Набла квадрат - Петр Воробьев

— Югнилнук! — прокричал незнакомец.

— Сам ты бабушку зарезал! — ответил Горм на его волне и потянулся к веревке. Незнакомец встряхнул свой фонарь, и из означенного устройства вылезло колеблющееся огненное лезвие длиной в добрый двойной локоть. Гор включил резак, и звенья зубчатой цепи пришли в движение. Выставив факел вперед, чужак бросился на Горма. Горм ушел из-под удара вниз и полетел к незнакомцу, рассчитывая схватить его за спину, но тот уже развернулся и опять угрожал Горму огненным лезвием. Горм успел сменить курс с встречного на почти встречный и ударил незнакомца правым плечом, отчего тот потерял управление и, кувыркаясь, пролетел добрых два гросса локтей. Следуя за ним, Горм потянулся к веревке, но вынужден был оставить ее и перейти к обороне — лезвие из керосинового фонаря чужака выпросталось еще на локоть. Горм попробовал перепилить его, но резак с визгом отскочил, едва не вывалившись из руки. Чужак попытался пластануть Горма огненным мечом, но Горм легко ушел из-под удара. Так повторилось раза четыре. Горму не хотелось пробовать на себе боевые качества чужого оружия, хотя вообще-то он был уверен в собственной неуязвимости. Пытаясь обезоружить незнакомца, Горм резанул его по форсунке, из которой вырывалось пламя, но незнакомец подставил керамическую рукавицу, и Горм едва успел отдернуть резак — у незнакомца из разрыва в чешуйках рукавицы брызнула, разбиваясь на ветру в мельчайшие капельки, кровь. Прижимая покалеченную левую руку к боку, чужак вновь рубанул Горма, попав на этот раз по одному из выростов рогатого обруча.

Удар был так силен, что Горм трижды перекувырнулся в воздухе, но и незнакомец потерял равновесие. Воспользовавшись этим, Горм на выходе из вращения наподдал ему ногами в грудь и, когда тот, прикрываясь от атаки, выставил перед собой меч, изо всех сил ударил снизу по лезвию вдруг остановившимся резаком. Рука чужака с мечом дернулась вверх, Горм нырнул под лезвие и, добравшись наконец до форсунки, начисто ее своротил. Огненный факел угас.

— Куапкана инугагсюк, — прокричал чужак, показав на резак, и отбросил остаток своего оружия.

— Поори мне, — Горм спрятал резак и полез за веревкой.

— Касяхсяк, — незнакомцу веревка не понравилась, о чем свидетельствовал и жест его здоровой руки.

— Да я на ней, небось, и слонов важивал, — Горм приблизился к незнакомцу, держа в вытянутой правой руке петлю. Незнакомец был в замешательстве — достал кинжал, примерился воткнуть его себе в горло, потом заныкал обратно в ножны. Видя, что из полуотпиленной руки соперника продолжает хлестать кровь, Горм счел дальнейшую дискуссию бесполезной, схватил чужака за кстати подвернувшуюся у того на спине то ли трубу, то ли скобу и отволок его к входной двери в чрево Фенрира. Незнакомец вроде бы понял, что встретил Горма Спиленное Дерево, с которым спорить бесполезно, во всяком случае, не сопротивлялся. Прикинув, что от воздуха в брюхе Фенрира чужак скорее поправится, чем помрет, Горм решил посадить его в пустую вторую каюту жилого отсека, помещение донельзя захламленное и тесное, где жили собаки и хранились некоторые инструменты и те охотничьи трофеи, от которых особенно сильно пахло.

Правду сказать, от пленника пахло не намного слабее, и вдобавок несло радиоактивностью. Горм довел его до переборки, разделявшей шахту и каюту.

Когда переборка раздвинулась, незнакомец посмотрел на собак и окончательно лишился чувств. Это милосердно избавило его от очного знакомства с медицинским искусством Горма. Когда три перепиленные кости были склеены клеем для поделок из органических полимеров, а нервы и некоторые сосуды как попало сшиты леской, совершенно взмокший Горм сообразил, что в шахте валялся оптический шнурок с медицинской программой, распорол все швы и запустил универсального робота. На шнурке два байта в таблице адресов оказались нечитаемыми, поэтому в хирургический блок внедрился фрагмент, управлявший разделкой дичи впрок, тем не менее робот блестяще справился с заданием, правда, оставив несколько выстриженных, посоленных и поперченных лохмотьев мяса. Фенрир извлек кое-какие сведения о биологии и биохимии пленника, оказавшихся довольно близкими к Гормовым, «хотя без той утонченности». Поэтому Фенрир рискнул составить кровезаменитель и ввести его внутривенно вместе с препаратом укрепляюще-снотворного действия.

Оставив незнакомца приходить в себя в собачьем противоперегрузочном кресле под присмотром робота и Фуамнах, Горм задвинул переборку и пошел в головной отсек советоваться с Фенриром.

— Ну и гадюшник мы разворошили!

— Скунсятник! Кстати, это запросто могут быть повстанцы, теснимые имперскими, ы, штурмовиками и принявшие нас за имперских же, ы, андроидов.

Отсюда такая странная реакция. — Горм покосился на свое отражение в поверхности одного из плоских мониторов пульта. — Пленник как раз все и расскажет. Кстати, его катер еще летит за нами. Жалко бросать. Я думаю — может вывести на низкую орбиту?

— Порой мне казалось, что ты зря так редко это делаешь. Я был неправ.

Лучше не думай — авось сойдешь за мыслящее существо. Во-первых, эта штука может быть запрограммирована на самоуничтожение, во-вторых она шесть раз развалится, прежде чем выйдет в космос, в-третьих, чем ты станешь ее выводить?

— Вырубить движок, затащить под силовой щит и принайтовить к твоему корпусу.

— Ты когда-нибудь плавал в реке связанный спина спиной с медведем?

— Не вижу аналогии.

— А как ты выключишь мотор?

— Двигатель химический. Окислитель — явно кислород из воздуха: видал те дыры перед крыльями? Откачиваем воздух из-под щитов, он сдыхает.

— Не годится. Для этого его придется с работающим двигателем втягивать под щиты.

— Тогда я заклею воздухозаборники.

— Чем это?

— Даже не заклею, во, а забью пеной. Мне пару раз попадался под ноги огнетушитель. Потом снова заправим. — Горм прищелкнул на место респиратор и вылез из головного отсека, отпихнув по пути ногой перевязанную бечевкой шкуру и сбив рогом коробку печенья с открытого стеллажа.

Когда Кукылин проснулся, до подъема оставалось еще полчаса. Сосед на койке наверху стонал и скрежетал зубами во сне, где-то капал с потолка конденсат, в полумраке вырисовывались многоэтажные койки и нары с грудами тряпья. Кукылин вспомнил, что его вывело из оцепенения какое-то неприятное ощущение, и тут взгляд его встретился с горящим взглядом близко поставленных красных глазок. Крыса! Кукылин подтянул ноги к подбородку и полез под матрас за резиновой подушечкой с бензином, к горловине которой изолентой была прикручена зажигалка. Крыса, верно, почуяла недоброе и пошла к краю матраца, но струя горящей жидкости настигла ее. С мерзким писком тварь упала на пол, пробежала несколько десятков шагов, потом задергала лапками и догорела, лежа на левом боку. Дурной знак! Кукылин загасил тлевший матрац и попробовал снова заснуть. Поворочавшись с боку на бок, он замер, лежа на спине и уставясь в темноту над собой. Сегодня праздник, подумал он. День конституции. Выдадут дополнительно кружку воды и кубик концентрированного супа, а вечером можно будет вместо занятий сходить на постоялый двор в бардак. Но это вряд ли. Наверняка сейчас поднимут по тревоге, может быть, даже бомбежка будет, и обязательно кого-нибудь убьют.

Может быть, весь отряд накроет, но, скорее всего, погибнет кто-нибудь из друзей или он сам. Хорошо бы успели раздать паек. Разведу и выпью весь кубик целиком, а там пусть убивают. Или нет — полкубика намажу на хлеб, а остальное разведу и выпью. С этой мыслью Кукылин уже начал засыпать, когда кто-то затряс его за плечо. Это был Сягуягниту, потомственный оружейник рода Кукыкывак.

— Просыпайтесь, барин, тревога. Нарушитель в нашей зоне патрулирования, — сказал он, все еще вцепившись клешней протеза в плечо Кукылина.

— А ты откуда знаешь?

— Я до ветру ходил, барин, а на обратном пути главный ход перекрыли, пришлось через мастерскую добираться. Извольте одеваться, сейчас сирены завоют.

Идя низким, с ослизлым сводом и редко висевшими тусклыми лампами, ходом, Кукылин размышлял о том, в каком жалком состоянии придется ему взглянуть в лицо смерти — нос заложен, язык распух и сделался жестким, как терка, во рту с позавчерашнего дня ничего нет, не считая кружки луковой похлебки. Все-таки в отряде агии Камыснапа кормят каждый день. Хорошее место. Безопасная казарма глубоко под землей, плата два золотых в месяц — еще три года службы, и он расплатится с долгами отца. Если раньше не убьют, подумал он. За неуплату долга барон, чего доброго, продаст сестер управлению обслуживания армии или, того хуже, возьмет к себе в усадьбу.

Впрочем, если сегодня не убьют, можно будет, расплатившись, вызвать барона на поединок и вытопить сало из его брюха. Кукылин повеселел. Но крыса так просто не придет смотреть на тебя спящего. Господи, дай прожить хоть три года и неделю, взмолился Кукылин. Зарядив газовой смесью баллоны меча, оружейник копошился за его спиной, вставляя в ячейки на поясе брикеты топлива.