох.

— Я… Конечно. А он спросит?

— Может. Он устроил мне головомойку, узнав, что я больше не живу в доме.

Что она могла сказать? Она никогда не испытывала того, что испытал он. Она могла только догадываться, каким разбитым он чувствовал себя, не способный ни вернуться в дом, где был так счастлив, ни продать его. Впрочем, это было не ее дело.

— Вам следовало позвонить мне.

Он вопросительно поднял бровь, и она пояснила:

— Из меня никудышный лжец. А так я могла бы сказать ему, что меня не было здесь.

Уорд почти рассмеялся в ответ на это. Эта женщина так гармонично сочетала в себе деловую хватку и чувствительность, что он не мог надивиться на нее.

На Ане был черно-белый приталенный жакет, который она расстегнула, когда он закрыл за ней дверь, узкие брюки и блузка, чуть помявшаяся за день. Ему немедленно захотелось расстегнуть ее и посмотреть, что под ней. Ему хотелось подойти к ней, распустить ее волосы, пропустить пряди сквозь пальцы и зарыться в них лицом, проверить, не выветрился ли запах ванили и корицы. Но сильнее всего ему хотелось поцеловать ее, почувствовать ее влажные, теплые губы, заставить раздражение смениться удивлением, а затем — страстью, и целовать ее, пока ее не переполнит то же пульсирующее желание, что терзало его.