Под новым небом, или На углях астероида - Александр Кучаев

Стоявший позади митингующих Игорь заметил недалеко от себя Уиллиса.

– А почему ты не выступаешь, Джон? – спросил он, приблизившись к доктору.

– Тут и так есть кому выступать. Я вдруг почувствовал, что большое скопление народа не для меня. Возможно, это из-за многолетнего проживания в окружении всего лишь нескольких человек. Знаешь, Игорь, я с удовольствием побыл бы сейчас на природе, посидел у костра…

– Так за чем дело встало? Седлаем лошадей и едем.

– Куда?

– А куда глаза глядят.

– Ты возьмёшь с собой ружьё?

– Нет, я больше привык к луку.

– Только давай не будем никого убивать. Ладно?

– Будь по-твоему. Но лук и стрелы я всё равно возьму.

Не прошло и получаса, как они уже держали путь на север. На берегу Чёртовой бухты остановились, развели костёр и приготовили еду.

– Сколько событий произошло после катастрофы, – сказал Уиллис, оглядывая акваторию бухты, – сколько испытаний выпало на долю каждого из нас! То, что пережил один, с лихвой хватило бы на целую сотню.

– Теперь испытания позади, – сказал Игорь. – Осталось только жить, работать и растить детей. Скажи-ка мне, док, как там наш Тарзан? Будет он ходить?

– Будет не только ходить, но и бегать. На трёх ногах. Перебитая осколком нога срастётся, перекушенную же кость мы решили не трогать – слишком много времени прошло с момента нанесения травмы. Что касается только жить и работать… Мы не знаем, какие испытания ещё ждут нас впереди. Тут вон какую человеческую цивилизацию сломало, а мы лишь пылинка в сравнении с ней.

Уиллис о чём-то задумался, и Игорь, видя его настроение, отошёл от костра и занялся сбором хвороста. Он вспомнил о пленных, привезённых в Нью-Росс. В качестве временного жилья им предоставили пустовавший дом, снабдили продуктами и одеждой. Клаудии и Патриции предложили работать на молочной ферме, а Фридриха приставили помогать мастеру-стеклодуву. Паулю дали возможность отдыхать до тех пор, пока не заживёт нога. Сегодня утром Фридрих подходил к Игорю и благодарил за то, что их не оставили за морем.

– В моей голове началось некоторое прояснение, – сказал он, стараясь изо всех сил изобразить раскаяние. – Я вспоминаю нашу прошлую жизнь… В общем, я не хотел бы к ней возвращаться.

– А если дать тебе автомат? – вопросительно произнёс Игорь. – Да поставить за спиной вооружённых сообщников?

– Не нужны мне ни автомат, ни сообщники. Лучше работать, чем ползать на брюхе с оружием. И я не хочу никакого насилия. До меня только сейчас стало доходить, что значит жить по-человечески.

Собрав хворост, Игорь свалил его возле костра.

– Ты помнишь, года два назад в ратуше, у камина, в нашей мужской компании возник разговор о причинах гибели человеческой цивилизации? – спросил Уиллис.

– Ну, как же, прекрасно помню. Свенсен тогда очень доходчиво всё объяснил. Он говорил, что люди истратили основной свой потенциал на войны с себе подобными, а его надо было обратить на защиту от планетарных катаклизмов.

– Я долго размышлял над его словами и пришёл к выводу, что первопричина гибели человечества лежит ещё глубже.

– В чём же её суть?

– В отсутствии духовного роста человеческой цивилизации. Вспомни: происходил технический прогресс, развивалась научная мысль, накапливались различные материальные ценности, во многих странах повышался уровень жизненных благ, а духовность – в целом, я не беру отдельные личности – как бы застыла на месте. К примеру, чем основная масса человечества начала двадцать первого века отличалась от своих предшественников из века девятнадцатого?

– Чем отличалась? – Игорь задумался. – На мой взгляд, меньшей набожностью и большей агрессивностью.

– Обрати внимание: ты говоришь даже не о застое духовности, а об упадке её. Вот она – первопричина! Из-за этого же погиб и Древний Рим!

– Но если бы человечество развивалось духовно, то рано или поздно оно приблизилось бы к Божественному Промыслу!

– И в этом было бы его спасение! И был бы отражён удар из космоса!

– Джон, ты хочешь во главу угла поставить духовное развитие Нью-Росса?!

– И духовное, и материальное – в равной мере. И тогда мы избежим ложного пути, по которому шла предыдущая цивилизация.

– Боюсь, все мы станем святошами.

– Вовсе нет. Святоша, как ты выразился, – это кто-то вроде чиновника от религии, официальный её представитель. А я бы хотел, чтобы мы прониклись Промыслом Божьим, стали частицей его, не отклоняясь от него ни на йоту, и стали тем совершенством, которое задумывалось изначально. Ну если не мы, то наши дети и внуки. Высокая духовность ещё больше объединила бы всё наше общество, превратила бы его в единый сообщающийся умственный организм и одновременно каждого отдельного индивидуума сделала бы в тысячу раз могущественней, позволила бы ему решать если не все, то многие материальные и природные проблемы усилием одной лишь мысли.

– Но как проникнуть в Божью волю?

– Пока не знаю. Нам надо вспомнить, что делали для этого на востоке и западе, попробовать эти знания объединить, развить и, может быть, создать что-то своё, новое, ведущее к просветлению.

Когда с едой было покончено, Уиллис снова надолго задумался, потом встал и повернулся к своему спутнику.

– Ну, Игорь, спасибо за поездку! Возвращаемся в Нью-Росс. Мне надо ещё заглянуть в амбулаторию – сегодня Мэри хотела продемонстрировать новое чудодейственное снадобье. Где там наши лошади…

– Погоди, док, с лошадьми. Посмотри-ка лучше вон туда, – Игорь показал куда-то в море, в сторону Чёртова пальца.

– А что там? Я ничего не вижу.

– Подожди, сейчас они покажутся из-за скалы. Вон, показались! Видишь плот с крохотным парусом? Они плывут сюда. Эта Чёртова бухта действует, как магнит. Сначала она притянула к себе длинноволосых. Сейчас ещё кто-то появился.

Тем временем плот вошёл в бухту и, подгоняемый слабым попутным ветром, медленно двинулся к той части берега, на которой расположились охотник и доктор. Плот был всего несколько метров в длину и метра два с небольшим в ширину. На нём находились четыре человека: трое мужчин и одна женщина.

Игорь всё высматривал, какое они имеют при себе оружие, но кроме двух каменных топоров, примотанных к топорищам узкими кожаными ремнями, ничего не заметил.

Вот плот приткнулся к песчаной отмели, и на берег ступил мужчина лет сорока пяти, смуглый, бородатый, с тёмными, длинными, до пояса, волосами. Трое его спутников остались на плоту. Спустившись под уклон, Игорь неспешно двинулся навстречу и остановился в нескольких шагах. Уиллис подошёл следом и встал рядом. Смуглолицый мужчина низко поклонился, коснувшись рукой земли, и что-то проговорил на совершенно незнакомом языке. Игорь тоже ответил поклоном, покачал головой и пояснил жестом, что ничего не понял.

– Может быть, вы знаете английский язык? – спросил он.

Мужчина сделал недоумённую мину, но женщина, внимательно прислушивавшаяся к ним, внезапно соскочила с плота, подбежала к Игорю и, подавшись вперёд, уставилась на него пристальным взглядом.

– Йес! – громко проговорила она. – Йес, я говорю по-английски!

Её английский отличался плохим произношением, но понять, что она говорит, было можно. На вид ей было не больше сорока, её голову украшала толстая рыжеватая коса, а небольшой, слегка курносый носик и щёки были усыпаны мелкими веснушками.

– Вы англичанка? – спросил Игорь.

– Нет, мы турки, – сказала женщина, но тут же сконфуженно улыбнулась и сложила ладони на груди. – Простите, я не совсем правильно выразилась. Турок – мой муж Юнус, – она показала на смуглолицего. – И турок наш сын Ахмеди, – Игорь и Уиллис посмотрели на стоявшего на середине плота светло-русого парня лет восемнадцати. Встретив их взгляды, Ахмеди приложил правую руку к груди и поклонился. – А я и мой брат Алексей, – женщина оглянулась на третьего мужчину, бородатого и такого же светло-русого, как и её сын, – не настоящие турки – по происхождению мы русские.

– Вы – русские?! – изумлённо воскликнул Игорь по-английски.

– Йес.

– И вы можете говорить на своём родном языке? – спросил он опять же на английском.

– Да.

– А как ваше имя? – уже по-русски спросил Игорь.

– Меня зовут Таня, Татьяна, – с сильным специфическим акцентом произнесла женщина тоже на русском и вдруг широко раскрыла глаза. – Извините, вы?..

– Вы не ошиблись. Я такой же русский, как и вы сами.

– О-о, сударь, вы изволите смеяться надо мной!