Охота на ведьму - Алёна Харитонова

Алех имел вид потрёпанный и сконфуженный — под левым глазом стремительно наливался синяк, белокурые волосы безобразными патлами облепили изуродованное лицо, уши жалко топорщились. Эльф хватался ладонями за ушиб и, силясь не потерять равновесие, тщетно отбивался от разъярённой кошки, которая в клочья драла его нарядные высокие сапоги (а заодно и ноги).

По всей вероятности животина собиралась растерзать ненавистного возмутителя спокойствия, который обнаглел настолько, что посмел напугать её людей. При этом пушистой трёхцветке было решительно всё равно, что перед ней как-никак эльф, то есть существо во всех смыслах обаятельное и всем четвероногим (да и двуногим тоже) симпатичное. Хищница разозлилась на бесцеремонное вторжение и вовсе не собиралась спускать такую наглость даже остроухому бессмертному, сколь бы ни был он испуган и сколь бы ни казался безобидным. Будь ты хоть феей с крылышками, а посягать на кошкиных друзей не рискуй. Судя по всему, эльф это уже понял.

— Да уберите вы её! — хрипло взмолился он. И снова дрыгнул ногой, пытаясь отразить очередную Кошенькину атаку.

— Киса, ко мне! — Илан хлопнул себя по колену и, о чудо, трёхцветка перестала наскакивать на незваного гостя. С исполненным достоинства видом победительницы она отошла к мальчикам и встряхнулась, словно бы говоря «Очень нужно. Не для себя стараюсь».

Люция подняла мокрую холодную кошку из лужи и прижала к себе, благодарно поглаживая по мокрой шерсти. Девушка хотела спросить у Тороя, кто такой их неизвестный гость, но вместо этого только жалко чихнула — тонкая ночнушка уже насквозь промокла и липла к окоченевшему телу. Девушка чувствовала себя голой и несчастной, да и колени до сих пор тряслись от пережитого ужаса.

Торой, ни слова не говоря, сдёрнул с безвольного эльфа плащ и укутал продрогшую спутницу. Бессмертный открыл было рот в попытке что-то сказать, но волшебник сделал неопределённый жест, словно затворил невидимую задвижку, и Алех не смог произнести ни звука — губы крепко-накрепко сомкнулись и теперь ночному гостю оставалось лишь мычать, таращиться на мага да испуганно вращать глазами без права на оправдательную речь.

Но чародей даже бровью не повёл, видать, нынешним вечером жалость к побеждённому была ему чужда. Торой обнял Люцию за плечи, почувствовал, как она зябко трясётся под Алеховым плащом и виновато сказал:

— Прости, я не мог вернуться раньше.

Тут-то ведьма и позволила себе обиженно и укоризненно расчихаться.

Они возвращались в покинутые комнаты по изогнутым дугам мостовых — впереди вымокшие до нитки Илан и Элукс, держащиеся за руки, следом спотыкающийся Алех в уже насквозь промокшей щёгольской одежде и изодранных сапогах, за ним ведьма в слишком длинном для неё плаще и хмурый волшебник с отпечатком эльфийской ладони на щеке.

В покоях Люция заставила себя немного и через силу поплакать, чтобы Торой с виноватым видом побегал вокруг с сухим одеялом, извинениями и бокалом подогретого вина. Алех, насупившийся и не имеющий возможности произнести ни слова, сидел в кресле возле камина. Он надменно (и вместе с этим несколько затравленно) вздёрнул подбородок и даже попытался принять независимый вид. Впрочем, последнее получилось плохо. Судя по всему, эльф теперь и пошевелиться не мог без разрешения Тороя. Бессмертный обиженно вращал глазами (один из которых уже изрядно заплыл) и силился разрушить чары волшебника. Однако слабые попытки оставались безуспешными.

Элукс, обычно безучастный ко всему, кроме своих рисунков и карандашей, замер возле порога и принялся беззвучно плакать, сотрясаясь всем телом.

— О, Сила Всемогущая! — выругался Торой. — Ну, что ещё?

Рисовальщик подрагивающим пальцем указал в направлении балконной двери — здесь в хаосе валялись раздавленные баночки с красками, сломанные карандаши и кисти. На роскошном ковре подсыхали отпечатки подмёток Алеховых сапог, удачно измазанных в белилах.

— Здесь такой беспорядок… — проскулил мальчишка, глотая слёзы, и добавил. — Элукс не виноват.

Торой покачал головой:

— Конечно, нет. — И тут же уважительно поинтересовался, — Илан, твоя была идея?

Паренёк довольно кивнул.

— Молодец, — похвалил волшебник. — Толково придумано.

Алех болезненно дёрнулся, видимо, припоминая своё сокрушительное падение, и принялся обиженно рассматривать испачканный в белилах сапог.

— Помоги Элуксу навести порядок, — попросил волшебник Илана.

Маг отвернулся от мальчишек, которые принялись ползать по полу, собирая уцелевшие карандаши и краски. Юный рисовальщик обиженно всхлипывал, а Илан вполголоса уговаривал его не расстраиваться. Внучок зеркальщика вообще занял по отношению к слабоумному художнику эдакую покровительственно-заступническую позицию — взросло хмурился, качал головой и с самым серьёзным видом в чём-то увещевал. Впрочем, Торою было не до ребят. Мрачный, словно нависшая за окном туча, маг повернулся к Алеху и повторил то неуловимое движение, которое заставило бессмертного замолчать.

— Говори. — Это милостивое позволение прозвучало, как приказ.

Волшебнику было странно видеть эльфа таким растерянным и испуганным, из-за этого казалось, будто остроухий ведьмак и не нелюдь вовсе, а самый обыкновенный человек, да ещё и по возрасту младше Тороя.

— Что говорить-то? — просипел со своего места Алех. — Видишь, не в голосе я, простыл.

Маг снисходительно усмехнулся и от щедрот своих вручил эльфу стакан горячего вина. Люция, кутаясь в плед, с интересом наблюдала за происходящим.

— Это друг моего наставника, Люция, — пояснил чародей. — Его зовут Алех.

Ведьма учтиво кивнула (жалкие остатки бабкиного воспитания) и вежливо сказала совершеннейшую нелепицу:

— Очень приятно познакомиться.

— Не могу согласиться. — Обиженно буркнул эльф и снова уткнулся в чашу с вином. — Мне приятно не было. Чего вы набросились? Да ещё эту вашу, когтястую, натравили.

И он безо всякой приязни кивнул на равнодушно умывающуюся кошку. Торой с удивлением смотрел на Алеха, который, мягко говоря, вёл себя едва ли умнее Элукса. А говорил и вовсе, как простолюдин с окраины королевства.

— Алех, — напомнил маг, — я слушаю твои объяснения.

Бессмертный отбросил со лба мокрую прядь и, в мгновение ока преображаясь из взъерошенного пленника в исполненного достоинства аристократа, степенно ответил:

— Видишь ли, Торой, я явился сюда после тягостной болезни, совершенно охрипшим. И вовсе не имел целью кого-то преследовать или пугать, я лишь искал вас, а когда нашёл, и помыслить не мог, что мой вид нагонит этакого страха. Я вообще надеялся, что вы спите, думал, отыщу, постучусь в покой и тихонько разбужу. А вы почему-то не спали, испугались и кинулись наутёк, да так бойко, что и верхом не угонишься. Пытался я крикнуть вслед, чтобы остановились, но ничего толкового не вышло — голоса уже который день вовсе нет.