Княжий пир - Юрий Никитин

ГЛАВА 2

Закат был удивительно нежен, а розовый свет распространялся так мягко, неслышно, словно боясь потревожить тишину, что в глазах щипало от умиления и вос­торга. Небо из ярко-голубого стало синим, но все еще светлым и радостным, алый свет подбивал снизу неподвижные облака как шелком, те грозно блистали великолепием, настолько недвижимые, что было ясно: останутся до утра, чтобы точно так же встретить и утреннюю зарю, снова искупаться в таких же розовых лучах.

Подсвеченные снизу, медленно поплыли, неспешно взмахивая крыльями, лебеди… нет, не лебеди, Владимир со стесненным сердцем всматривался в легкие женские тела, длинные ноги, вытянутые в ровную линию, различил даже острые, как у молодых коз, груди этих небесных дев-вил, что следят за дождем, насылают росу на травы, оберегают родники… Крылья при каждом взмахе сверкают, словно перья с серебряными волосками.

С этой высокой башни он видел, как из реки и озера высунулись русалки и водяницы, над дальним лесом пролетел Змей, на деревьях среди веток проглядывали смеющиеся рожицы шаловливых мавок.

Стуча коготками, внизу по ступенькам пробежал маленький мохнатый домовик, похожий на озабоченного селянина. Может, он и был в прошлом селянином, после смерти не пожелавшим уйти в вирий, кому-то же надо приглядывать за внуками-правнуками, дабы блюли, чтили, соблюдали…

За спиной послышался вздох:

— Как красиво…

Верховный волхв неотрывно смотрел вслед обнаженным девам, те плыли по небу неспешно, без усилий, прекрасные и чистые. Претич и двое дружинников, что неотрывно сопровождали князя, разглядывали берегинь с восторгом. Владимир криво усмехнулся:

— Тебе-то что?.. С твоей рожей только на них и смотреть!

А Претич поддакнул:

— Да он уже подумывает переменить ее на людскую!

Дружинники загоготали. Волхв сплюнул в сердцах им под ноги:

— Это у вас-то людские? Да у меня куда больше людская!.. Вы ж зверье, у вас нутро зверячье, мысли зверячьи, только личина почему-то по недосмотру… Лучше уж наоборот! Я вижу красоту, от которой дурная кровь не играет, а душа веселится, чище становится. А вам, дурням, даже эту красу… подмять бы, истискать, испохабить, пожмакать…

Воевода и дружинники ржали как сытые кони. Владимир махнул рукой, мешают, быстро сбежал по круговой лестничке вниз во двор. От терема княгини Юлии через двор торопливо шел рослый человек в нелепой женской одежде, которую зовет рясой, с огромным золотым крестом на груди. Весь в черном, даже шапка черная, борода лопатой по грудь, волосы по-женски свисают на плечи. Даже двигается не по-мужски, а семенит, голову склоняет, горбится, будто монетку на полу высматривает.

Священник приблизился, поклонился так низко, что едва не стукнулся лбом о бревенчатый настил:

— Княгиня просит простить ее за отсутствие на пиру… Захворала малость.

— Это какая княгиня? — переспросил Владимир брезгливо, хотя священник находился только при Юлии, принявшей христианство еще в детстве, а потом склонившей в него и Ярополка. — Тебя зовут… э-э… Иван?

— Иоанн, великий князь, — поправил священник опять с низким поклоном.

— Иван, значит, — определил Владимир. — Больно трудное имя. Так звучит проще. Говоришь, занемогла? Что ж ты, волхв нового бога, не вылечишь?

Священник поклонился в третий раз:

— Мы лечим души, а тела бренны, стоит ли на них тратиться?

Владимир уловил краем глаза новую стайку проплывающих высоко под облаками женских тел. Красное солнце просвечивало их насквозь, они казались наполненными жаркой жизнью, часто вспыхивали, как драгоценные рубины.

— Ну, — сказал он медленно, — есть душонки настолько мелкие, что даже плюнуть в их сторону — оказать честь. Да и тела телам рознь.

Священник перехватил его мечтательный взгляд, глаза вспыхнули, но сдержался, сказал сдавленно:

— Когда сюда придет вера Христа, все это исчезнет!

— И русалки? — спросил Владимир насмешливо.

— Все! — почти выкрикнул священник. — Любая нечисть! Господь наш ревнив, он не допускает других… всяких. Все будет искоренено под корень: лешие, кикиморы, мавки, вилы… Только вера Христа! Мир будет чист.

Владимир сказал тяжело:

— И пуст… Пуст, как ограбленная могила.

Священник осекся, вспомнив, что и сам великий князь, хоть и рожден отцом и матерью, но бабкой-повитухой была ведьма из рода древних невров, а те, по слухам, ведут начало от самой Лилит, что была первой женой благочестивому Адаму, а потом не покорилась Богу и стала демоншей…

Владимир брезгливо посмотрел ему вслед, но с башенки наконец спустился грузный Белоян. Горбился, словно нес на спине незримую гору. Шерсть на морде слиплась, на лбу блестели крупные капли пота.

— Скоро на четвереньки встанешь, — сказал Владимир недовольно. — Стряслось что?

Белоян поднял голову, Владимир отшатнулся. Маленькие медвежьи глаза были залиты кровью, словно там полопались все сосуды и кровь выступила наружу.

Измученным голосом верховный волхв проревел:

— Наблюдал за Царьградом…

— Ого!

— Как видишь, с твоей башни можно увидать многое, надо только уметь смотреть.

— И не было защиты? — не поверил Владимир.

— Ну, я смотрел там, где защиту не поставили, — поправился Белоян. — Маги закрывают дворец, а еще пуще — свои гнезда. Но и по крохам с улиц можно собрать кое-что.

— Курица по зернышку клюет, а сыта бывает, — сказал Владимир серьезно. — Ты молодец.

Белоян сердито блеснул красными глазками:

— Не всем же быть орлами. Или волками. Их там тьма. Жрецы новой веры вовремя спохватились, всех магов не пустили под нож. Пользуются, когда надо чудо сотворить во имя своего бога. Сами не могут, а те… наемники, что с них требовать?..

Он говорил все громче, даже выпрямился, глаза заблистали грозно, как две красных звезды, что предвещают кровавую войну, разор и гибель. Владимир прервал, волхв может обличать царьградских магов до бесконечности:

— И что ты узрел?

— Много недоброго для нас. Но самое близкое… это отряд, что движется к Киеву. Защита у них сильна, но чем дальше от Царьграда, тем труднее их накрывать щитом, зато моя мощь значимее, ибо мне помогает здешняя ­земля.

Владимир внимательно всмотрелся в измученное лицо:

— Разве ты не рус?

— Рус.

— Но здешняя земля помогает только славянам!

Белоян наконец-то расправил спину, сразу став выше Владимира. Голос прозвучал со смущенной гордостью, где таилось тщательно скрываемое ликование, смешанное с недоверием:

— Похоже, здешняя земля наконец-то признала нас. Сперва люди признали, теперь — земля.