Возвращение джинна. Последний джинн. Джинн из прошлого - Василий Головачев

– Нет, гиперптеридские роботы сюда не залетали, и никто их здесь не хоронил. Но на глубине около ста километров я обнаружил угаагскую машину неизвестного назначения.

– Я об этом не слышал.

Лифт поднял пассажиров на два десятка метров выше.

Селим оглянулся, показал беглую усмешку.

– Об этом никто не слышал, ты первый. Да и этот скелет не простой. Мост еще работает.

– Зачем же вы рассказываете мне?

– Если честно, сам не знаю. Давно не разговаривал с человеками. После похорон Володи Калаева ко мне редко заглядывают друзья. Вот и твой отец был у меня в Германии лет десять назад, не меньше. А ты еще к тому же и сын Зари-мы. Кстати, как она поживает?

– Нормально, – пробормотал Игнат, чувствуя нечто вроде раскаяния. – Преподает в универе социоэтику, в свободное время с удовольствием моделирует женскую одежду.

Селим задумчиво посмотрел на него.

– Я знал ее еще девочкой. У нее было много талантов. Русский и английский она выучила очень быстро, не прибегая к помощи лингверов.

Вышли в коридор с такими же грубо обработанными стенами, что и в шахте, где Игнат оставил когг.

– Здесь много всяких пещер, – сказал Селим, – в том числе естественных. Я просто приспособил несколько для жилья и для работы.

– А чем вы занимаетесь? – вежливо спросил Игнат.

– Выращиваю овощи и травы, – серьезно ответил Селим. – Для специй. Травы в условиях пониженной гравитации растут так мощно, что не успеваешь прореживать. Цветы сажаю. Очень способствуют поднятию тонуса, знаешь ли. Потом покажу свою оранжерею, если захочешь.

Коридор повернул (здесь было уже гораздо теплее, под минус пятнадцать), Селим остановился перед металлической с виду дверью, оглянулся.

– Оружие есть?

– Нет.

– Моя инконика не любит вооруженных людей.

Дверь расплылась сизой дымной пеленой, Селим шагнул в нее, и Ромашин сделал то же самое.

По телу пробежала неяркая зеленая полоска света (распознаватель нанотехники, надо полагать), кто-то заглянул в голову гостя (ощущение не из приятных), он напрягся, и все кончилось.

Коридор покороче, с гладкими светящимися изнутри как медовые соты стенами. Еще одна дверь, белая, с выпуклым глазком на уровне груди. Она свернулась валиком как лист бумаги, ушла вбок, пропуская хозяина и гостя.

Игнат вошел.

Анфилада комнат, разделенных прозрачными и полупрозрачными перегородками, много цветущих деревьев с мощными кручеными стволами, вершины которых упираются в потолок и становятся плоскими как своеобразная крыша. Тепло, около двадцати по Цельсию. Слабый свежий ветерок колышет листья, разносит запахи. Если бы Игнат не знал (и чувствовал по силе тяжести), что он на Меркурии, подумал бы, что попал на Землю.

– Это и есть оранжерея? – кивнул он на деревья.

– Всего лишь экспериментальная теплица, – сказал Селим, сворачивая во вторую от входа комнату. – Оранжерея занимает около гектара.

Комната являлась настоящим рабочим кабинетом, судя по его начинке.

Селим что-то выключил на столе, кивнул на красивое белое кресло, мохнатое, уютное, сел напротив.

– Есть хочешь?

– Нет, – пробормотал Игнат, разглядывая десятки ниш в стенах, с подсвеченными фигурками разных зверюшек внутри. – Спасибо.

– Могу предложить варенец из натурального коровьего молока, творожные воланчики. Угостить тебя халвой собственного приготовления?

– Халву я как-то не очень…

– Ты такую никогда не пробовал. Трем морковку, причем не земную, а местную, тут она золотистая растет, сладкая, метровой длины. Смешиваем с молоком, добавляем сахар, масло, изюм и кардамон – тоже местный. Получается вкуснятина, пальчики оближешь.

Игнат проглотил слюну.

Селим засмеялся.

– Я могу работать поваром в любом ресторане. Ну что, попробуешь?

– Уговорили.

– Да я и не уговариваю вовсе, просто увлекся когда-то всеми такими вещами, рецепты новые готовлю, экспериментирую. Твой отец любил мою стряпню.

В комнату влетел странный механизм, напоминающий черепаху с тремя головами на длинных гибких шеях. Гофрированные шеи механизма (витс-официант скорее всего) напомнили Игнату остов Червя Угаага в подземелье Селима, и он с содроганием подумал о том, что Хорст-старший сам был когда-то Червем.

Витс-официант приблизился к гостю. На его плоской спине как на подносе стояли чашки из тонкого китайского фарфора, красивый заварной чайник, блюдо с лепешками оранжевого цвета, с черными глазками изюма, конфеты и сосуд необычной формы, ежесекундно меняющий цвет и саму форму.

Селим взял нож, разрезал одну из лепешек на дольки, подвинул Игнату.

– Ешь, это халва. Чай зеленый, произрастает здесь же, в оранжерее. Могу сварить кофе, слим или что-либо позаковыристей.

– Спасибо, я хлебну чайку.

Игнат налил себе слабо-зеленоватой ароматной жидкости, подцепил вилочкой кусочек халвы, положил в рот, прожевал.

Селим смотрел на него, прищурясь.

– Ну как?

– Рахат-лукум, – сказал Игнат.

Хорст улыбнулся.

– Не рахат и не лукум, но вкус специфический.

– Нет, правда вкусно. А вы не будете?

Селим взялся за медленно «пульсирующий» сосуд, что-то нажал на нем и налил в чашку… жидкого огня! Во всяком случае, так показалось Игнату. Он с интересом понаблюдал, как хозяин пьет этот огонь: спокойно, не торопясь и не обжигаясь.

– Что это?

– Фойяр, – односложно ответил Селим, продолжая поглощать язычки огня мелкими глотками.

– Можно мне попробовать?

Хорст-старший отставил чашку, с сомнением посмотрел на нее, на Игната, качнул головой.

– Это не совсем то, о чем ты подумал, но все же… Впрочем, почему бы и нет?

Он налил «жидкого огня» в другую чашку, протянул Игнату.

Тот осторожно взял чашку в руку, почувствовал тяжесть и температуру жидкости (черт возьми, действительно самый настоящий огонь! Не меньше двухсот пятидесяти градусов!), ее необычный сетчатый запах.

Селим продолжал изучающе смотреть на него.

Игнат помедлил, шевеля ноздрями, просеивая сквозь нос «паутинки» запаха и одновременно настраивая себя на прямое поглощение энергии, затем отхлебнул.

Огненная струйка скользнула по языку, ожгла небо, прокатилась по горлу фрезой, теряя температуру и распадаясь на дымные шарики.

Ни одного знакомого вкуса! Точнее, напоминает конгломерат специй, витаминов, микроэлементов и при этом огонь действительно является огнем, то есть плазмой с большим содержанием отрицательных и положительных ионов.

– Язык не сжег? – поинтересовался Селим. – Могу дать биозоль, враз заживет.