Астерий #1-#2 - Эрли Моури

Дилижанс прибыл в Вестейм примерно к Часу Береса, что соответствовало 16 часам в арленсийском исчислении. Если учесть, что Яркус сегодня не завтракал – выехали из Речного рано – и обеденное время он провел в пути, то сейчас самым насущным желанием для Бороды было заглянуть в ближайшую харчевню. Как ни странно, эта неумолимая потребность стала даже сильнее желания побыстрее найти Иону. Вообще, в последний день Двоелуния и последовавшие за ним дни у Яркуса разыгрался нешуточный аппетит. Можно было бы назвать его волчьим, если бы эта метафора не была так слаба и не навевала нерадостные мысли. Когда на последней остановке в Речном Яркус вместе с другими пассажирами вышел из дилижанса, то стал свидетелем сцены, порядком встряхнувшей его и заставившей задуматься о происходящих в нем изменениях. Он увидел, как за углом таверны забивают двух селезней. Теплая тушка первого еще дергала перепончатыми лапами на грязной колоде, рядом лежала отрубленная голова с приоткрытым клювом, из шеи еще стекали густые капли крови. В этот миг Яркус даже зарычал. Он с трудом сдержав желание подбежать к колоде, схватить птицу и вонзить в нее зубы. Девушка, шедшая за ним, услышав это рычание отшатнулась. Какой‑то важный господин, всю дорогу от Темной Балки угрюмо смотревший в окно, теперь глянул на него с опаской, как на умалишенного.

Но все это было вчера. Сегодня желание насытить свою утробу не стало меньше, но в Яркусе наметились кое‑какие успокаивающе перемены: теперь его почти не одолевало то, невыносимое и, казалось бы, беспричинное беспокойство, мучившее прежние дни и исчезнувшее лишь вчера. Все происходило точно так, как сказала ему знахарка Арсикея. Еще Борода ясно запомнил ее последние слова перед уездом: «Очень скоро ты поймешь, быть оборотнем не так плохо. Для такого сильного мужчины как ты, это может быть даром богов. Прими его с благодарностью. Ничто не происходит просто так. Может когда‑то ты поймешь в чем твое предназначение». Все бы так, и может быть в самом деле оборотнем можно жить, если в ночи Двоелуния убегать подальше от города. Но Иона… Вот, что больше всего заботило его! Иона! Что скажет она⁈ Что будет теперь между ними? Примет ли она его, как возлюбленного брата⁈ Прежде, они иногда говорили на эту тему, понимая, что оба очень рискуют подхватить оборотничество, но никогда не обсуждали такое всерьез. И сам Яркус, и Ионэль, когда возникал такой разговор, просто начинали отшучиваться. Иона говорила: «Я вырежу твое сердце. Несомненно, оно будет самым дорогим сердцем в мире». Яркус не позволял таких слов, но говорил, что если такое случится с Ионой, то попросит ее расцарапать его, чтобы стать зверем как она.

И еще Иону ждало огромное разочарование: ее любимый лук, которым она неизменно пользовалась три года, был сломан. Сломан им же в приступе безумия, нашедшего на Яркуса в Двоелуние. Он знал, как Тетива Ночи трепетно относится к своему оружию, и конечно, случившееся станет для нее ударом. Да, можно купить новый, и Борода непременно сделает это, не пожалев никаких денег, но Иона будет очень расстроена. Обе половинки лука Яркус привез с собой, завернув их в отрез дорогой бархатной ткани. Вообще, в этот раз Яркус был весьма загружен: кроме своего большого дорожного мешка, ему пришлось нести много вещей Ионэль, ведь она улетела налегке, а у Тетивы Ночи всегда было много вещей, даже несмотря на то, что их значительную часть эльфийка оставляла в Вестейме.

Входя в Столичные ворота Яркус попал в толчею. Cлучилась она большей частью из‑за того, что несколько карлотов*, длиннобородых, с волчьими шкурами, наброшенными на плечи, проявили обычную наглость и влезли без очереди. Их огромные тюки, полные пушнины, на какое‑то время перегородили проход. Из‑за этого, почувствовав себя ущемленным, Яркус зарычал второй раз. Вышло это намного звучнее, чем первый. Если кто слышал, рык оборотня, то может представить тот жуткий звук, пробирающий до костей. При чем столь грозное рычание удалось Яркусу, в то время как он был в человеческом теле. Народ расступился перед ним, и даже несколько северян отошли в сторону, однако нашелся самый воинственный, который вцепился в его дорожный мешок и заорал:

– Чего лезешь, дурачок⁈ Вархалд здесь идет!

(*Карлоты – народ, живущий на севере, прославившийся диковатым и задиристым нравом).

Яркус повернулся к нему, окинул северянина презрительным взглядом. Ни слова не говоря, собрал в пятерню складки его одежды на груди, прихватив при этом бороду, и оторвал от земли. Поднял высоко, так что сам удивился, неожиданному порыву силы. Народ ахнул, многие попятились подальше, а кто‑то заорал:

– Стражу! Скорее стражу!

Яркус отбросил карлота шага на три, и ударом ноги разорвал один из тюков с товаром северян. Неожиданно ловко вышло: в стороны полетели шкуры северных лис, голубых белок‑летяг и ледяных волков, которые здесь особо ценились за красивый, сребристо‑голубой мех.

Карлоты все как один заорали благим матом и выхватили мечи. Это и было их главной глупостью. С первых дней в Вестейме Яркус усвоил одно из главных правил: никогда не обнажать оружие рядом с городскими воротами или при стражах. Кулаком в морду можно, драться можно, хотя за это тоже не похвалят, но выхватывать оружие перед воротами – на это строгое табу! Кто такое позволяет, с такими наглецами стража не церемонятся. Так вышло и в этот раз: почти сразу послышался топот воинов в кирасах. Яркус благоразумно отошел с прохода, карлотов быстро утихомирили ударами тупых концов копий, связали, не обращая внимания на протесты и попытки что‑то объяснить.

Задерживаться здесь было ни к чему, поэтому Борода наклонился, выдернул шкуру ледяного волка, заманчиво торчавшую из разорванного тюка, и пошел дальше. Изъятие добротной шкуры он не счел за воровство – просто отобрал как малую компенсацию за оскорбления в свой адрес. Шкура ему, конечно, была ни к чему, но может сгодиться для чего Ионе.

Войдя в город, Яркус сразу направился