Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Затерянные в океане - Луи Жаколио

Церемония завершилась раздачей малой, средней и первой величины седалищ.

Вообще, в присутствии короля никто не имел права садиться, но для министров и их семейств сделано было исключение, равно как и для бывших министров и их родственников, для придворных чинов и командующих войсками.

Все те, кто получил право садиться в присутствии короля, являлись с толстым деревянным колом под мышкой, и когда их приглашали к столу или же на какую-нибудь царскую церемонию, они вбивали в землю заостренный конец кола, на определенном расстоянии от высочайшей особы короля, и садились на этот кол.

— Какой дурацкий обычай! — пробормотал Гроляр, обращаясь к своему другу.

— Да нет же, — возразил последний, — это просто только вопрос местных условий удобства, не более того! Вспомни маленькие табуретки, из-за которых наши герцоги и пэры ссорились в Версале, в чем же разница? В том только, что те садились на мягкие, стеганые подушки, а эти — на деревянные колья. В сущности, это все то же человеческое тщеславие, заставляющее людей выдвигаться друг перед другом. Это только доказывает, что ты настоящий король, так как тебе одному принадлежит право раздавать всем эти побрякушки тщеславия, за которыми люди в Европе гонятся с не меньшей жадностью, чем здесь. Заставь только твоих подданных носить штаны — и ты будешь такой же король, как и все остальные!

— Вот уже ты опять шутишь!

— Нисколько! Вспомни только, что эту великую аксиому я заимствовал для тебя у одного великого мыслителя, имя которого я забыл. Он сказал: «Цивилизация начинается со штанов точно так же, как женская стыдливость начинается с юбки». Прикажи женщинам твоего народа и их мужьям одеться, и ты на три четверти изменишь их нравы, и в результате станешь таким же королем, как и всякий другой. Я убежден, что Цезарь, если бы он был выброшен бурей на этот берег, сказал бы Лабиену, который был его Ланжале, что «лучше быть первым у мокиссов, чем вторым где бы то ни было». Так говори и действуй, как Цезарь, и ты будешь Цезарем этого народа!

Таким образом полусерьезно-полушутя Парижанин все глубже и глубже вселял в Гроляра мысль принимать всерьез свою новую роль. Теперь бывший сыщик уже почти не думал о своих былых планах и проектах, и уже по прошествии недели, одной только недели после своего воцарения, он едва ли бы с радостью встретил весть о появлении вблизи острова столь желанного судна.

Теперь Гроляр не только пользовался видимостью власти, но и вполне реальной властью.

Он жил в обширной хижине, разгороженной на несколько комнат, не лишенных ни роскоши, ни известных удобств. Все стены были завешаны циновками, а земляной пол устлан толстыми кокосовыми половиками, весьма искусно изготовленными мокисскими женщинами. В его опочивальне имелась бамбуковая кровать, весьма удобная, убранная прекрасными, тонкими, очевидно, привозными, тканями; кроме того, у него был японского стиля стол, стулья и большое, удобное и покойное кресло, стенные часы и несколько лубочных картинок, приводивших в неописуемый восторг всех туземцев.

Все это было приобретено в обмен на пальмовое масло и драгоценные породы дерева у одного капитана дальнего плавания, который в течение нескольких лет заходил сюда со своим судном. Но вот уже года четыре или пять капитан этот больше не показывался.

Часовые постоянно сменялись у всех входов и выходов королевского дворца. Никого во дворец не пропускали без предъявления часовому известного камушка или ракушки или листа какого-нибудь дерева, заменявших в этот день пропуск, который ежедневно назначался самим королем и затем сообщался начальнику королевской стражи. Всякий, кто желал проникнуть во дворец, должен был предварительно обратиться к начальнику стражи и получить от него пропуск. Лица же приближенные, имеющие постоянный доступ к королю, получали от него ежедневно поутру предмет, избранный на этот день в качестве пропуска. Ночью же только одному начальнику стражи был известен пропуск; все остальные узнавали о нем лишь утром.

Однажды Ланжале, расставшийся довольно рано со своим другом, вздумал вернуться к нему поздно вечером, чтобы остаться у него на ночь. Пропуск был уже заменен новым, и Ланжале, явившись к главному входу дворца, не мог предъявить пропуска; несмотря на это, он намеревался пройти во дворец. Однако часовой, ни минуты не думая, приставил острие своего копья к его груди и дал ему понять, что уложит его на месте, если он станет упорствовать в своем намерении.

Таким образом, Ланжале пришлось отправиться к начальнику стражи и, рассказав ему о случившемся, получить от него пропуск. Тот, вручив ему этот пропуск, пошел лично проводить его, чтобы похвалить примерное поведение часового. Когда Ланжале рассказал об этом Гроляру, то последний пришел в такой восторг от исполнительности и стойкости часового, что тотчас же отправился к нему лично и пожаловал ему нашивки сержанта, приказав немедленно сменить его с дежурства.

Первым делом Гро-Ляра I было реформирование войска по образцу французского. Все воины, которых насчитывалось до четырех тысяч человек, были разделены на восемь полков по пятьсот человек в каждом, а каждый полк, в свою очередь, разделен на пять рот, по сто человек в каждой.

Так как и Гроляр, и Ланжале отбывали воинскую повинность у себя на родине, то оба могли принять на себя роль инструкторов и обучать своих солдат главнейшим приемам и строю, путем наград и отличий приохотив этих людей к службе.

К великому горю Гроляра, его войско не имело ружей, но Ланжале, отыскавший среди туземцев несколько весьма искусных кузнецов, теперь ежедневно работал вместе с ними, втайне надеясь вскоре порадовать своего друга нового рода оружием, своего собственного изобретения.

Кроме забот о войске, Гроляр не упускал из виду и других государственных обязанностей. Он принимал ежедневно в определенные часы своих министров, выслушивал их доклады, определял награды отличившимся или наказания провинившимся подданным, судил и мирил между собой лиц высшего класса, словом, входил во все, что делалось вокруг него и в его народе. Все шло хорошо, постепенно приближаясь к «штанам». Решено было начать этот переворот с войска, которое, будучи приучено к дисциплине и повиновению, не станет протестовать против установленной для них королем формы. А за ними уж и весь народ незаметно и безропотно последует их примеру.

Женщины мокиссов умели ткать циновки столь тонкие, что их можно было принять за холст и другую подобную ткань. Этих циновок им заказали изготовить в громадном количестве, а затем их окрасили: половину всего запаса в красный, а другую половину — в синий цвет, что было не трудно, так как туземцы издавна культивировали индиго. Из красных циновок решено было изготовить для войска шаровары, а из синих — камзолы, недаром же Гроляр и Ланжале были французы. Что за великолепное войско должно было получиться, если бы Ланжале удалось смастерить для него ружья! Что же касается пороха, то изготовление его не представляло никаких затруднений: серы и селитры на острове было вволю; за штыками тоже не было остановки; Ланжале уже изготовил пять-шесть образцов с несколькими из своих искуснейших кузнецов.