Увидеть Париж – и жить - Дарья Кузнецова

На самом деле Алина очень комплексовала по поводу своей болезни, из-за этого она почти не посещала театры, кино и какие-либо другие общественные мероприятия, хотя технически это было возможно. Мне было жаль ее, и я пробовала ее переубедить, но она очень раздражалась, и я оставила эти попытки. Но, несмотря на свою нелюбовь ко всему светскому, иногда она просила меня зайти в кафе или ресторан. Посещение современных заведений общепита было частью ее образа жизни, она даже была готова терпеть любопытные взгляды и расстраивалась, когда не было технической возможности заехать перекусить на инвалидной коляске. Алина любила пробовать новые блюда, оценивать дизайн заведения и часто фантазировала о том, как бы она оформила собственный ресторан.

Я чувствовала, что стала нужна Алине. Меня радовало то, что я даже в каком-то смысле смогла ей помочь. Николай был явно доволен, что дочери лучше. Видимо, для моего полного счастья он как-то сказал, что у него есть связи в ФСБ и он попробует сделать так, чтобы бизнес Куропатова передали в хорошие руки и изолировали неудавшегося инвестора «рынка Форекс» от общества. Но по тону Николая мне показалось, что он говорит неправду. Иногда я вспоминала мой последний разговор с Василием Петровичем, когда он клятвенно утверждал, что достанет меня из-под земли и в красках описывал, что сделает после этого с моей бренной телесной оболочкой, употребляя непарламентские выражения. Думаю, маркиз де Сад, услышав его пассаж, если бы и не перевернулся в гробу от зависти, то уж точно бы одобрительно улыбнулся. Существование на нашей скорбной планете жизнерадостного предпринимателя продолжало беспокоить меня, и я не знала, можно ли верить его обещаниям оставить меня в покое после выплаты долга и не были ли они придуманы Николаем. Иногда я начинала злиться на себя и на Анатолия, который все-таки, скорее всего, подставил меня, но больше всех на Куропатова. Мысленно я ударяла кандидата на почетную должность одиннадцатого криминального авторитета дважды со всей силы по энергичной физиономии в тот момент, когда он в первый раз обратился ко мне с уменьшительно-ласкательным «деточка». Я заявляла, что не состою с ним в родстве и просила его немедленно извиниться или покинуть наше богоспасаемое заведение. Затем меня увольняли с работы, и я уходила, недовольная начальством, но гордая собой, чувствуя себя не жертвой бандитского капитализма, а победительницей, которая диктует свои правила. Такой сценарий развития событий был бы лучше, чем то, что произошло на самом деле.

Впрочем, откуда мы можем заранее знать отдаленные последствия событий? Может, все еще обернется к лучшему.

Я тоже как-то привязалась к Алине. Несмотря на то, что она была очень нервной, раздражительной, с крайне лабильной психикой и склонностью к депрессиям и истерикам, я видела в ней много хорошего. Мне казалось, что у нее все-таки доброе сердце и она так хочет любви и понимания, хотя и никогда не признается в этом. Алина почти перестала грубить мне, и недели через две я с тревогой почувствовала, что она в каком-то смысле стала зависеть от меня. С одной стороны, я отдыхала от постоянных мучительных переживаний по поводу состояния своей репродуктивной функции, с другой – моя странная новая жизнь, в которой отсутствовали привычные мне работа, лечение, сложные отношения с Виталиком, затягивала. И это пугало, я иногда напоминала себе человека, который в энный раз просыпается за кухонным столом в обществе пустых бутылок и с некоторым удивлением спрашивает себя, как ему удалось пропустить тот момент, когда его образ жизни неузнаваемо изменился.

– Лариса, неужели всем людям, и здоровым тоже, плохо на душе? – как-то спросила Алина, когда мы посмотрели фильм ужасов про незадачливых граждан, которые в очередной раз повторили ошибку своих многочисленных предшественников, приобретя одиноко стоящий дом с нехорошим прошлым.

– Конечно, часто плохо, но бывают радостные моменты. Мне кажется, состояние души все-таки не зависит прямо и непосредственно от финансов человека и от его здоровья. Все гораздо сложнее. Ученые, психологи и философы всего мира до конца не выяснили это вопрос.

– Да, с этим не поспоришь, – улыбнулась Алина.

И я подумала: как здорово, что между нами исчезла былая напряженность.

Так незаметно пролетел месяц.

Алина узнала о том, что я лечусь от бесплодия, и даже оплатила мое посещение элитной московской клиники, где мне подтвердили, что необходимо делать ЭКО.

Когда один день похож на другой, время летит незаметно, оно спрессовывается, как взбитая перина. Время может сыграть с нами очень злую шутку – мы не заметим, «как последний фонарь промелькнет за окном кольцевого вагона». Будто ты шел, шел, шел по лесной дороге и уже перестал замечать ели, сосны, широкую песчаную тропинку под ногами, и уже забыл о ней, и идешь, погруженный в свои мысли и воспоминания, и вдруг неожиданно выходишь на опушку – вон и железнодорожная станция. И уже отъезжает поезд, а ты задумался, и, пока шел по лесу, забыл позвонить и выяснить расписание, и пропускаешь последнюю электричку.

Так и я не заметила, как прошло почти три месяца. Я привыкла есть вкусно приготовленные Еленой Ивановной или заказанные в ресторане завтрак, обед и ужин, сидеть у камина, смотреть поднимающие мне настроение фильмы ужасов и пить дорогое вино. Я притерпелась к болезненному состоянию Алины и даже как-то перестала его замечать. Однако я знала, что мне неизбежно придется вернуться в мою жизнь, где меня ждут неизвестная работа с неизвестными сложностями, мучительное лечение от бесплодия и Виталик.

Виталик… Однажды вечером я лежала в своей мягкой кровати с резной спинкой, рядом стояла изящная лампа на ночном столике, освещавшая пространство белым светом, напоминавшим больничный. На стене висела картина, вроде бы «Побережье в Амальфи». Жаль, что она изображала эпоху задолго до эры пляжного отдыха. Я вспоминала, как мы познакомились с Виталиком, он делал сайт для фирмы, закупавшей у нас кондиционеры. Когда я убегала с пачкой подписанных документов, меня догнал на лестнице улыбающийся молодой человек среднего роста в очках.

– Девушка, вас подвезти? У вас такой расстроенный и озабоченный вид, мне захотелось вас утешить.

– Что может утешить человека, у которого плохо продаются кондиционеры? Такому горю помочь невозможно.

– Это, конечно, печально. Но, может быть, вам смог бы немного подсластить горечь жизни ланч в итальянском ресторане? – улыбнулся он.

– Да, пожалуй, – ответила я и внимательно посмотрела на него. Его серые умные глаза ласково заглядывали мне прямо в душу.

Мы зашли в пиццерию, он рассказал, что работает веб-дизайнером. Ему нравится его работа, каждый сайт может стать произведением искусства, если с душой подходить к этому делу. Еще он вспомнил свое детство, которое прошло на Дальнем Востоке, где за сопками, покрытыми пихтами, простираются бескрайние луга и оранжевые тигровые лилии светятся в траве. Мой новый знакомый рассказал про свою любимую собаку, колли, которая создает у него какое-то ощущение упорядоченности жизни: что бы ни происходило, он каждое утро и каждый вечер в любую погоду выходит с ней гулять. Я потом тоже полюбила эту колли, Аллу. Когда я была расстроена, она весело виляла хвостом, лаяла и терлась об мои ноги, пока я не начинала улыбаться.

Наш ланч в итальянском ресторане затянулся. Я тогда как раз недавно рассталась со Славой и неожиданно разрыдалась.

– Да он просто глупец, если ушел к другой женщине от такой красавицы, – сказал Виталик, когда я рассказала ему эту печальную историю. Он взял номер моего телефона, и мы стали встречаться. Я была просто в отчаянии, а общение с Виталиком помогало мне. Он часто говорил со мной особым, очень ласковым, детским тоном и целовал с бесконечной нежностью.

Когда он предложил мне переехать к нему, я согласилась, потому что в нашей съемной квартире на Московском, которую Слава оплатил мне на полгода вперед, все напоминало мне о нашей не сложившейся любви, и воздух был будто пропитан горечью расставания. Виталик утешал меня, мне было с ним спокойно, я помогала ему выплачивать ипотечный кредит и планировала провести в нашей уютной двушке в Купчино немалую часть жизни. Мой новый возлюбленный тоже пережил несколько горьких расставаний и понимал меня. Но чего-то не хватало в наших отношениях, наверно, искры и настоящей страсти, особенно с моей стороны.

Я продолжала вспоминать Славу. Виталик был по-настоящему интеллигентным и чутким человеком, он старался не показать, что ему это больно. Но когда он обижался, то мог подолгу не разговаривать со мной, и это было тяжело. Мне даже казалось, что шумное эмоциональное выяснение отношений, как бывало у нас со Славой, было бы лучше. Конечно, какая-то привязанность к Виталику у меня присутствовала, но сейчас я с грустью понимала, что почти не скучаю по нему, чего нельзя было сказать о Славе.