Без права на смерть - Елена Ворон

— Да ты прикинь: он очухается, а тебя нет. Что я ему скажу?

— Хозяйка, — позвал Лоцман. Сам себя едва услышал, однако дозвался.

Перед ним появилось ее лицо. Почти его собственное, но женственней и нежнее. Те же, будто вырезанные из камня, черты, те же глаза — серые, мягкие, словно залитый талой водой седой пепел; а длинная густая грива — совсем черная, без проседи. Хозяйка несмело улыбнулась:

— Как ты?

— Замечательно, — соврал он. Не было сил даже обрадоваться, что она здесь.

Хозяйка коснулась его руки. Онемевшая кожа не ощутила ни тепла ее пальцев, ни прохлады.

— Я боялась. Думала, ты не захочешь… со мной знаться, когда поймешь.

— Что пойму?

— Что мы — брат и сестра.

«Я не видел женщины глупее, — сказал он мысленно, чтобы не услышал Шестнадцатый. — Лусия — и та сообразительней». И договорил вслух:

— Рожденные одной матерью дети — совсем не то, что порожденные двумя Богинями и Богом Лоцман и Хозяйка.

У нее порозовели щеки.

— Тогда скажи, мой умный и догадливый Лоцман: кто такая Хозяйка? А? Не знаешь?

— Это авторское подсознание. Которое старается укрыться от актеров и страшится подойти к Лоцману — однако присутствует везде и выглядывает изо всех щелей.

Красавица отодвинулась, села в кресло через проход и отвернулась. Вертолет заходил на посадку, бахромистые облака хороводом уплывали назад и вверх.

Подошел Шестнадцатый, пощупал Лоцману пульс.

— Твое счастье, что успел управиться. Еще бы чуть-чуть — и каюк. — Он бросил озабоченный взгляд на Хозяйку. — И всё-таки те, прошлые, книги писала Анна. Это ее подсознание, а не Марии.

— Удивляешься, почему она не сгорает в этом мире? — Красавица повернула голову. В серых глазах, таких непривычных без полумаски, читался тот же вопрос.

— Хозяйка будет жить здесь, потому что я так хочу. Я — охранитель мира или кто?

— Охранитель, — согласился летчик. — Но это не объясняет, отчего тебе позволено нарушать законы мироздания.

— Оттого, что мы о них слишком мало знаем. Наши миры созданы Богами и Богинями — но не без нашего участия. Мы тоже их создаем, изменяем и поддерживаем. Если б ты не сказал, что мир меня сожжет, — может, ничего бы и не было… Хозяйка!

Она исчезла — кресло было пусто. Вертолет сел на дорогу метрах в ста от поселка.

— Хоть тресни, она актерам не покажется, — сказал Шестнадцатый, успокаивая вскинувшегося охранителя мира. — Потом придет. Ну и где твои дарханские орлы? Встречать бы надо своего Лоцмана.

Из ворот поселка выбежала одна Кис. Лоцман смотрел на ее приближающуюся фигурку и собирался с силами, чтобы подняться из кресла. В душе шевельнулась тревога. Что тут стряслось? Почему Кис одна?

— Помоги-ка встать, — попросил он летчика.

Шестнадцатый подтащил его к двери и сдал на руки Особому Первому, который уже ждал на земле. На свежем воздухе Лоцман почувствовал себя лучше и стоял на ногах довольно крепко, ожидая подбегавшую актрису. На последних десятках метров она, похоже, выдохлась, перешла на шаг — и подходила всё медленней. По ее убитому лицу охранитель мира видел: что-то и впрямь неладно.

— Что тут у вас? Где все?

— Здравствуй, — сказала Кис. — Здравствуйте, — шепнула она пилотам. — Всё хорошо. Они уехали поглядеть мир. А я осталась. — Она стояла перед Лоцманом с несчастным видом.

— Кто тебя обидел?

— Светлоликая… — Кис качнулась к нему, обняла за шею, прижалась лицом к плечу.

— Что стряслось? — Охранитель мира гладил ее теплые волосы, мысленно перебирая немногочисленное население Дархана. Кто посмел обидеть актрису? Неужто мерзавец Инго? Но не настолько же он безголовый. Или… — Таи? — жестко выговорил Лоцман.

— Да. Ты не представляешь! Она… не скажу дурного про Богиню. Но… Почему она меня не спросила?! — горестно вскричала лайамка.

Летчики озадаченно глядели на охранителя мира. До него начинало доходить, и непрошеная, совсем не уместная усмешка кривила губы. Актриса вздрагивала у него в руках.

— Она сделала тебя женой Таи?

— Да… вместо Дау. А я… я буду ему хорошей женой… и он чудный, замечательный… Но почему она меня не спросила?!

Охранитель мира молчал, стараясь не показать, как он рад за Ловца. С его точки зрения, Таи получил награду по заслугам.

— Ну почему она так? — всхлипнула Кис.

— Видишь ли… Даже самые лучшие Богини редко интересуются мнением своих актеров.

1997-1999 гг.

БОГИ, ПИЛОТЫ, СОЛДАТЫ

Не продается вдохновенье,

Но можно рукопись продать…

Открывая любую книгу, мы видим сразу множество книг. Всякое произведение, независимо от воли автора, вызывает в памяти массу сюжетов, порождает почти бесконечную цепочку ассоциаций, в первую очередь — ассоциаций литературных. Вольно или невольно мы сравниваем, выискиваем параллели и противоречия, скрытые и явные цитаты, аллюзии… Невозможно объективно судить о произведении в отрыве от всего корпуса прочитанного, увиденного, услышанного. Идеальным читателем, вероятно, мог бы стать клон, выращенный в абсолютном культурном вакууме специально для этой цели и незамедлительно списываемый в расход после прочтения первой — и единственной — книги. Собственно, рефлексия, осмысление творческого процесса — один из основных мотивов, во все времена побуждавших художника браться за краски, а человека пишущего тянуться к перу и бумаге (в наше время — садиться за клавиатуру компьютера). К сожалению, в литературе существует не так уж много прямых путей, ведущих к этой цели. Ввести в действие собственное альтер эго или взглянуть на ситуацию глазами литературного героя, страдающего от произвола сочинителя, — выбор, скажем прямо, невелик.

Взаимодействие автора и героя гениально описал в «Мастере и Маргарите» Михаил Булгаков, закольцевав сюжет таким образом, что судьба писателя (Мастера) в конечном итоге зависит от решения центрального персонажа его романа (Иешуа). Мало кто рискнет сегодня состязаться с Михаилом Афанасьевичем на его поле: даже бесспорные классики советской НФ, Аркадий и Борис Стругацкие, позволившие в «Отягощенных злом» (1988) такой рискованный эксперимент, в итоге потерпели поражение. Чуть раньше та же судьба постигла Аркадия Арканова с романом «Рукописи не возвращаются» (1983): популярному сатирику, как часто случается с людьми его профессии, не хватило масштабности мышления и глубины проникновения в суть проблемы.

Нередко наши литераторы, в том числе писатели-фантасты, пытаются взглянуть на процесс творчества, так сказать, изнутри — с точки зрения литературного героя, более-менее осознающего свое уникальное положение. В отечественной фантастике последних десятилетий хватает примеров произведений такого рода: от психологической драмы Ольги Ларионовой «Вернись за своим Стором» до пародии Александра Громова на «космическую оперу» «Всяк сверчок…». В романе-трилогии Сергея Лукьяненко и Юлия Буркина «Остров Русь» в одном из эпизодов и вовсе общаются на равных персонажи сразу нескольких классических произведений, что позволяет авторам создать мощный комический эффект. Однако оригинальным этот ход, при всем желании, не назовешь: можно припомнить хотя бы знаменитое путешествие Александра Привалова в Описываемое Будущее, где мирно сосуществуют полупрозрачные герои из утопий и антиутопий всех времен и народов.