Уплыть за закат. Жизнь и любови Морин Джонсон. Мемуары одной беспутной леди - Роберт Хайнлайн

пятьдесят девять, и я из кожи вон лезла – гимнастика, диета, осанка, косметика, туалеты, – чтобы выглядеть на сорок). В девяносто лет существовала возможность и даже вероятность того, что кот или кошка переживет меня. Я решила не рисковать.

В Альбукерке я переехала, потому что там не было призраков. Канзас-Сити же так и кишел призраками моего прошлого – и печальными, и радостными. Я старалась не проезжать мимо нашего старого дома на бульваре Бентона или мимо того места, где когда-то стоял наш фермерский дом, чтобы не портить счастливое «что бывало» неприглядным «что есть».

Центральную среднюю школу я предпочитала помнить такой, какой она была, когда в ней учились мои дети. В те дни, по оценкам Вест-Пойнта, Аннаполиса, Массачусетского технологического и прочих элитных заведений, Центральная считалась лучшей средней школой Запада, не уступавшей привилегированным подготовительным школам вроде Гротона или Лоренсвилла. Теперь она превратилась в какие-то ясли для переростков, куда каждый день съезжались полицейские патрульные машины – остановить драку, конфисковать ножи и вытрясти из «детишек» наркотики. В этой средней школе половине учеников не следовало бы выдавать свидетельство и об окончании начальной, поскольку они не умели толком ни читать ни писать.

Но в Альбукерке призраков не водилось. Я никогда там не жила, и у меня там не было ни детей, ни внуков. (Разве что правнуки?) Город, к счастью (как считала я), обошла стороной бегущая дорога № 66. Старое Шестьдесят шестое шоссе, называвшееся когда-то «главной улицей Америки», проходило прямо через Альбукерке, но роуд-таун № 66 вырос намного южнее нас – мы его не видели и не слышали.

Повезло Альбукерке и в том, что его обошли стороной многие пороки Безумных лет. Несмотря на свое ставосьмидесятитысячное население, часть которого, как обычно тогда, постепенно утекала в роуд-таун, он сохранил милый облик небольшого городка, столь привычный в начале века и столь редкий во второй его половине. В Альбукерке находился главный кампус университета Нью-Мексико, ректор которого, по счастью, не поддался вздорным веяниям шестидесятых.

Студенческий бунт (в котором участвовала только часть студентов) имел там место только однажды. Доктор Макинтош выгнал всех бунтовщиков и отказался принять их назад. Родители бросились жаловаться в столицу штата Санта-Фе, но доктор Макинтош заявил попечителям и властям, что, пока во главе университета стоит он, в учебном городке будет соблюдаться порядок и цивилизованные нравы. Если у них не хватит духу поддержать его, он немедленно уйдет, и пусть на его место берут какого-нибудь дохлого мазохиста, которому в радость управлять сумасшедшим домом. Его поддержали.

В семидесятом году во всех университетах Америки для половины первокурсников был введен предмет, называемый «английский А» или как-то похоже, но известный повсеместно как «английский для тупиц». Став ректором, доктор Макинтош отменил сей предмет и прекратил прием студентов, которые в нем нуждались. «Налогоплательщикам содержание одного студента обходится по меньшей мере в семнадцать тысяч долларов в год, – заявил он. – Чтение, письмо и грамматику проходят в начальной школе. Если абитуриент недостаточно хорошо усвоил эти предметы, чтобы учиться здесь, пусть возвращается в ту школу, которая его недоучила. Тут ему не место. Я не стану тратить на него деньги налогоплательщиков».

Родители опять подняли скандал, но родителей полуграмотных абитуриентов было меньшинство, а большинству избирателей и законодателей штата позиция президента пришлась по вкусу.

Пересмотрев учебную программу университета, доктор Макинтош также издал распоряжение, согласно которому все студенты в любое время могли подвергнуться проверке на наркотики, то есть должны были по первому требованию сдать на анализ кровь, мочу и прочее. Уличенных исключали навсегда.

Помещения таких студентов тут же обыскивались на вполне законном основании – семеро городских судей охотно днем и ночью выдавали по такому случаю ордера. Никаких сантиментов не допускалось – всем, у кого находили наркотики, предъявлялось обвинение.

Что касается торговцев наркотиками, то специально ради них законодательное собрание штата возродило прекрасный старый обычай – публичное повешение. На площадях воздвигли виселицы. Приговоренные к смерти дилеры апеллировали, разумеется, и в Верховный суд штата, и в Вашингтон, но поскольку пять членов Верховного суда США, включая председателя, были назначены еще президентом Паттоном, дилерам из Нью-Мексико не приходилось жаловаться на медлительность правосудия. Один предприимчивый юноша прожил от ареста до Джека Кетча[163] ровно четыре недели. В среднем же этот период, когда система вступила в силу, продолжался примерно два месяца.

Союз борьбы за демократические свободы, как обычно, закатил истерику. Несколько адвокатов из СБДС за неуважение к суду попали на приличный срок в тюрьму, да не в новую, а в старый изолятор для пьяниц, где сидели забулдыги, наркоманы, незаконно прибывшие сезонники-мексиканцы и проститутки мужского пола.

Я выбрала Альбукерке частично и поэтому. Вся страна теряла разум, охваченная массовым психозом, природы которого я так и не могла понять до конца. Альбукерке тоже не был застрахован, но он сопротивлялся, и во главе его находилось достаточно разумных мужчин и женщин, чтобы я смогла прожить там десять хороших лет.

В то самое время, когда американские школа и семья пришли в упадок, страна переживала расцвет науки и техники, и не только в таких крупных областях, как космонавтика и роуд-тауны. Пока студенты лоботрясничали, научно-исследовательские центры работали как никогда, демонстрируя успехи в физике частиц, в физике плазмы, в генетике, в создании новых материалов, в медицине – во всех областях.

Эксплуатация космоса достигла невероятных размеров. Оправдывало себя решение мистера Гарримана не отдавать космос на откуп государству, а предоставить его частной инициативе. Только недавно успели открыть космопорт Пайкс-Пик, а «Спайсуэйс лимитед» уже строила новые, более мощные катапульты в Киото и на Гавайях. Корабли с людьми отправились на Марс и на Венеру, вылетели первые горняки на астероиды.

А в Соединенных Штатах между тем шел полный развал.

Упадок наступил не только на временной линии Два, но и во всех исследованных временных линиях. За пятьдесят лет своего пребывания в Бундоке я прочла несколько монографий по сравнительной истории, относящихся к периоду, называемому «Деволюцией двадцатого века».

На свои суждения я не могу полагаться. Я наблюдала этот регресс только в одной временной линии, только до середины 1982 года и только в своей стране. Мнение на этот счет у меня есть, но его не обязательно принимать всерьез – ведь многие крупные ученые думают иначе.

Вот кое-что из того, что представляется мне неправильным.

В США имелось более шестисот тысяч практикующих юристов – ровно на пятьсот тысяч больше, чем нужно. Такие адвокаты, как я сама, не в счет – я ведь не практиковала, а право изучала лишь для того, чтобы обороняться от адвокатов, и многие другие поступали так же.

Разложение семьи. Причина, думаю, в том, что